ПОЛЕЗНОСТЬ МИФОВ
ПОЛЕЗНОСТЬ МИФОВ
"Несчастья человека, – писал барон Гольбах, – объясняются его незнанием природы". Это истинная правда, от которой, несомненно, зависит будущее человечества. Конечно, знания приносят удовлетворение сами по себе. Даже если нам не удается избежать ударов судьбы, мы находим некоторое утешение в том, что знаем причину наших несчастий. Но как неизмеримо возросло бы наше удовлетворение, если бы у нас не было нужды в утешениях, если бы наше понимание "судьбы" с увеличением знаний превратилось в овладение ею!
В физическом мире такое овладение широко осуществляется, и это великое завоевание последних трех столетий. Нам нет необходимости распространяться о гигантских масштабах господства человека над природой. Достаточно сказать, что это господство сегодня столь велико, что позволяет удовлетворить основные потребности всего населения земли. Мы можем защититься от любого стихийного бедствия, которое мы способны предсказать, и можем представить себе безграничное изобилие, которое способна обеспечить нам наша техника. Деяния современного человека, несомненно, доказывают, что именно знание, а не вера передвигает горы.
Однако, обращаясь к обществу, к отношениям человека с ближними, мы не находим ничего подобного. Щедрые дары, так искусно взятые у природы, распределяются несправедливо, а несправедливое распределение, в свою очередь, роковым образом препятствует их производству. Когда наступают кризисы, мы терпим нужду из-за того, что много произвели. Вместо того чтобы облегчить труд всем людям, наши машины дарят немногим праздность и богатство, многим – праздность и нищету.
Нас истребляют и разоряют войны. Целые народы страдают и обращаются в рабство из-за того, что у них или на их земле есть желанные сокровища. Оказалось, что упоение жестокостью свойственно не только жителям тех стран, где развивался фашизм, но и респектабельным гражданам демократических стран. Наконец, сама наука и все методы беспристрастного исследования находят в фашизме безжалостного врага, естественная потребность которого – сеять обман и ложь.
И в то же время мы, конечно, кое-что знаем о человеческой природе и обществе. Знаем довольно много, но эти знания ограничены, не находят применения и явно извращаются небольшими привилегированными группами, стремящимися сохранить свою власть. Подобное стремление требует обмана широких человеческих масс. Из-за этого верования выбираются и пропагандируются не ввиду их соответствия науке, а ради их воздействия на поведение людей. Вообще истину в этом мире всегда терпят ровно настолько, насколько она выгодна верхушке общества. Не так давно было время, когда эта верхушка не могла допустить в народе знания о том, что земля круглая.
В ученом мире существует иерархия наук с математикой и физикой наверху и психологией и социологией внизу. Ученые верхних ступеней высокомерны и неуязвимы; те, кто ниже, частью смиренны, частью – бунтари. В основе подразделения лежит критерий точности. Приятно считать, что чем более математичной становится наука, тем она точнее и что между точностью и истиной есть прямая зависимость. Я считаю этот критерий достаточно сомнительным, но – главное – не он настоящая причина иерархии. Настоящая причина в том, что естественные науки с политической точки зрения довольно нейтральны, тогда как общественные науки начинены взрывчаткой. Поэтому становится желательным принизить престиж последних и даже заявлять, что такой вещи как общественные науки вообще не может быть. Многие ученые-естественники помогли распространению именно этих взглядов.
Но так же верно и то, что болезнь гнездится в самих общественных науках. Я не говорю об ученых, которые, поддавшись корысти, послушно посвятили свою жизнь изготовлению аргументов ad hoc. Я имею в виду тот факт, что на ученых оказывают давление, что они склонны подслащивать горькую правду и привносить в изучение общества ту точку зрения, которая уже сформировалась под влиянием изучаемого общества. Все эти трудности можно преодолеть или во всяком случае уменьшить, но пока они существуют, они мешают науке стать такой научной, какой она могла бы быть. Например, психология была бы гораздо более научной, если бы множество ученых не стремились доказать, что у рабочих относительно низкий коэффициент умственного развития, а зависимые народы психологически неспособны на самоуправление. Социология была бы гораздо научнее, не будь она скована необходимостью затушевывать влияние экономики на социальное поведение. Когда говорит корысть, наука молчит.
