К. МАРКС РЕЧЬ МАНТЁЙФЕЛЯ. — РЕЛИГИОЗНОЕ ДВИЖЕНИЕ В ПРУССИИ. — ВОЗЗВАНИЕ МАДЗИНИ. — ЛОНДОНСКИЙ МУНИЦИПАЛИТЕТ. — РЕФОРМЫ РАССЕЛА. — РАБОЧИЙ ПАРЛАМЕНТ

К. МАРКС

РЕЧЬ МАНТЁЙФЕЛЯ. — РЕЛИГИОЗНОЕ ДВИЖЕНИЕ В ПРУССИИ. — ВОЗЗВАНИЕ МАДЗИНИ. — ЛОНДОНСКИЙ МУНИЦИПАЛИТЕТ. — РЕФОРМЫ РАССЕЛА. — РАБОЧИЙ ПАРЛАМЕНТ

Лондон, вторник, 29 ноября 1853 г.

Вчера утром речью министра-президента г-на Мантёйфеля открылись заседания прусских палат. То место в речи, которое относится к восточным осложнениям, судя по телеграфному сообщению, было изложено в выражениях, явным образом предназначенных для того, чтобы рассеять подозрения о существовании заговора между санкт-петербургским, берлинским и венским дворами. Это тем более примечательно, что, как всем известно, Фридрих-Вильгельм IV соизволил по различным поводам устами того же Мантёйфеля торжественно заявить своему верному народу, что палаты не призваны вмешиваться в вопросы внешней политики, так как отношения государства с другими странами находятся в таком же исключительном ведении короны, как и собственные имения короля. Вышеупомянутое место в речи, которое в какой-то мере содержит нечто вроде призыва к народу, показывает, в каком крайне затруднительном положении находится прусское правительство; ему угрожают с одной стороны Россия и Франция, а с другой — его собственные подданные, как раз в то самое время, когда оно обеспокоено высокими ценами на предметы продовольствия, глубоким застоем в торговле и, кроме того, воспоминаниями об ужасном клятвопреступлении, еще ожидающем возмездия[402]. Но прусское правительство само лишило себя возможности искать прибежища в апелляции к общественному мнению через палаты, которые были намеренно учреждены королем как простая бутафория, с которыми министры сознательно обращались как с простой бутафорией и к которым народ совершенно определенно отнесся как к простой бутафории. И теперь его невозможно убедить, что эти шутовские учреждения следует вдруг рассматривать как оплот «отечества».

«Нельзя сказать», — пишет в сегодняшнем номере «Times», — «что пруссаки обнаружили здравомыслие и проницательность — качества, внушавшие некогда уважение к ним, — допустив, чтобы избранные на основе теперешней конституции палаты, к которым они отнеслись с незаслуженным презрением, пришли в упадок».

Напротив, пруссаки дали убедительное доказательство своего здравомыслия, отказав признать даже видимость влияния за людьми, предавшими революцию в надежде пожать ее плоды, дав понять правительству, что они не поддадутся на его мошеннические маневры и что они считают палаты, если то вообще что-либо собой представляют, не чем иным, как новым бюрократическим учреждением, добавленным к прежним бюрократическим учреждениям страны.

