3. Первый серьезный политический конфликт

Вернувшись в Москву, мы не узнали Университета. Все лекционные аудитории оказались разгороженными на маленькие клетушки. Это означало, что мы перешли на чисто семинарскую систему занятий (лекции только вводные — к большим разделам). К каждому из тех, кто что-то понимал, были прикреплены непонимающие— для занятий сверх расписания. Как сейчас помню моего подопечного. Он, доказывая теоремы, пользовался таким языком:

— Здесь я ложу, тут подразумеваю…

В Университете стало скучно. Что-то понимающие сбегали с нудных семинаров, пытаясь попасть на лекции старших курсов, где еще сохранялся другой состав студентов.

Наступил момент, когда собрался весь факультет, и общественная жизнь забила ключом — общие собрания дважды в неделю, длительностью по 3–4 часа.

Единственная тема — обсуждение моего непролетарского поведения. От меня требовалось, в сущности, совсем немногое — извиниться перед коллективом. Я категорически отказался. Сначала меня поддержала близкая мне (хотя и немногочисленная) часть студенчества, из интеллигентных семей, но потом все они, кроме одного — С.В. Смирнова[89], отреклись от меня, следуя совету своих родителей. Итак, борьба — двое против всего факультетского студенчества. На каждом заседании нам доставалось. Я тщетно пытался разъяснить свою позицию, но это вызывало только раздражение у присутствующих, они приходили в возбужденное состояние, и начиналась настоящая баталия. Опять театр абсурда, только я на канате, а они — на подмостках. Любопытно, что у меня испортились отношения с отрекшимися от меня, ранее близкими мне сокурсниками[90] и более или менее наладились отношения с пролетарской частью студентов, которые, будучи искренними, начали уважать меня.

Желая охарактеризовать уровень интеллектуального и морально-политического состояния Университета тех лет, приведу здесь некоторые тексты из газеты Первый университет от 9/IX-1930 г. Этот номер в значительной степени посвящен конфликту на математическом отделении:

В Болоте Академизма и Аполитичности Погрязло Математическое Отделение

Чуждые и приверженцы чистой математики сорвали соцсоревнование

Господа с «широкой натурой» атакуют комсомольскую ячейку

Дать генеральный бой академистам из классовых врагов

Пусть смеются Смирновы за стенами советского вуза

КО ВСЕМ СТУДЕНТАМ, ПРОФЕССОРАМ И ПРЕПОДАВАТЕЛЯМ ФИЗМАТА!

Товарищи! Такое положение дальше нетерпимо. Необходимо мобилизовать все общественное мнение, дать отпор враждебным силам и при помощи всего факультета помочь математическому отделению выбраться из болота аполитичности, перерастающего при современных темпах соцстроительства, при том огромном напряжении страны, которое наш Союз испытывает, в резерв врагов рабочего класса.

Вот еще несколько оглавлений из того же номера газеты:

Черный список

Красный список

Чужие

День ударника совправа

Профкомы боятся самокритики

Оппортунистическая тупость

Хвостистское руководство

Каждый звук рождает свое эхо. Мы видим, каким откликом прозвучали в 30-м году романтические чаяния первых месяцев революции. Год 37-й был предначертан. Умеющие слышать — слышали. Но что было делать?

Между тем обстановка в стране накалялась. В начале сентября 1930 г. был арестован мой учитель, А. А. Солонович, и вместе с ним 33 человека[91]. Это был первый крупный арест анархистов-мистиков. Среди арестованных были: Н.И. Проферансов[92] — отец моего товарища Ю.Н. Проферансова, Г.И. Аносов, театральный художник Л.А. Никитин и его жена В.Р. Никитина, известный режиссер Ю.А. Завадский и др. Все они были непосредственными учениками А.А. Карелина. Наиболее активные представители этого движения были тогда осуждены Особым Совещанием Коллегии ОГПУ на 5 лет пребывания в политизоляторе. Три года спустя политизолятор был заменен на ссылку (кроме Г. И. Аносова).