Однако физические науки не должны слишком обольщаться тем почтительным благоговением, которое они вызывают. Ведь было время в истории, когда они занимали то же место, какое сейчас занимают общественные науки. Аристократы, управлявшие феодальным обществом по божественному предназначению (как думали тогда), подкрепляли свою власть тщательно построенной системой мифов о природе вселенной. Они с крайней нетерпимостью относились к первым научным открытиям. Бруно был сожжен, а Галилею грозила та же участь не потому, что они говорили истину о вселенной, а потому что истина о строении мира была несовместима с господством аристократов. Естественные науки были одним из орудий борьбы, которое буржуазия ковала против аристократии; поэтому аристократия должна была всеми силами помешать изготовлению этого оружия. Утверждение Галилея, что Земля – шар, вращающийся вокруг некоторой оси, в то время, когда феодальный миф говорил, что она плоская и неподвижная, было таким же "подрывным актом", как утверждение современного социолога, что войны порождаются природой капитализма. Против Галилея была пущена в ход вся мощь инквизиции. А против неосторожного социолога пускаются в ход все силы администрации и различных комиссий по анти-какой-нибудь деятельности.
Вместе с отрезвляющим уроком, заключенным в словах "когда-то и мы были на вашем месте", ученые-физики, может быть, начнут осознавать, что их собственная деятельность искусно ограничена экономическими интересами. Правда, от них как от естественников не требуют создания мифов: я ни разу не слышал, чтобы кто-то из них утверждал, что природа атомов, составляющих человеческое тело, такова, что должна делать его ищущим прибыли живым существом. Тем не менее в дискуссии о проведении атомных исследований ученым пришлось объединиться против различных попыток ограничить или даже вообще закрыть целую область исследований. Открытие и особенно обнародование истины всегда находится под той или иной угрозой. Чтобы процветала вся наука, иерархия наук должна уступить место равноправному сотрудничеству.
Множество мифов о природе вселенной еще сохранилось. Существует убеждение, что прислоненную к стене лестницу надо обойти, а бородавки можно вывести, приложив к ним в полнолуние кусочек поджаренного сала. Ежедневные газеты, беспристрастные сеятели объективной истины, все еще предлагают своим читателям советы непогрешимой астрологии. Однако в физике как таковой эти безобидные заблуждения отсутствуют. Иное дело – общественные науки. В них тьма тьмущая мифов о природе общества, и эти нелепые мифы, вопиющие со страниц множества увесистых томов, проникают в самое сердце науки. Есть ли задача важнее, чем разоблачить эти мифы и вдохнуть жизнь и бодрость в самое драгоценное исследование, проводимое человеком, – в исследование собственной природы и своего предназначения.
Надо заметить, что мифы не приносят пользы человечеству в целом. Не мифы, а знания способны устранить причины страданий. Не приносят мифы особой пользы и группам людей в качестве объектов веры для их членов. Зато мифы могут быть очень полезны какой-то одной группе, когда в них верят все остальные члены общества. Так, хотя аристократу могло быть все равно, плоская земля или нет, ему было крайне важно, чтобы его враг, купец, не узнал о том, что она круглая, и не стремился разбогатеть, торгуя по всему земному шару. В наши дни побудительная причина осталась той же, хотя контекст, разумеется, сильно изменился.
Современное общество отличают три основные особенности, которые мифы призваны скрыть или оправдать.
Во-первых, это намеренный отказ от изобилия. Если не считать военной промышленности, мы выпускаем гораздо меньше продукции, чем позволяет наша техника, и мы не развиваем нашу технику так быстро, как могли бы. Иными словами, мы производим изобилие только тогда, когда имеем разрушительные цели. Когда цель – созидание, наша экономика работает со скрипом, лязгом и остановками.
Во-вторых, существует вопиющее неравенство в распределении того, что мы производим. Огромную концентрацию богатств на одном конце общественной лестницы уравновешивает (или даже превышает) концентрация нищеты на другом ее конце. Ослепительное благополучие городских богачей не может заслонить собой бесславную и унизительную судьбу, навязанную колониальным народам за границей и особо избранным жертвам (например, американским неграм) на родине. Трезво взглянув на эту картину, ни один человек не подумает, что здесь торжествует справедливость.
В-третьих, несмотря на наши демократические общественные институты, мы, граждане Соединенных Штатов, не управляем нашей национальной экономикой. Этой экономикой распоряжается очень небольшая группа людей, а метод управления установлен природой самой экономики. Это значит, что товары производятся и могут производиться, только если их производство служит источником прибыли. Нашим политическим институтам более свойственно подчиняться приказам экономики, чем нашей экономике – выполнять распоряжения политических институтов.
