1. Конец века сего.

1. Конец века сего.

«(Чаю) жизни будущего века», гласит символ веры Никео-Константинопольский, и это есть последнее слово его богооткровенной мудрости. Но начало жизни будущего века предполагает конец этого, в котором мы живем, а с ним и всего мира. Творение Божие, призванное к бытию Богом, нерушимо и бесконечно, и в

410

этом смысле мир не знает конца, «вечен». Но тот образ мира, который сделался ему свойственен после грехопадения с началом нашего времени или этого века, преходящ и конечен: «преходит образ века сего» (1 Ио. 2, 17). И именно в этом смысле говорится о конце этого мира и о кончине века. Ведение конца широко распространено в человечестве, ему свойственно инстинктивное убеждение о конечности мира, которая подобна и личной смерти. Оно находит свое выражение и в язычестве с его мифологией, и только духовная скудость современного позитивизма допускает ему вовсе уклоняться от этого вопроса или топить его в представлениях о бесконечном прогрессе, устраняющих подлинную катастрофичность мирового бытия. Откровение же, и ветхозаветное (с апокалипсисами и апокрифами), и новозаветное, — с одинаковой настойчивостью и определенностью учит о конце мира и истории, о том катастрофическом многоточии, которым заканчивается книга земного живота. Изображением последнего дня, дня Господня, переполнены и ветхозаветные пророчества (Псалмы, Исаия, Иоиль и др. ), Откровение и «эсхатологические речи» Господа (особенно Мф. 24), и вся вообще новозаветная письменность. В символических образах мирового пожара и потрясения стихий здесь изображается неизобразимое, поскольку конец мира лежит за гранью его теперешнего бытия, ему трансцендентен. Идея претворения космоса, которое отнюдь не есть его уничтожение, а лишь преображение, выражается в образах разрушения старого и «творения нового неба и новой земли», причем это последнее не есть новый шестоднев творения из ничего, которое уже неповторимо, но обновление созданного мира. Это обновление есть творческое действие Божие над миром, ему присуща в этом смысле новизна, здесь действует божественная, сверхтварная сила, миру трансцендентная. Она не может быть объяснена из жизни этого мира и его сил, она не вытекает из «эволюции» мира, но ей трансцендентна. Здесь как бы нарушается связь мировой причинности (которая, впрочем, никогда и не была сплошной и непрерывной, поскольку наряду с физическою в мире действует и духовная причинность), и в жизнь мира входит сверхмирная сила, божественная. Однако и эта божественная сила не упраздняет собственного бытия мира, как не уничтожается он даже и в катастрофе или конце этого греховного мира. Здесь проявляется своеобразный «синергизм» мира, сотворенного изначально, с силой божественной, его обновляющей. Само обновление входит в жизнь мира, как трансцендентное ему начало, однако при том сохраняется и первозданная полнота мира. Здесь тайна творческого всемогущества Божия, для человека отсюда совершенно недоступная.

411

Однако действительность этого синергизма следует из того, свидетельствуемого Откровением, факта, что действие Божие наступает лишь в наличии известного состояния мира, его зрелости и даже изветшания. Мировая катастрофа не есть новый, как бы седьмой или восьмой день «Шестоднева», она остается в его пределах, хотя и переводить его в состояние, трансцендентное теперешнему. Один из излюбленных образов для выражения этой идеи есть огонь, расплавляющий, очищающий и переплавляющий элементы мирового бытия, но отнюдь не уничтожающий, кроме лишь тленного и уничтожимого (ср. с одной стороны, 2 Петр. 3, 10: «небеса с шумом прейдут, стихии же разгоревшись разрушатся, земля и все дела на ней сгорят», a с другой стороны, образ небесного Иерусалима, сходящего с нового неба на новую землю, в который «цари земные принесут славу и честь свою». Откр. 21, 24).

Т. о., утверждается онтологическая связь между нашим миром и грядущим, которые суть один и тот же мир, в различных его состояниях, но в то же время устраняется эволюционный переход от одного к другому, — они разделены — или соединены — между собою пропастью, трансцензом. Это же самое должно быть применено и к временам и срокам  этого свершения, которые прежде, как и теперь, вызывали недоумения и сомнения в том, когда это будет, и будет ли (ср. II Пет. 11, 4-10). Мировая катастрофа, обращенная к миру, совершится в его пределах, но на самой грани его и в этом смысле уже за временем этого мира: «приидет же день Господень яко тать нощию», — трансцендентно к земному времени, помимо всякой его календарной даты, даже с упразднением календаря, распадением связи времен. (Замечательно, что этот же образ: «яко тать в нощи» применяется Господом и к Его второму пришествию, Мф. 24, 43. в аналогичном значении, см. ниже).

