СТАТЬЯ ШЕСТАЯ

СТАТЬЯ ШЕСТАЯ

В русском лексиконе отсутствует слово «честь». Само это понятие считается французской иллюзией. «Что такое honneur? Это — французская chimere»{46} — гласит русская поговорка. Открытием русской чести мир обязан исключительно милорду Пальмерстону, который в продолжение целой четверти века в каждый критический момент самым решительным образом ручался за «честь» царя. Он поступил так в 1853 г. при закрытии парламентской сессии, как и при закрытии сессии в 1833 году.

Но случилось так, что благородный лорд как раз в момент своих откровений о том, что он «безгранично доверяет честности и добропорядочности царя», получил документы, которые держались в тайне от остального мира и которые не оставляют никакого сомнения, если бы оно и существовало, относительно характера честности и добропорядочности России. Благородному лорду даже не надо было скоблить московита, чтобы найти в нем татарина. Ему достался этот татарин{47} во всем его неприкрытом безобразии. Он получил в свое распоряжение признания руководящих русских министров и дипломатов, сбросивших с себя маски, раскрывших свои самые тайные помыслы, совершенно откровенно делившихся своими планами завоевания и покорения, презрительно издевавшихся над глупым легковерием европейских дворов и министров, насмехавшихся над всеми этими Виллелями, Меттернихами, Абердинами, Каннингами и Веллингтонами. С грубым цинизмом варвара, сдобренным жестокой иронией придворного, они совместно придумывали, как сеять недоверие в Париже против Англии, в Лондоне против Австрии, в Вене против Лондона, как натравливать всех друг на друга и превращать всех в простое орудие России.

Во время варшавского восстания в руки победоносных поляков попали архивы наместников, хранившиеся во дворце великого князя Константина и содержавшие секретную переписку русских министров и послов с начала столетия до 1830 года. Польские эмигранты привезли эти документы сначала во Францию, а потом граф Замойский, племянник князя Чарторыского, вручил их лорду Пальмерстону, который по-христиански предал их забвению. Имея эти документы в кармане, благородный виконт особенно ревностно возвещал британскому сенату и всему миру о том, что он «безгранично доверяет честности и добропорядочности русского императора».

Не по вине благородного лорда эти сенсационные документы были опубликованы в конце 1835 г. в известном «Portfolio». Каков бы ни был король Вильгельм в других отношениях, он во всяком случае являлся наиболее решительным врагом России. Его личный секретарь, сэр Герберт Тейлор, был близко знаком с Давидом Уркартом и представил этого господина королю. С этого момента его королевское величество состояло в заговоре с обоими друзьями против политики «истинно английского» министра.

«Вильгельм IV приказал благородному лорду выдать вышеупомянутые документы; после их выдачи они были сразу же изучены в Виндзорском замке, и было признано желательным обнародовать их в печатном виде. Несмотря на сильное сопротивление со стороны благородного лорда, король заставил его дать этой публикации санкцию министерства иностранных дел, так что издатель, на которого была возложена подготовка документов к печати, не опубликовал ни одного слова, которое не было бы скреплено подписью или инициалами лорда. Я сам видел инициалы благородного лорда под одним из этих документов, хотя благородный лорд отрицает эти факты. Лорд Пальмерстон вынужден был передать эти документы для опубликования г-ну Уркарту. Последний и был действительным издателем «Portfolio»». (Речь г-на Ансти в палате общин 23 февраля 1848 года.)

После смерти короля лорд Пальмерстон отказался уплатить владельцу типографии за печатание «Portfolio»; он публично и торжественно опроверг какую-либо причастность министерства иностранных дел к этой публикации, заставив — неизвестно каким путем — своего заместителя, г-на Бакхауса, поставить свою фамилию под этим опровержением. В «Times» от 26 января 1839 г. было напечатано следующее:

«Мы не знаем, что чувствует лорд Пальмерстон, но для нас совершенно ясно, что чувствовал бы всякий другой человек, считавшийся джентльменом и занимавший пост министра, после того, как во вчерашнем номере «Times» была предана гласности переписка между г-ном Уркартом, которого лорд Пальмерстон отстранил от должности, и г-ном Бакхаусом, за которым благородный виконт сохранил его должность. Как в этом можно убедиться, эта переписка служит самым лучшим подтверждением того факта, что вся серия официальных документов, содержащихся в известной публикации под названием «Portfolio», была напечатана и распространена с санкции лорда Пальмерстона и что светлейший лорд несет за опубликование этих документов ответственность и как государственный деятель — перед политическими кругами Англии и других стран — и как лицо, нанимающее типографов и издателей, по отношению к которым он имеет денежные обязательства».