Если вы внимательно рассмотрите эти три обстоятельства, то вам станет ясно, что они не могут существовать без мифов. Например, ни один здравомыслящий человек сознательно не откажется от общества изобилия, ведь это значило бы отказаться от хорошего жилья, пищи, одежды, медицинской помощи и образования – от всего, чего он всю жизнь добивается для себя и своей семьи. Чтобы погасить в людях стремление к обществу изобилия, их нужно разубедить с помощью определенных учений, в которых доказывалось бы, что эта Цель или неосуществима, или нежелательна.
Предположим, вы пытаетесь доказать, что общество изобилия недостижимо. Вы не сможете утверждать, что изобилие нельзя создать по техническим причинам, так как мы обладаем широкими возможностями производства и они все увеличиваются. Теперь никакой Мальтус не сможет никого убедить в том, что население земли неизбежно достигнет таких размеров, что не сможет прокормиться. Поэтому утверждение о невозможности изобилия должно опираться на какую-то иную основу. Можно сказать, например, что человек по своей природе всегда останется эгоистом и будет стремиться к войнам, поэтому людей невозможно заставить заботиться об изобилии для всех, а тем более – трудиться ради него; пусть уж они голодают, страдают и убивают друг друга до конца времен или человеческого рода. Или можно сказать, что человек по природе не способен создать план построения общества изобилия: ведь на свете столько "посредственных" умов, и даже "лучшие" умы не смогут правильно решить такую огромную задачу. Так или иначе, надо будет говорить, что изобилие, хотя и возможно технически, невозможно психологически. Во всяком случае, оно неосуществимо.
Теперь предположим, вы пытаетесь доказать, что общество изобилия нежелательно. Правда, изобилие, при котором наступит легкая и спокойная жизнь, настолько желанно, что аргументы против него трудно подобрать. Тем не менее, они существуют. Например, можно сказать, что "свобода" лучше "ощущения безопасности", что лучше создать несколько стойких, отважных душ, чем множество изнеженных посредственностей. Можно сказать, что люди "низшего сорта" не заслуживают изобилия, что они его не оценят, да и не хотят его. Потом можно сказать, что поскольку все имеет две стороны, то изобилие тоже, наверное, имеет свои недостатки: например, "душа" могла бы захлебнуться в море чувственных наслаждений, если бы ей не выпадали суровые испытания. Мне кажется, вы обязательно заметите, что человек, выступающий против изобилия для всех, необычайно заботится о духовном богатстве бедняков.
Две другие особенности современного общества, неравенство и экономические привилегии, порождают мифы точно таким же образом. Мифы о низших расах и о биологической неприспособленности явно рассчитаны на то, чтобы показать невозможность социального и экономического равенства для всех людей. Миф о том, что "все зависит от точки зрения", превращает равенство в индивидуальное и прихотливое представление отдельного человека, а миф, согласно которому "все проблемы являются чисто языковыми", отделывается тем объяснением, что слово "равенство" не имеет никакого смысла. Подобным образом мифы о том, что "человеческую природу не изменишь", что "богатые относятся к приспособленным, а бедные – нет", что "каждый должен заботиться о себе", пытаются оправдать господство меньшинства над большинством. Большая часть социальных мифов антидемократична, а это подтверждает, что истина – на стороне демократии. Большая часть социальных мифов направлена на то, чтобы сохранить статус-кво, а это подтверждает, что будущее принадлежит человечеству.
Каким группам выгодны социальные мифы? Просто-напросто – тем, кому выгодна современная организация общества: владельцам монополий и картелей, богатство которых создается трудом местного населения и населения колоний. Я буду называть эти группы иногда "реакционными", а иногда "фашистскими". Разница между ними, быть может, трудноуловима, но, несомненно, существенна. Реакционеры – это те, кто сохраняют свое привилегированное экономическое положение в условиях политической демократии; фашисты – это те, кто, пользуясь своим привилегированным экономическим положением, намереваются свергнуть политическую демократию. Конечно, бывает переход из одной группы в другую: Крупп-реакционер без труда стал Круппом-фашистом. Этот переход ускоряется, когда для ограничения власти реакционеров используются демократические институты. Ибо свобода, которой жаждут реакционеры, – это свобода дешево производить и дорого продавать; равенство, к которому они стремятся, – это равенство одинаково низкой заработной платы; и братство, которое их восхищает, – это братство миллионов покорных рабочих, которые от зари до зари безропотно надрываются у станков, им не принадлежащих, и производят богатства, для них навсегда недоступные.