ОТДЕЛ I О ХАРАКТЕРЕ ЧЕЛОВЕКА ОТНОСИТЕЛЬНО ЕГО СОБСТВЕННОГО БЛАГОПОЛУЧИЯ, ИЛИ О БЛАГОРАЗУМИИ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

ОТДЕЛ I

О ХАРАКТЕРЕ ЧЕЛОВЕКА ОТНОСИТЕЛЬНО ЕГО СОБСТВЕННОГО БЛАГОПОЛУЧИЯ, ИЛИ О БЛАГОРАЗУМИИ

Жизнь и здоровое состояние тела – вот то, о чем природа рекомендует заботиться каждому индивиду. Чувства голода и жажды, удовольствия и страдания, холода и тепла суть, так сказать, уроки, которые она преподает нам, чтобы мы знали, что следует нам избирать и чего мы должны избегать для выполнения цели нашего существования. Первые уроки, преподанные в детском возрасте, служат той же цели: они имеют в виду главным образом внушить, как мы должны избегать всего, что может причинить нам вред.

По выходе из детского возраста мы вскоре убеждаемся, что с нашей стороны необходима некоторая заботливость и предусмотрительность для удовлетворения основных потребностей, для получения удовольствий и для избежания страданий, для доставления себе приятных ощущений умеренного тепла и избежания тягостных ощущений холода. В сочетании этой заботливости и предусмотрительности состоит умение сохранять и умножать то, что называют внешними благами.

Хотя вначале внешние блага ценятся нами вследствие того только, что они обеспечивают удовлетворение наших потребностей и пользование всеми удобствами жизни, но вскоре, как только мы вступаем в жизнь общества, то замечаем, что наше значение и влияние в нем измеряются большей или меньшей долей таких благ, находящихся в нашем распоряжении или предполагаемых. Желание обладать влиянием на ближних и их доверием, а также заслужить сопровождающее их уважение составляет одно из сильнейших наших желаний. Оно внушает нам большее стремление к благосостоянию, чем беспокойство относительно удовлетворения потребностей нашего тела, для которого так немного требуется.

Наша значимость для равных нам людей и наше влияние на них зависят также и от того, от чего только и желательно видеть их в зависимости, по мнению добродетельного человека, – то есть от нашего характера и нашего образа действий, которые зависят от уважения и доверия, внушаемых нами окружающим нас людям.

Заботы о собственном здоровье, о собственном благосостоянии и значении, о добром имени, обо всем, что касается нашей безопасности и нашего счастья, и составляют собственно предмет добродетели, называемой «благоразумием».

Мы уже заметили, что неприятное ощущение, испытываемое нами при переходе из хорошего в худшее положение, пересиливает приятное ощущение, испытываемое нами при переходе к лучшему положению. Поэтому сохранение или достижение спокойного и обеспеченного положения составляет главную задачу благоразумия. Благоразумие не позволяет нам рисковать нашим здоровьем, нашим благосостоянием, нашим влиянием, нашим добрым именем. Оно отличается скорее осмотрительностью, чем предприимчивостью, и более заботится о сохранении приобретенных уже выгод, чем о приобретении новых. Указываемый им способ улучшения благосостояния состоит в воздержании от того, чтобы рисковать в какой бы то ни было степени нашим положением, в приобретении больших знаний и большей ловкости в наших занятиях и профессии; словом, все наше поведение должно быть основано не только на умеренности, но даже на крайней бережливости.

Благоразумный человек заботится более о том, чтобы действительно знать то, что он обязан знать, чем о попытках убедить других людей в своих способностях. Даже если он и не обладает блистательными дарованиями, последних всегда окажется достаточно для исполнения обязанностей, предписываемых ему его положением; он не должен стараться обмануть людей в своих достоинствах при помощи лицемерия, наглого, напыщенного педантства, нахального, бесстыдного шарлатанства. Он не должен тщеславиться даже своими действительными дарованиями, речь его должна отличаться скромностью и безыскусностью; ему не следует прибегать к лицемерному пронырству, при содействии которого люди так часто овладевают общественным вниманием и получают громкую известность. Он опирается в этом отношении на свои действительные заслуги и пренебрегает «общепринятыми» средствами для снискания расположения членов клубов и интриганов, выдающих себя за непогрешимых судей в искусствах и науках, воздающих хвалу талантам и достоинствам друг друга и готовых ославить всякого, кто осмелится не признать их мнение. Он становится в стороне от них не ради того, чтобы обмануть этим публику, а ради того, чтобы предупредить заблуждение на его счет посредством шумихи, слухов и интриг, свойственных такого рода объединениям.