В результате истощения турецких финансов во время неудачной войны 1828–1829 гг., а также задолженности России в связи с платежами, установленными по Адрианопольскому договору, Турция вынуждена была еще больше расширить отвратительную систему монополий, в силу которой продажа почти всех товаров разрешалась только тем лицам, которые покупали у правительства лицензии. Благодаря этому нескольким ростовщикам удалось захватить в свои руки почти всю торговлю страны. Г-н Уркарт предложил королю Вильгельму IV заключить с султаном торговый договор, который гарантировал бы большие выгоды британской торговле и одновременно способствовал бы развитию производительных сил Турции, оздоровил бы ее финансы и, таким образом, освободил бы ее от русского ига. Любопытную историю этого договора лучше всего передать словами г-на Ансти.

«Вся борьба между лордом Пальмерстоном и г-ном Уркартом сосредоточилась вокруг этого торгового договора. 3 октября 1835 г. г-н Уркарт получил назначение на пост секретаря посольства в Константинополе; эта должность была предоставлена ему с единственной целью, чтобы он на месте обеспечил принятие Турцией торгового договора. Но он тянул со своим отъездом до июня или даже июля 1836 года. Лорд Пальмерстон торопил его. Но на все многочисленные предложения об отъезде он неизменно отвечал следующее: я поеду лишь тогда, когда торговый договор будет окончательно согласован с министерством торговли и министерством иностранных дел; я лично отвезу его в Турцию и добьюсь его принятия Портой… Наконец, лорд Пальмерстон апробировал договор, и последний был отправлен лорду Понсонби, послу в Константинополе». (В то же время лорд Пальмерстон дал последнему указание совершенно отстранить г-на Уркарта от переговоров и целиком взять их в свои руки, что противоречило договоренности с г-ном Уркартом.) «Но как только Уркарт был удален из Константинополя в результате интриг благородного лорда, договор был тотчас же выброшен за борт. Два года спустя благородный лорд снова вернулся к нему, причем в парламенте он стал расточать г-ну Уркарту комплименты, называя его автором договора и отрицая какие-либо заслуги в этом деле со своей стороны. Но благородный лорд извратил этот договор, фальсифицировал его во всех его частях и превратил в договор, гибельный для торговли. Первоначальный договор г-на Уркарта ставил подданных Великобритании в Турции в равное положение с гражданами наиболее благоприятствуемой нации», то есть с русскими. «Измененный лордом Пальмерстоном договор ставил подданных Великобритании на одну доску с обремененными налогами и угнетенными турецкими подданными. Договор г-на Уркарта предусматривал отмену всех транзитных пошлин, монополий, налогов и любых других пошлин, кроме тех, которые установлены в самом договоре. Фальсифицированный лордом Пальмерстоном договор содержал особую статью, признававшую за Высокой Портой абсолютное право издавать любые правила или ограничения, касающиеся торговли, какие ей только заблагорассудится. В договоре г-на Уркарта ввозная пошлина оставалась, как и раньше, равной трем процентам; в договоре благородного лорда она была повышена с трех до пяти процентов. Договор г-на Уркарта регулировал пошлину ad valorem {с объявленной ценности. Ред.} следующим образом: если предметы торговли произведены исключительно в Турции и им обеспечен легкий сбыт в иностранных портах по ценам, обычно назначавшимся при системе монополий, то вывозная пошлина, устанавливаемая двумя уполномоченными, турецким и английским, могла быть достаточно высокой, чтобы, сохраняя прибыль, доставлять доход казначейству; если же товары произведены где-либо вне Турции и цены на них в иностранных портах недостаточно высоки, чтобы можно было покрыть высокую пошлину, то пошлина может быть установлена в более низких размерах. Договор лорда Пальмерстона устанавливал постоянную пошлину ad valorem для всех видов товаров в двенадцать процентов независимо от того, могут они выдержать такую пошлину или нет. Первоначальный текст договора распространял на турецкие корабли и товары преимущества свободы торговли; подтасованный договор не содержал на этот счет вообще никаких условий… Я обвиняю благородного лорда в том, что он совершил эту фальсификацию, я обвиняю его в том, что он скрыл это, и я обвиняю его, наконец, в том, что он обманул палату, утверждая, будто это и есть тот самый договор, который выработал г-н Уркарт». (Речь г-на Ансти в палате общин 23 февраля 1848 года.)

Договор, измененный благородным лордом, оказался столь благоприятным для России и столь вредным для Великобритании, что некоторые английские купцы в странах Леванта решили с этого времени вести торговлю под покровительством русских фирм, а других, как сообщает г-н Уркарт, от этого удержало только своего рода чувство национальной гордости.