Но эта же самая сверхвременность во времени и потому календарная неопределимость конца мира утверждается не только в отношении к стихиям мира, но и к человеческой истории. Здесь эта же трансцендентная иноприродность конца в отношении к земному времени выражается в иных образах, но вполне аналогичного значения. В эсхатологических речах Господа указуются разные признаки приближающейся кончины века, и верующие призываются к внимательному наблюдению этих признаков, как будто указующих близость этого свершения (иные пытаются определить его в годах и событиях). И, однако, не взирая на это, в Слове Божием решительно свидетельствуется неизвестность этого времени, как и внезапность наступления конца. Образы Евангелия гово-

412

рять о невместимости этого конца в наше время с его сроками. Сеть времени разрывается, и сквозь нее внезапно просвечивает иное время, сверхвремя, и не как одно из событий этого времени с его временами и сроками, но ему трансцендентное. Подчеркивается именно разность, несовместимость времени века сего и «будущего» века. «Ибо как в дни перед потопом ели, пили, женились и выходили замуж, до того дня, как вошел Ной в ковчег, и не думали, пока не пришел потоп и не истребил всех: так будет и пришествие Сына Человеческого» (Мф. 24, 38-9). Жизнь человеческая связана своими вчера и завтра, между которыми висит сегодня, но последний день мира не имеет для себя завтра и не станет вчера, им вообще прекращается этот счет времени, он находится вне его, в другой временности. В этом же времени его никогда и не будет. В этом состоит характервнезапности его наступления, которая есть трансценз: «как молния восходит от востока и видна бывает даже до запада, так будет пришествие Сына Человеческого» (27). Подобное же значение имеют и тексты Мф. XXIV, 42, 44; «не знаете, в который час Господь ваш приидет... ибо в который час не думаете, приидет Сын Человеческий», потому духовно «бодрствуйте», и «будьте готовы». Это не значит, что второе пришествие совершится все-таки в один из часов жизни этого мира, или его календарных сроков, хотя и неведомый. Напротив, это означает, что того дня и часа вообще нельзя знать, потому что он и не принадлежит времени этого века, его жизни, но находится за их пределами. Конец подобен смерти, которая, хотя по сю сторону ее, для остающихся в мире происходит в данном месте в определенное время, но для самого умирающего происходит уже не в этом времени, но за его пределами, за гробом, с его собственными, иными временами и сроками. Однако здесь, при конце мира, уже не останется того, кто бы воспринял совершающееся, как событие этого времени, последнее просто гаснет, чтобы возгореться уже иначе, по-новому. Итак, можно знать о конце, что «близко, при дверях» (33), и должно всегда «бодрствовать», будучи «готовы», и, однако нельзя знать, в «который час Господь приидет», ибо такого часа и не существует во времени этого мира, он наступает за его пределами. Он не войдет в ряд исторических событий, как падение Рима, крестовые походы, мировая война, его вообще нет в истории, п. ч. он лежит за историей. Поэтому-то конец есть предмет веры по преимуществу и потому так легко и естественно в него не верить, оставаться самодовлеющими в жизни этого мира. Так это было еще издревле, ибо всегда находились «говорящие: где обето-

413

вание пришествия Его? Ибо с тех пор, как стали умирать отцы, от начала творения, все остается так же» (2 Петр. 3, 4). Однако «не медлит Господь исполнением обетования, как некоторые почитают то медлением, но долготерпит нас... Приидет же день Господень, как тать ночью, и тогда небеса с шумом прейдут, стихии же разгоревшись разрушатся, земля и все дела на ней сгорят» (9-10). «День Господень» непосредственно соединяется здесь с мировым пожаром, разрушением самого мира с его временем (1).

Конец этого века есть дело Божие, определение воли Отца: «о дне том и часе (сказано на антропоморфном языке нашего времени) никто же весть, ни ангели небеснии (ни Сын — у Мр. 13, 32). токмо Отец Мой един» (Мф. 24, 36) «Несть ваше разуметь времена и лета, яже Отец положи в Своей власти» (Д. A. 1, 7). Это значит, что конец века есть творческий акт Божий, который пребывает во власти Отца, Вседержителя, Творца. Хотя этот акт и находится (как уже указано выше) в синергическом соотношении с человеческой историей и свободой, однако он включает в себя творческое действие Отца над миром. Поэтому в отношении к собственной жизни мира он есть нечто новое, ему трансцендентное. Искать его эволюционного объяснения в естественной жизни мира, находить для него природную необходимость (как это делается иногда в апологетической ревности даже и у богословов) значит не понимать трансцендентного его характера, умалять его творческое значение. Эта его прямая зависимость от воли Отца и в этом смысле трансцендентность для мира находится в связи с неизвестностью его времен и сроков, его независимостью от жизни мира. Здесь мы имеем дело с действием всемогущества Божия, его откровением как бы в новом дне творения. Идея трансцендентного конца мира и этого века должна быть принята во всей ее силе. И в таковом качестве она может быть лишь предметом религиозной веры. Только сам Бог через пророков Своих может открыть об этом, и Христос свидетельствовал об этом, как Богочеловек, в осуществлении Своего пророческого, человечески-кенотического служения, проходя которое и сам Он в самоумалении Своем не знал времени конца (Мр. 13, 32), хотя после Своего прославления Он уже его ведает (о чем свидетельствует со всей силой Апокалипсис: «откровение И. Христа, которое дал Ему Бог»

(1) Для того, чтобы выразить мысль о несоизмеримости нашего времени с божественными свершениями, апостол (8) на антропоморфном языке здесь указывает несоизмеримость времени человеческого и «у Господа» «один день, как 1000 лет, и 1000 лет, как один день».

414

(1, 1). Но и при этом само определение, как и начало творения мира, принадлежит небесному Отцу.