Благоразумный человек всегда искренен: сама мысль о смущении, сопровождающем разоблаченную ложь, внушает ему отвращение. Но несмотря на свою искренность, он не всегда бывает откровенен и прямодушен: хотя он говорит одну только правду, он не считает необходимым открывать ее, если его не побуждают к тому его обязанности. Он постоянно сохраняет сдержанность в своих поступках и осторожность в речах и без необходимости никогда не решится высказать решительного мнения о предметах и людях.

Хотя благоразумный человек и не отличается изысканной чувствительностью, это не мешает ему быть способным к дружбе. Но ему незнакома горячая, страстная и почти всегда непостоянная дружба, столь обольстительная для великодушной и неопытной юности. Его дружба состоит в постоянной и неизменной привязанности к небольшому числу испытанных и избранных людей, в привязанности, основанной не на легкомысленном поклонении блестящим и ослепляющим качествам, а на благоразумном уважении скромных добродетелей. Хотя и доступный дружбе, благоразумный человек обычно не расположен к широкому кругу общения. Он редко участвует в празднествах и собраниях, отличающихся шумными удовольствиями и веселыми разговорами, и никогда не блистает на них. Этот образ жизни возмутил бы правильное течение его жизни и его занятий, нарушил бы неизменную простоту и умеренность его жизни.

Если беседа его не всегда бывает занимательна и душевна, то она всегда умна и искренна. Он возмущается при одной только мысли о заносчивости и нахальстве, ставящих в неловкое положение или оскорбляющих прочих людей. Он никого не старается унизить и скорее готов поставить ниже себя, чем выше другого. В каждом своем действии или разговоре он сохраняет строгое приличие; он относится с осторожным уважением ко всем принятым обычаям и представляет в этом отношении пример, диаметрально противоположный тому, который нередко подавали во все времена от Сократа и Аристиппа до Свифта и Вольтера, от Филиппа и Александра до царя Петра I люди высокоодаренные способностями и добродетелями, но отличавшиеся оскорбительным и неприличным презрением к обычаям, принятым в общении и разговорах. Пример их был заразителен, ему ревностно старались подражать люди, которые, не чувствуя за собой их высоких дарований, силились походить на них, по крайней мере, своими недостатками.

Неизменное воздержание и неутомимое трудолюбие благоразумного человека, мужественное жертвование удовольствиями настоящей минуты и ожидание более прочных благ в отдаленном будущем поддерживаются и вознаграждаются полнейшим одобрением беспристрастного постороннего человека и голосом совести, заменяющей его внутри нас. Беспристрастный наблюдатель не увлекается, подобно наблюдаемому лицу, силой чувства, волнующего последнего, и он не подстрекается порывом страсти или действительного желания. Он смотрит одними и теми же глазами как на настоящее, так и на будущее положение наблюдаемого человека; он видит и то, и другое, так сказать, с одинакового расстояния и получает сходные между собой ощущения. Но он знает также, как несходны эти ощущения в человеке, действующем в двух различных ситуациях: ему известно, что они производят на него весьма различные впечатления. Поэтому он может только одобрять его и даже восхищаться тем самообладанием, которое дает возможность первому поступать так, будто настоящее и будущее его положение оказывают на него такое же действие, какое производят на постороннего человека.

Человек, живущий собственным заработком, почти всегда бывает доволен своим положением, если оно мало-помалу улучшается кое-какими сбережениями, хотя и скромными, но постоянными. Последние позволяют ему понемногу освобождаться от чрезмерной бережливости или чрезмерно тягостного труда, и он тем более наслаждается постепенным увеличением своего довольства и спокойствия, чем лучше понимал необходимость этого увеличения до того, как достиг его. Он не старается ни изменить обеспеченного положения, ни броситься по новой дороге к счастью, которая скорее может разрушить его благополучие, чем упрочить его. Если он берется за что-нибудь, то не иначе как после трезвого размышления. К необдуманному предприятию не может побудить его никакая необходимость; он прежде всего хладнокровно и внимательно взвесит все последствия.

Благоразумный человек считает себя ответственным только за то, что налагается на него обязанностями. Он не любит вмешиваться в чужие дела и давать советы, когда никто их не спрашивает у него, и ограничивается только тем, что его лично касается и насколько это допускается его обязанностями. Он относится с пренебрежением к той дурацкой важности, которая придается весьма многими людьми своему воображаемому влиянию на дела посторонних людей. Он не согласится примкнуть ни к одной из враждующих сторон, он ненавидит партии и не подкупается даже голосом высокого и благородного честолюбия. Он не отказывается от службы своей стране, но не станет интриговать из-за места. Ему гораздо приятнее, чтобы общественные дела велись как следует и не его руками, а руками других людей, а он не нес бы ответственности за их ведение. В глубине своего сердца мирным и прочным радостям частной жизни он отдает предпочтение не только перед пустым блеском удовлетворенного честолюбия, но и перед прочной славой за дела действительно великие и полезные.