Всякого, кто недостаточно хорошо знаком с прошлой историей Германии, могут поставить в тупик религиозные споры, которые вновь и вновь вызывают волнение на спокойной в других отношениях поверхности общественной жизни Германии. То это остатки так называемой немецкой церкви[403], преследуемые нынешними правительствами так же яростно, как и в 1847 году. То это вопрос о браках между католиками и протестантами, из-за которых католическое духовенство ссорится с прусским правительством так же, как в 1847 году. То в качестве наиболее важного события разгорается ожесточенная борьба между архиепископом Фрейбургским, который отлучает от церкви баденское правительство и распоряжается огласить письмо об отлучении с церковных кафедр, и великим герцогом Баденским, который приказывает закрыть непокорные церкви и арестовать приходских священников, в результате чего крестьяне собираются и вооружаются, чтобы защитить своих священников и прогнать жандармов, как это было в Бишофсгейме, Кёнигсгофене, Грюнсфельде, Герлахсгейме, где сельский староста должен был бежать, а также во многих других селах. Было бы ошибкой рассматривать религиозный конфликт в Бадене, как конфликт, имеющий чисто местное значение. Баден является лишь ареной борьбы, намеренно избранной католической церковью для нападения на государей-протестантов. Архиепископ Фрейбургский в этом конфликте так же представляет все католическое духовенство Германии, как великий герцог Баденский представляет всех больших и малых монархов протестантского вероисповедания. Но что можно подумать о стране, которая, с одной стороны, славится своей основательной, смелой и беспримерной критикой всех религиозных традиций, а с другой стороны — периодически изумляет всю Европу возобновлением религиозных распрей XVII столетия? Секрет заключается попросту в том, что правительство вынуждает всякую возникающую, но пока еще действующую подспудно народную оппозицию принимать сначала мистическую и почти не поддающуюся никакому надзору форму религиозных движений. Духовенство, со своей стороны, дает обмануть себя этой видимостью и, в то время как оно воображает, что направляет народные страсти исключительно к выгоде своей корпорации против правительства, на самом деле бессознательно и против своей воли само играет роль орудия революции.

Ежедневная лондонская пресса усиленно выставляет напоказ весь свой ужас и моральное негодование по поводу воззвания, составленного Мадзини и найденного у Феличе Орсини, руководителя национального отряда № 2, предназначенного для поднятия восстания в Луиджиане — области, включающей часть территории Модены, Пармы и Пьемонтского королевства. В этом воззвании народ призывается «действовать внезапно, как это пытались и попытаются снова сделать миланцы». Далее в воззвании сказано: «Кинжал, если он поражает внезапно, может сослужить хорошую службу и заменить ружье». Лондонская пресса изображает это как открытый призыв «к тайному, трусливому убийству». Хотел бы я только знать, каким образом в стране, подобной Италии, где не существует никаких средств для открытого сопротивления и вся страна наводнена полицейскими шпионами, революционное движение могло бы рассчитывать на какой-либо успех без использования внезапности? Хотел бы я знать, каким оружием может еще сражаться итальянский народ против австрийских войск, если дело вообще дойдет до сражения, кроме кинжала— единственного оставшегося у него оружия, которое Австрия не сумела у него еще отобрать? Мадзини далек от того, чтобы рекомендовать итальянцам применять кинжал для трусливого убийства безоружного врага, — он призывает их действовать кинжалом, правда, «внезапно», но в открытую, по примеру Милана, где горстка патриотов, имевших только ножи, напала на караульные помещения вооруженного австрийского гарнизона.

«Но», — пишет «Times», — «конституционный Пьемонт постигнет та же участь, что Рим, Неаполь, Ломбардию!»

Почему бы и нет? Разве итальянская революция в 1848 и 1849 годах была предана не сардинским королем {Карлом-Альбертом. Ред.} и разве король Пьемонта является меньшим препятствием для превращения Италии в республику, чем король Пруссии для превращения в республику Германии? Так обстоит дело с моральной стороной воззвания Мадзини. Что касается его политической ценности, то это совершенно другой вопрос. По моему мнению, Мадзини допускает ошибку как в своих суждениях о пьемонтском народе, так и в своих мечтах об итальянской революции, которая, как он полагает, осуществится не вследствие благоприятной обстановки, созданной европейскими осложнениями, а в результате обособленного выступления действующих внезапно итальянских заговорщиков.

Из лондонских газет вы уже знаете, что английское правительство назначило комиссию для расследования случаев коррупции в почтеннейшем учреждении, известном под именем лондонского муниципалитета, а также для рассмотрения всей организации этого органа. Вот несколько фактов, приводимых в отчетах комиссии, работа которой еще далеко не закончена.