Отметим, что, по данным A.Л. Никитина (статья 1991 г.), из 33 привлеченных к следствию были признаны виновными только 26. Такая «мягкость» была не свойственна этим органам в те времена. Как это объяснить?

Вместе с А. А. Солоновичем была арестована и его секретарь О.С. Пахомова. Ее уже тогда спрашивали и о нас — учениках Солоновича. Несколько позднее по особому и не очень понятному делу был арестован мой друг Ион Шаревский и отправлен в ссылку в Норильский край. Бдительный глаз не дремал.

А в Университете репрессии шли своим чередом. Выше я уже рассказал об аресте профессора Д. Ф. Егорова— почетного члена АН СССР. Мы, студенты, были потрясены.

И еще одно событие: мой друг С. В. Смирнов, поддерживавший меня в оппозиции факультету, исключается из Университета. Складывается странная ситуация: я начал эту борьбу за справедливость (может быть, немного донкихотскую — но это только с позиций обывателя, лишенного чувства собственного достоинства), а исключают не меня, а того, кто меня поддержал. (Меня было трудно исключить, так как мой отец пользовался некоторой известностью в высших сферах, а вот на Смирнове можно было отыграться, поставив меня в неловкое положение.)

Советуюсь с отцом. Он говорит:

— Уходи из этого бедлама сам. Учиться тебе не дадут— измучают. А если есть голова на плечах, сам научишься всему. Первый заряд тобой уже получен.

И я ушел, подав резкое заявление ректору, протестуя против коллективной травли.

Конечно, жалко было расставаться с Университетом — ведь, притаившись, там еще существовала настоящая наука. Только через 30 лет я вернулся туда, но уже ученым, и вскоре получил там звание профессора.

И вот что существенно — если бы я окончил Университет как математик, то, конечно, погиб бы в лагере. Кому и зачем там нужны были математики?! Но после ухода из Университета я получил специальность физика, и именно эта специальность пригодилась на Колыме, когда началась война.

Странно — иногда бываешь готов поверить в Судьбу, которая, избрав кого-то, начинает поддерживать своего избранника на мрачных поворотах непредсказуемого пути[93].

Университетский политический конфликт был первым серьезным уроком. Мое поведение в нем было откликом, а точнее — «делом», в котором проявилось мое «ученичество» в духовной мастерской анархомистиков.

Литература

Кауцкий К. Предшественники новейшего социализма.M.: Госкомиздат, 1919.

Мейстер Экхарт. Проповеди и рассуждения. M.: Мусагет, 1912а, 185с.

Мейстер Экхарт. Избранные проиоведи. M.: Духовное знание, 19126, 58с.

Никитин А. Л. Рыцари Ордена Света. ГПУ против анархистов. Родина, 1991, № 11/12, с. 118–122.

Никитин A.Л. Тамплиеры в Москве. Наука и религия, 1992, № 4/5— 12. (См. также на с. 334 последующие публикации.)

Николаев Ю. В поисках за Божеством. Очерки из истории гностицизма. СПб.: Новое время, 1913, 526 с.

Осокин Н.А. История Альбигойцев и их времен. Т. 1–2. Казань, 1869–1872.

Свенцицкая И. С., Трофимова M. К. Апокрифы древних христиан. Исследование, тексты, комментарии. M.: Мысль, 1989, 336с.

Шюре Э. Великие посвященные. Очерки эзотеризма религий. 1-е изд.: Калуга, Типография губернской земской управы, 1914; 2-е испр. изд. М.: Принтшоп, 1990, 419 с.

Jonas Н. The Gnostic Religion. The Message of the Alien God and the Beginnings of Christianity. Boston, Beacon Press, 1958, 302p.

Robinson J. M. (ed.). The Nag Hammadi, Library in English. San Francisco: Harper and Row, 1981, 493p.