О тайных отношениях между благородным лордом и королем Вильгельмом IV г-н Ансти рассказал палате общин следующее:

«Король потребовал, чтобы благородный лорд обратил внимание на вопрос о все усиливающихся посягательствах России на Турцию… Я могу доказать, что благородный лорд вынужден был в этом вопросе принимать указания личного секретаря покойного короля и что его пребывание на своем посту зависело от того, уступит ли он желаниям монарха или нет… Благородный лорд иногда пытался по тому или иному поводу оказывать сопротивление, насколько у него хватало смелости, но за каждой такой попыткой неизменно следовало унизительное выражение раскаяния и угодливости. Не берусь утверждать, действительно ли благородный лорд был однажды отставлен от должности на день или несколько дней, но я могу с уверенностью сказать, что в этом случае благородный лорд подвергался опасности быть прогнанным со своего поста самым бесцеремонным образом. Я имею в виду тот случай, когда покойный король обнаружил, что благородный лорд при назначении английских послов при санкт-петербургском дворе руководствуется чувствами русского правительства и что сэр Стратфорд Каннинг, первоначально назначенный на этот пост, был отстранен, чтобы уступить место покойному графу Дергему, как послу, более угодному царю». (Палата общин, 23 февраля 1848 года.)

Одним из наиболее удивительных фактов является то, что пока король тщетно боролся с русофильской политикой благородного лорда, последний вместе со своими вигскими коллегами умел поддерживать среди публики подозрение, будто король, — известный как приверженец тори, — парализовал антирусские усилия «истинно английского» министра. Приписываемая монарху торийская склонность к деспотическим принципам русского двора должна была, разумеется, служить объяснением иначе совершенно необъяснимой политики Пальмерстона. Вигские олигархи загадочно улыбались, когда Г. Л. Булвер рассказывал палате, что

«не далее, как в прошлое рождество граф Аппоньи, австрийский посол в Париже, говоря о восточных делах, заявил, что английский двор больше опасается французских принципов, чем русского честолюбия». (Палата общин, 11 июля 1833 года.)

И они вновь улыбались, когда г-н Т. Атвуд запрашивал благородного лорда о том,

«какой прием был оказан графу Орлову при дворе его величества, когда граф прибыл в Англию после заключения Ункяр-Искелесийского договора?» (Палата общин, 28 августа 1833 года.)

Документы, которые умиравший король и его секретарь, покойный сэр Герберт Тейлор, доверили г-ну Уркарту «для того, чтобы при удобном случае реабилитировать память Вильгельма IV», прольют, когда их опубликуют, новый свет на прежнюю деятельность благородного лорда и всей вигской олигархии, — деятельность, о которой публика знает как правило лишь по истории тех претензий, фраз и так называемых принципов, выставлявшихся этой олигархией, словом по ее театральной и обманчивой стороне, по ее маскировке.

Здесь следует воздать должное г-ну Давиду Уркарту, который в течение двадцати лет является неутомимым противником лорда Пальмерстона. Он показал себя как единственный его настоящий противник, который не замолчал, несмотря на запугивание, не дал себя склонить к уступчивости подкупом и не превратился в поклонника, поддавшись чарам. А между тем всех остальных своих врагов Альчина-Пальмерстон ухитрился одурачить с помощью то лести, то соблазна. Мы только что слышали из уст г-на Ансти яростные обвинения против светлейшего лорда, а вот что сообщает Уркарт:

«Весьма знаменательно, что обвиненный министр искал сближения с членом парламента» — г-ном Ансти — «и выразил готовность сотрудничать и поддерживать личную дружбу с ним, не требуя от него никакого формального отказа от своих слов или извинения. Недавнее официальное назначение г-на Ансти теперешним правительством говорит само за себя». (Д. Уркарт. «Продвижение России»[324].)

А 8 февраля 1848 г. тот же г-н Ансти сравнивал благородного виконта

«с бесчестным маркизом Кармартеном, тем самым министром Вильгельма III, которого царю Петру I, при его посещении английского двора, удалось подкупить в свою пользу с помощью золота британских купцов». (Палата общин, 8 февраля 1848 года.)

Кто защищал в этом случае лорда Пальмерстона от обвинений г-на Ансти? Г-н Шил, тот самый г-н Шил, который в 1833 г. при заключении Ункяр-Искелесийского договора играл ту же роль обвинителя по отношению к светлейшему лорду, какую в 1848 г. играл г-н Ансти. Г-н Робак, бывший когда-то ярым противником лорда, в 1850 г. добился для него вотума доверия палаты. Сэр Стратфорд Каннинг, обличавший в продолжение целого десятилетия благородного лорда за его потворство царю, был доволен, когда от него отделались, отправив его послом в Константинополь. Даже сам Дадли Стюарт, столь любезный сердцу благородного лорда, в результате интриг последнего в течение нескольких лет не допускался в парламент за то, что осмелился быть в оппозиции к благородному лорду. Когда же он снова вернулся в парламент, он стал ame damnee {верным соратником. Ред.} «истинно английского министра». Кошут, который из Синих книг мог бы знать, что Венгрия была предана благородным виконтом, по прибытии в Саутгемптон назвал его «своим дорогим, сердечным другом».