Доход лондонского муниципалитета исчисляется, даже без учета некоторых статей, в 400000 ф. ст., общий же размер выплачиваемого жалованья чиновникам достигает весьма значительной суммы—107000 ф. ст., то есть составляет свыше 25 процентов всего дохода. Расходы на жалованье судейским чиновникам установлены в размере 14700 ф. ст., из которых 3000 ф. ст. получает главный городской судья, 1500 ф. ст. — судебный советник, 1200 ф. ст. — судья шерифского суда. Управляющий делами получает 1892 ф. ст., секретарь — 1249, чиновник, представляющий лондонский муниципалитет в парламентских комитетах, — 1765 фунтов стерлингов. Высшие чины резиденции лорд-мэра и городской ратуши получают по 1250 ф. ст. в год. Жезлоносец получает 550 ф. ст., меченосец — 550; старший церемониймейстер — 450 или 500 ф. ст., младший церемониймейстер — 200 или 300 фунтов стерлингов. Вдобавок эти важные персоны получают 70 ф. ст. на мундиры, 14 ф. ст. на сапоги и 20 ф. ст. на треугольные шляпы. Г-н Беннок в своих показаниях заявил, что

«общая сумма расходов на заведения, входящие в лондонский муниципалитет, значительно превышает общую сумму расходов федерального правительства Соединенных Штатов или, что, возможно, является еще более разительным фактом, расходы лондонского муниципалитета на свое, содержание и на управление своими финансами превышают общую сумму доходов, получаемых им от аренды, пошлин и взносов, уплачиваемых маклерами».

Наконец-то раскрылась великая тайна тех реформаторских пилюль, которые лорд Джон Рассел намеревается прописать англичанам. Он предлагает: 1) отмену имущественного ценза для членов парламента — ценза, который уже давно является чисто номинальным; 2) перераспределение избирательных округов путем ликвидации некоторых мелких городских округов и дополнительного образования более крупных; 3) понижение ценза в сельских избирательных округах с 20 ф. ст. до 10 ф. ст., то есть до ценза, существующего в городских избирательных округах. От четвертого предложения относительно понижения избирательного ценза до 5 ф. ст. он отказался, так как, по словам «Times», в результате этого

«теперешние избиратели были бы фактически лишены права голоса, ибо тот класс, который должен был бы быть допущенным к голосованию, количественно значительно превосходит все прочие, вместе взятые, и ему достаточно было бы лишь достигнуть единодушия, чтобы одержать верх».

Другими словами, предоставление избирательного права даже большинству класса мелких предпринимателей и торговцев лишило бы этого права меньшинство. Остроумный аргумент, что и говорить. Однако самой важной чертой сейчас еще только смутно вырисовывающегося нового билля о реформе является по этот пункт и даже не все его пункты, вместе взятые. Важнее всего то всеобщее и полное безразличие, с которым встречено сообщение об этом билле. Каждый полицейский отчет привлекает гораздо большее внимание публики, нежели это «великое мероприятие», этот новый билль о реформе, коллективное творение «министерства всех талантов».

Эрнест Джонс был совершенно прав, предсказывая, что как только прозвучит первое слово, возвещающее о массовом народном движении и создании национальной организации во главе с Рабочим парламентом, оно вызовет тревогу среди имущих классов и заставит лондонские буржуазные газеты обратить на него внимание. «Times» тотчас же понял важность этого нового движения и впервые поместил отчет о чартистском митинге, состоявшемся в помещении манчестерского Народного института. Все другие собратья «Times» стали непрерывно помещать передовые статьи о рабочем движении и Рабочем парламенте, предлагаемом чартистами, которых уже давно считали погибшими от упадка сил. «Economist» посвятил этому вопросу не менее четырех статей. Однако, газетные отчеты о манчестерском митинге, имевшем в высшей степени важное значение, отнюдь не дают сколько-нибудь правильного представления о его характере или об обсуждавшихся на нем делах. Поэтому я считаю уместным дать свой собственный отчет. На митинге были предложены и приняты следующие резолюции:

«1) Настоящее собрание, убедившись в бесполезности разобщенной борьбы обособленных групп рабочих за сохранение справедливого уровня заработной платы и освобождение труда, считает, что наступило время, когда только объединенное и массовое движение рабочего класса, опирающееся на национальную организацию и возглавляемое единым руководящим органом, способно обеспечить надлежащую помощь тем рабочим, которые в настоящее время подвергаются локауту или бастуют, и дать возможность рабочим достигнуть в будущем освобождения труда от ига капитала. Массовое движение народа и создание национальной организации не предполагает и не должно предполагать вмешательство в дела существующих тред-юнионов и объединений рабочих; деятельность этой организации должна быть направлена на централизацию, концентрацию и объединение всех сил рабочего класса, всей его массы в целом.

2) Для проведения в жизнь предыдущей резолюции крайне необходимо созвать возможно скорее Рабочий парламент; этот парламент должен состоять из делегатов, избранных рабочими каждого города на специально созванных открытых собраниях, В круг обязанностей этого парламента должно войти следующее: организация аппарата для оказания помощи бастующим в настоящее время или подвергнутым фабрикантами локауту рабочим путем проведения самой широкой подписки по всей стране; выработка специального плана действий по осуществлению руководства рабочим классом в его борьбе с предпринимателями; выдвижение мероприятий, с помощью которых рабочие могут быть освобождены от непомерной власти капитала, стать независимыми, свободно распоряжаться своим трудом и получать за него должное вознаграждение без необходимости прибегать к забастовкам.

3) Настоящее собрание избирает комитет, который должен с указанной выше целью связаться с разными городами и округами, принять все необходимые меры для созыва Рабочего парламента, подготовить и опубликовать нужные для заседаний делегатов материалы, а также наметить перечень вопросов, которые будут представлены на их обсуждение».

Из произнесенных речей самой замечательной была речь г-на Джонса. Я привожу из нее несколько выдержек:

«Предприниматель заявляет устами лондонского «Times», что вам нет дела до его прибылей. Вы, мол, должны только считать свои собственные головы, а не его прибыли. Если голов много, то если даже вы и пожелаете получить больше, вы получите меньше. И это он называет законом предложения и спроса. Только это, заявляет он, может регулировать вашу заработную плату. Но так ли это? Нет! Если вы не должны требовать повышения заработной платы, когда его прибыли высоки, то и он не должен снижать вашу заработную плату, когда его прибыли понижаются. Между тем он станет говорить вам, если даже количество рабочих не сократилось ни на одного человека: «Дела идут плохо, времена тяжелые, мои прибыли уменьшились, я не в состоянии платить вам ту же заработную плату». Но в таком случае ваш труд регулируется не законом предложения и спроса, а законом высоких цен на хлопок и низких прибылей. Закон предложения может быть верен, но закон жизни вернее. Закон спроса силен, но закон голода окажется еще более сильным! Мы говорим, если один вид капитала — деньги — имеет право на прибыль, то и другой вид капитала — труд — также имеет на нее право; и труд имеет большее право, ибо труд создает деньги, а не наоборот. Что такое прибыль? Это— капитал, остающийся после вычета всех издержек производства. Заработная плата, которую вы получали до настоящего времени, составляет лишь часть издержек производства. Эта заработная плата, которая позволяет едва поддерживать душу в теле, — вовсе не вознаграждение за труд. Она представляет собой всего лишь необходимые издержки по содержанию человеческой машины в пригодном для работы состоянии. У вас же должен быть излишек сверх издержек на машину, которая состоит из плоти и крови. Вам нужна пища для души и мозга, так же, как и для рта и желудка. Предприниматель боится, как бы вы не получили более высокую заработную плату; боится не потому, что он не в состоянии выплачивать ее, ибо капитал за последние семь лет увеличился больше чем на 100 %, тогда как вы требовали лишь покрытия десятипроцентной прибавки к вашей заработной плате из его 100 процентов, добытых вашим трудом. Он боится этого потому, что более высокая заработная плата открыла бы вам путь к независимости; он боится этого потому, что более высокая заработная плата открыла бы вам путь к образованию; он боится этого потому, что просвещенный народ не будет рабом; он боится этого, зная, что вы не согласились бы тогда работать так много часов; он боится этого потому, что вы больше не позволили бы тогда своим женам нести бремя рабского труда в фабричном аду; он боится этого потому, что вы стали бы тогда посылать своих детей в школу, а не на фабрику; он боится этого, зная, что если бы жены находились у домашнего очага, а дети в школе и лишь короткое время на фабрике, то избыточные рабочие руки, понижающие ныне уровень заработной платы, освободились бы от его контроля, и труд стал бы бесценной жемчужиной, украшающей диадему человеческой свободы. Однако вопрос сейчас снова ставится иначе. Речь идет уже не только о получении доли в прибылях предпринимателя или о прибавке в 10 процентов, речь идет о том, чтобы не допустить снижения заработной платы на 20 процентов. Хорошо идут дела или плохо — от этого положение мало меняется: в первом случае предприниматели грабят народ за границей, во втором — они грабят народ в своей собственной стране. Вопрос быстро приобретает для вас другое значение: речь идет не о низкой или высокой заработной плате, а о голодной смерти или жизни, о жизни в фабричном аду или смерти у фабричных ворот. Капиталисты, эти казаки Запада, первые пересекли дунайскую границу рабочих прав; они ввели законы военного времени, продиктованные золотом, они сеют в наших рядах голодную смерть из своих батарей, именуемых монополиями. Один город за другим объявляется на осадном положении. Безработица прокладывает траншеи, а голод приставляет штурмовые лестницы к цитадели труда, артиллерия нужды обстреливает его боевые линии. С каждым днем ширится большое объединение капиталистов, с каждым днем их движение все больше приобретает национальные масштабы. Готовы ли вы ему противостоять? В вашем движении царит хаос и сумятица. Поскольку локауты все более распространяются, а вы продолжаете действовать порознь, то скоро окажется, что вы начнете вторгаться в заповедную область друг друга: сборщики одной местности столкнутся со сборщиками другой в одном и том же пункте; вы станете встречаться как враги там, где должны были бы обмениваться рукопожатиями как союзники; вы будете взаимно ослаблять помощь, предназначенную для того или другого, тогда как вы должны помогать друг другу преодолеть свою слабость. Уиганские углекопы находились неподалеку от Престона, Стокпорта, Манчестера, Олдема, но они потерпели поражение, не получая никакой поддержки. Уиганские фабричные рабочие также бастуют. Каково же их мнение о поражении их братьев, рабочих угольных копей? Они считают, что те счастливо отделались. Нельзя ничего сделать, если стоишь друг другу поперек дороги. Но почему это так? Потому, что вы ограничиваете свое движение тесными рамками одной профессии, одного округа и какого-нибудь одного интереса. Движение ваших нанимателей становится общенациональным, таким же общенациональным должно быть и ваше сопротивление. При том положении, которое существует теперь, вас ждет анархия и гибель. И не подумайте, что я оспариваю разумность тред-юнионов и нападаю на их поведение и неприкосновенность.

Но помочи, на которых водят детей, становятся путами для взрослого. Обособленность, сослужившая свою службу в период младенчества рабочего движения, становится губительной в период его зрелости. Пусть же будут представлены все профессии, в помощи которых мы нуждаемся. Вверяйте дело рабочего класса не одной фабрике, не одному городу и даже не одному округу, — вверяйте его парламенту рабочих»[404].

Написано К. Марксом 29 ноября 1853 г.

Напечатано в газете «New-York Daily Tribune» № 3948, 12 декабря 1853 г.

Подпись: Карл Маркс

Печатается по тексту газеты

Перевод с английского