Может ли лояльность быть выше универсальных нравственных принципов?

В большинстве рассмотренных выше случаев требования солидарности, по-видимому, дополняют естественные обязанности или права человека, а не противоречат им. Поэтому можно было бы утверждать, что эти примеры высвечивают момент, с которым рады согласиться либеральные мыслители: поскольку мы не нарушаем права других, мы можем исполнять общую обязанность помогать другим, помогая тем, кто ближе, то есть членам семьи или согражданам. В том, что отец спасает своего, а не чужого ребенка, нет ничего неправильного — при условии, что, бросившись на помощь своему ребенку, отец не сбивает с ног чужого ребенка. Сходным образом, нет ничего неправильного и в том, что богатая страна создает государство благосостояния для своих граждан, опять же при условии, что эта страна уважает права любой личности и выполняет основные гуманитарные обязанности по отношению к развивающимся странам. Обязательства, вытекающие из солидарности и принадлежности к сообществу, вызывают возражения только в том случае, если они приводят к нарушению естественной обязанности.

Однако, если нарративная концепция личности правильна, обязательства солидарности могут требовать большего, чем предусмотрено либеральной интерпретацией этого обязательства, и даже порой вступать в конфликт с естественными обязанностями.

Роберт Ли

Рассмотрим пример Роберта Ли, командовавшего армией Конфедерации южных штатов в годы Гражданской войны в США.

До этой войны Ли был офицером федеральной армии. Он выступал против сецессии[354]. Собственно говоря, он считал сецессию государственной изменой. Когда война стала неизбежной, Линкольн попросил Ли возглавить федеральную армию. Ли отказался. Он пришел к выводу, что его обязательства по отношению к Виргинии перевешивают его обязательства по отношению к Федерации и его личное неприятие рабства. Свое решение Ли изложил в письме сыновьям:

«При всей моей преданности Федерации я не способен решиться поднять руку на моих родственников, моих детей, мой дом… Если Федерация будет распущена, а федеральное государство развалится, я вернусь в мой родной штат и разделю бедствия моего народа. Я больше не обнажу саблю ради чего-либо, кроме защиты родного штата».[355]

Как и летчик из французского движения Сопротивления, Ли не мог согласиться на выполнение роли, которая потребовала бы от него причинения вреда родственникам, детям, родине. Но собственная лояльность завела его дальше — до того, что он возглавил народ в борьбе за дело, против которого выступал.

Поскольку дело Конфедерации включало не только сецессию, но и сохранение рабства, выбор, сделанный Ли, трудно защищать. И все же нельзя не восхищаться лояльностью, которая поставила Ли перед дилеммой. Но почему лояльность неправому делу должна вызывать восхищение? С тем же успехом (и на тех же основаниях) можно задаться вопросом, должна ли была лояльность в тех конкретных обстоятельствах вообще иметь какой-то моральный вес. Можно спросить, почему лояльность — добродетель, а не просто чувство, эмоциональное напряжение, омрачающее наши моральные суждения и мешающее поступать правильно?

Вот почему: если не принимать лояльность всерьез, как требование, имеющее нравственное значение и смысл, дилемма, с которой столкнулся Ли, полностью теряет свою нравственную основу. Если лояльность — чувство, не имеющее реального морального значения, тогда затруднения Ли превращаются просто в конфликт между моралью с одной стороны и чувством (или предрассудком) — с другой. Но, рассматривая дилемму таким образом, мы неправильно понимаем моральные ставки, сделанные Ли.[356]

Простое психологическое прочтение сложной ситуации, в которую попал Ли, упускает из виду тот факт, что мы не только симпатизируем подобным ему людям, но и восхищаемся ими — необязательно потому, что эти люди сделали тот или иной выбор, а в силу качества характера, отражающегося в их размышлениях. Мы восхищаемся предрасположенностью воспринимать и переживать жизненные обстоятельства так, как их должны воспринимать и переживать люди, укорененные в определенном сообществе, ощущающие, что их место в жизни и само существование предопределены историей, но сознающие эту уникальность и потому реагирующие на конкурирующие требования и более широкие горизонты. Обладать характером — значит жить, признавая свои обременения (которые порой вступают в конфликт друг с другом).

«Стражи братьям своим»

1. Братья Балгер

Более современная проверка нравственной весомости лояльности связана с двумя историями о братьях. Первая история — история братьев Уильяма и Джеймса (Уайти) Балгеров. Билл и Уайти выросли вместе в семье, где было девять детей. Семья жила в одном из комплексов Южного Бостона. Билл был усердным студентом, изучавшим античную литературу и получившим юридическую степень в Бостон-колледже. А его старший брат Уайти бросил среднюю школу и болтался на улицах, воруя и совершая другие преступления.

Оба брата достигли могущества, каждый в своей сфере. Уильям Балгер стал политиком и в период 1978–1996 гг. был президентом сената штата Массачусетс, а потом в течение 7 лет — президентом Массачусетского университета. Уайти отсидел срок в тюрьме за ограбление банка, а затем стал вожаком безжалостной банды с Винтер-Хилл, организованной преступной группы, контролировавшей вымогательства, торговлю наркотиками и другие незаконные виды деятельности в Бостоне. В 1995 г. обвиненный в 19 убийствах Уайти бежал. Он все еще в бегах и занимает место в списке «десяти самых разыскиваемых ФБР преступников»[357].

