6. Бытие как проблема
6. Бытие как проблема
Все сказанное выше поворачивает бытие к нам еще одной стороной. Как узнать, существует ли тот или иной объект, то или иное явление? Где критерий реальности? (Можно заключить, что существует мера бытия чего-либо. Пример ее применения в нашей обыденной жизни, увы, — «мера сознательности» или даже «мера совести».)
Проблема бытия, реальности чего-либо — это фундаментальная мировоззренческая и методологическая проблема. Дело в том, что объективную реальность, действующую во всех существующих вещах и явлениях, мы не в состоянии охватить своим мышлением ни во всем ее объеме, ни во всех способах ее проявления. Критерий реальности несводим к критерию чувственной достоверности.
Существование реальности трансцендентной, например бытие Бога, есть чрезвычайно сложный вопрос. «Онтологическое доказательство бытия Бога» уже рассматривалось. Философы придерживаются разных мнений относительно того, возможно ли в принципе — с точки зрения логики — такое доказательство. Для религиозной веры здесь нет сомнений, для нее это скорее «опытный факт» (где опыт понимается в специфическом смысле, не тождественном с обычной «эмпирической»). Вопрос в том, можно ли доказать бытие Бога неверующему.
Оригинальный поворот дает здесь блестящая булгаковская проза.
Побеседовав с советским литературным деятелем М. Берлиозом и поэтом Иваном Бездомным, явившийся в «страшный майский вечер» на Патриаршие пруды сатана с большим удовлетворением узнал от обоих, что они — убежденные атеисты.
«Тут иностранец отколол такую штуку: встал и пожал изумленному редактору руку, произнеся при этом такие слова:
— Позвольте вас поблагодарить от всей души!»
Узнав от них, что дьявола, т. е. его самого, тоже не существует, Воланд уже рассердился: «Чего у вас ни хватишься, ничего нет». В беседе с образованным Берлиозом Воланд напоминает об Иммануиле Канте, отвергнувшем предложенные до него пять доказательств существования Бога и придумавшем свое, шестое, тоже, впрочем, отвергнутое современниками и потомками.
Но «…Имейте в виду, что на это существует седьмое доказательство и уж самое надежное! И Вам оно сейчас будет предъявлено!»
Доказательство предъявляется — Аннушка уже разлила масло, Берлиозу вагоновожатая-комсомолка отрезает голову, а Воланд останавливается в его квартире.
Правда, внимательный читатель заметит, что предъявлено было все же доказательство бытия дьявола, а не Бога (совершенно неосновательно поэтому названное седьмым)[214].
И в практической жизни вопрос о реальности имеет животрепещущий характер. Существует ли реально, например, подозреваемая или неподозреваемая та или иная болезнь у человека — разве это не важно для него? Да и сами виды реальности, их социальная и личная значимость крайне важны: одно дело бытие намерения, скажем, украсть и другое — осуществленное намерение, когда его бытие в форме цели становится бытием в виде реального факта.
Проблема реальности имеет огромное значение для науки. В о-первых, это относится к разнообразным «необычным явлениям». Возьмем, например, экстрасенсорные феномены, связанные с излучением живыми системами энергии и информации. В силу своей крайней необычности эти явления многим представляются загадочными, таинственными, даже сверхъестественными. Но ведь, как показывают многочисленные опыты и наблюдения, эти явления существуют. Следовательно, они естественны в своем реальном бытии. Поэтому можно сказать, что само представление о сверхъестественном характере этих явлений обусловливается не сущностью этих явлений, а ошибочным пониманием их сущности.
Точно так же мышление современного человека занято поисками внеземного разума, хотя у некоторых это и вызывает насмешку.
Вообще, естественным мы считаем (или склонны считать) то, что существует и действует согласно известным современной науке законам, т. е. то, что вписывается в исторически сложившуюся на сегодняшний день научную картину мира. Естественное в таком смысле не надо переоценивать, а «сверхъестественное» — соответственно недооценивать.
Во-вторых, известно, что и реальность, и истина об этой реальности, и смысл даже самих развитых частных наук есть всегда частные виды и реальности, и истины и что все это доступно и даже необходимо в пределах некоторой специальной области, но это способно утратить и саму предметную область, и истинность, и осмысленность за ее пределами.
Различные научные понятия в ходе исторического развития переходили из области чисто теоретической в вещественную, приобретали «материальный статус» и наоборот. Долгое время атомы и молекулы, электрон, ген и т. п. существовали только как удобные теоретические схемы, причем господствовало убеждение, что «их никто не видел и не увидит». Но достаточно быстро, под влиянием ли поразительных экспериментов типа измерения заряда одного-единственного электрона, или появления глубокой теоретической концепции — двойной спирали ДНК (т. е. структуры гена) все эти понятия «овеществились», приобрели исключительно прочный материально-бытийный смысл. С другой стороны, весьма убедительное для современников понятие эфира как материальной субстанции, светоносной среды, столь же быстро «развеществилось» после создания теории относительности. Нынешний онтологический статус эфира весьма проблематичен (подробнее см. в параграфах, посвященных пространству и времени).
Как говорил М.А. Булгаков: «Что такое официальное лицо или неофициальное? Все это зависит от того, с какой точки зрения смотреть на предмет. Все это… зыбко и условно. Сегодня я неофициальное лицо, а завтра, глядишь, официальное! А бывает и наоборот, и еще как бывает!»[215].
В этой связи уместно упомянуть и проблему реальности художественного образа. Вспомним, как Бальзак ругался со своим героем, называя его подлецом, а Пушкин говорил о Татьяне: «Какую она штуку со мной учудила. Взяла да замуж вышла!»
Художественное реально совершенно по-особому, несводимо к физическому и вообще естественно-научному бытию. Естествознание не может объяснить природу прекрасного. Это не физическая, а эстетическая реальность, по сути своей объектно-субъектная, человечески окрашенная. Очарование девственной природы, волнующие наше сердце переливы морских волн, багряный закат солнца, брызжущее всеми красками северное сияние, величественное молчание гор или шумящий лес. Что может сказать нам об этом физик — именно как физик? Он опишет физическую суть звуковых колебаний, сообщит при этом, что багряность связана с излучением электромагнитных волн такой-то длины и частоты. Но исчерпывается ли физической реальностью то чувство восхищения, которое при этом испытывает человек, внемлющий всему этому? Конечно, нет. И вообще — что это за реальность: восхищение? Тут нужен иной язык — язык музыки и красок, язык поэзии, мастерство художественного слова. Аналитическому уму физика здесь вообще нечего делать. Для него — в рамках его физического мышления не существует ни цветов, ни звуков. Спросите физика, что такое цвет, и он тут же переведет ваши ощущения на свой физико-математический язык, на котором звук уже не звучит, свет уже не искрится красками, а вибрируют воздух и электромагнитные волны.
Можно усилить это утверждение, назвав эстетический метод одним из важнейших и глубоких методов познания бытия, вплоть до доказательства бытия других видов реальности.
Завершая наше обсуждение, отметим, наконец, что никакой самый изощренный эксперимент никогда не может доказать небытие какого-либо явления. Можно лишь утверждать, что данное явление не обнаружено — и не больше. Кто может поручиться, что в бесконечном мире вообще чего-то нет, когда мы знаем лишь исчезающе малую его долю? (Да и в ней достоверность наших знаний простирается лишь на сравнительно простые явления.)