Одним словом, благоразумие, направленное таким образом на сохранение здоровья, благосостояния, доброго имени, личного спокойствия, хотя и считается качеством почтенным и даже благожелательным, никогда не принимается за одну из тех высоких добродетелей, которые уже по одному благородству своему кажутся нам всегда заслуживающими восхищения и потому – более ценными. Отсюда благоразумие может снискать себе не более чем холодное уважение, и никогда, по-видимому, не вызовет ни восхищения, ни любви.

Мудрый и рассудительный образ действий, имеющий в виду более широкую цель, чем здоровье, состояние, знатность и репутация, часто и справедливо носит название благоразумия: таково благоразумие великого полководца, общественного деятеля, законодателя. В данном случае предполагается ее связь в сочетании с более высокими и более важными добродетелями: с доблестью, с любовью к человечеству, со священным уважением справедливости, с геройством. Это благоразумие высшего порядка, когда оно доведено до высшей степени совершенства, предполагает талант и счастливое умение действовать при всех обстоятельствах и во всех ситуациях наивозможно лучшим образом. Оно необходимо предполагает высшую степень совершенства нравственных и рассудочных качеств, соединение превосходной головы с превосходным сердцем. Такое благоразумие составляет отличительную черту характера мудреца академиков, или перипатетиков. Как личное же благоразумие, о котором говорилось выше, оно составляет отличительную черту характера мудреца эпикурейцев62.

Неблагоразумие или беспечность внушают к себе сочувствие со стороны людей человеколюбивых и великодушных; в людях менее мягких они вызывают пренебрежение и даже иногда заслуживают их презрение, но никогда не вызывают к себе ненависти. Но если к неблагоразумию присоединяются большие пороки, то презрение и отвращение, возбуждаемые последними, доходят до высшей степени. Ловкий мошенник, успевший избежать если не подозрения, то изобличения и наказания, часто принимается обществом со снисходительностью, которой он ни в коем случае не заслуживает. Но неловкий и глупый плут, изобличенный и наказанный, становится предметом всеобщей ненависти, презрения и насмешек. В странах, в которых большие преступления часто остаются ненаказанными, возмутительные поступки становятся делом обычным и перестают внушать то отвращение, которое естественно вызывается ими у народа, который правильно осуществляет правосудие. Преступления одинаковы во всех странах, а вот неблагоразумие бывает различным. В одних странах преступление рассматривается как явное безумие; в других на него смотрят совершенно иначе. На протяжении почти шести веков всякого рода разбои и убийства, в том числе предательские, были самым обыкновенным делом в Италии среди высших слоев общества. Цезарь Борджиа пригласил четырех молодых князей, своих соседей, владевших небольшими независимыми княжествами и имевших в своем распоряжении войска, на дружеские переговоры в Сенигаллию и здесь велел умертвить их63. Гнусный поступок этот, без сомнения, не вызвавший одобрения даже в тот предательский век, тем не менее нисколько, по-видимому, не ославил его виновника; он не оказал никакого влияния на его собственную гибель, последовавшую через несколько лет после этого по причинам, совершенно иным. Макиавелли, не считающийся, правда, особенно совестливым моралистом даже для своей эпохи, был министром флорентийской республики при дворе Цезаря Борджиа, когда последним был совершен этот предательский поступок. Он не сообщает о нем никаких подробностей в своих сочинениях, прославившихся изяществом и простотой языка; он только хладнокровно упоминает о нем с оттенком презрения к малодушию и к глупости жертв без всякого сострадания к их участи и без всякого негодования в отношении жестокости и предательства их палача. Жестокость и несправедливость великих завоевателей часто вызывают безумное и непонятное удивление и восхищение, но такие же поступки убийц и обыкновенных грабителей возбуждают только презрение, ненависть и отвращение. Первые, хотя они в тысячу раз виновнее и вреднее, часто называются великими людьми и героями, особенно если предприятия их увенчались успехом, между тем как вторые считаются самыми презренными людьми как за свое безрассудство, так и за свои преступления. Однако же поступки их одинаково преступны, хотя и неодинаково неблагоразумны. Злой и презренный человек, одаренный талантами, часто принимается в обществе с уважением, какого он, разумеется, не заслуживает; между тем как злой и глупый человек считается более всего достойным ненависти и презрения.

Благоразумие в соединении с прочими добродетелями представляет собой самое благородное качество человека, а неблагоразумие в соединении с другими видами зла составляет самую отвратительную из всех черт.