Хотя Уильям Балгер разговаривал со своим беглым братом по телефону, он утверждал, что не знает, где тот находится, и отказался помогать властям в его поисках. Когда в 2001 г. Уильям давал показания перед большим жюри, федеральный прокурор безуспешно пытался выудить из него информацию о брате. «Итак, просто проясним ситуацию: вы преданы брату сильнее, чем народу содружества Массачусетс?» — спросил прокурор.

«Я никогда не рассматривал ситуацию таким образом, — ответил Уильям. — Но я действительно искренне верен моему брату и забочусь о нем… Надеюсь, что никогда не смогу быть полезен кому-нибудь, кто хочет причинить ему вред… У меня нет обязательства помогать кому-либо в его поимке»[358].

Постоянные посетители таверн Южного Бостона выражали восхищение лояльностью Уильяма. «Я не виню его за то, что он не рассказывает о брате, — сказал корреспонденту The Boston Globe один из жителей. — Братья есть братья. Станете вы доносить на членов своей семьи?»[359] Редакторы и газетчики были более критичны. «Вместо того чтобы избрать стезю праведных, — писал один из ведущих колонку журналистов, — он выбрал кодекс улицы»[360]. Под давлением общественности, возмущенной его отказом оказать помощь в поисках брата, Уильям Балгер в 2003 г. ушел в отставку с поста президента Массачусетского университета, хотя его не обвиняли в воспрепятствовании расследованию[361].

В большинстве обстоятельств было бы правильно помочь привлечению убийцы к суду. Может ли семейная лояльность перевесить эту обязанность? Очевидно, что Уильям Балгер считал, что может. Но несколькими годами ранее другой человек, брат которого сбился с пути, поступил иначе.

2. Бомбист, охотившийся на ученых

Более 17 лет власти пытались найти в США террориста, ответственного за отправку по почте нескольких посылок с бомбами, в результате взрыва которых трое погибли и 23 человека получили ранения. Поскольку среди адресатов, получивших эти посылки, были ученые, неуловимого бомбиста назвали «охотником за университетскими учеными». Чтобы объяснить мотивы своих деяний, этот террорист разместил в интернете манифест с протестом против технологий (документ занял 35 страниц) и пообещал прекратить свои диверсии, если The New York Times и Washington Post опубликуют его манифест, что и было сделано[362].

Когда Дэвид Качински, 46-летний социальный работник из Сенектади, штат Нью-Йорк, прочитал манифест, он почувствовал, что текст ему очень знаком. В манифесте были фразы и мнения, похожие на те, что высказывал его старший брат Тед, 50-летний математик, получивший образование в Гарварде, но ставший отшельником. Тед ненавидел современное индустриальное общество и жил в избушке в горах Монтаны. Дэвид не видел брата 10 лет[363].

После долгих терзаний в 1996 г. Дэвид все же сообщил ФБР, что подозревает брата в терроризме. Федеральные агенты обложили избушку Теда Качински и задержали его. Хотя Дэвиду дали понять, что прокуроры не будут требовать смертной казни, обвинение потребовало именно смертной казни. Мысль о том, что он выдал брата на смертную казнь, терзала Дэвида. В конце концов прокуроры разрешили Теду Качински признать вину в обмен на пожизненное тюремное заключение без права досрочного освобождения[364].

На суде Тед Качински отказался признать своего брата, которого в рукописи книги, написанной в тюрьме, назвал «новым Иудой Искариотом»[365]. Дэвид Качински попытался заново начать жизнь, которая была непоправимо отмечена этим эпизодом. После того как он приложил много сил к спасению брата от смертного приговора, он стал представителем группы, выступающей против смертной казни. «Предполагается, что братья должны защищать друг друга, — сказал Дэвид слушателям, объясняя свою дилемму, — а я, возможно, отправлял брата на смерть»[366]. Дэвид принял 1 млн долл., вознаграждения, выплаченного Министерством юстиции за помощь в задержании брата, но большую часть этих средств отдал семьям людей, погибших и раненных его братом. И принес извинения от имени своей семьи за преступления брата[367].

Как вы расцениваете действия Уильяма Балгера и Дэвида Качински по отношению к своим братьям? У Балгера семейная лояльность перевесила обязанность предать преступника правосудию. У Качински все произошло с точностью до наоборот. Возможно, нравственное различие состоит в том, представляли ли разыскиваемые братья угрозу для общества или нет. По-видимому, это обстоятельство оказало особое влияние на Дэвида Качински. «Думаю, правильно сказать, что я чувствовал себя вынужденным сделать это. Жить с мыслью о том, что погибнет еще один человек, а я могу предотвратить эту гибель, было невыносимо»[368].

Как бы вы ни оценили выбор, сделанный братьями, при знакомстве с их историями трудно не прийти к выводу: дилемма, с которой столкнулись эти люди, становится моральной, только если вы признаёте, что требования лояльности и солидарности могут иметь вес при их соотнесении с другими нравственными требованиями. В том числе и с требованием приводить преступников к ответственности. Если все наши обязательства основаны на согласии или на универсальных обязанностях, которые мы несем как личности, описать затруднения, связанные с братскими узами, трудно.