НЕИЗБЕЖНОСТЬ И ЭТИКА

НЕИЗБЕЖНОСТЬ И ЭТИКА

Теория эволюции принадлежит биологии: она пытается объяснить, как существующие виды стали такими, какими мы их видим сегодня. Следовательно, она – просто общее истолкование собранных данных. Еще прежде чем теория приобрела законченный вид, Спенсер применил ее к человеческому обществу и смешал ее с этикой, т.е. Спенсер утверждал, что тот же самый процесс, который в животном мире отделяет биологически приспособленных от неприспособленных, в человеческом обществе отделяет экономически преуспевающих от неудачников, а в моральной сфере хороших от плохих. Только так можно истолковать тот отрывок, где говорится о "мудром всеблагом провидении". Таким образом, в человеческом обществе в одну группу одновременно попадают люди биологически приспособленные, добившиеся экономических успехов и высоконравственные, а в другой группе соответственно оказываются люди биологически неприспособленные, экономически неудачливые и безнравственные.

Ясно, что если Спенсер хочет с помощью эволюционной теории оправдать существующее распределение собственности, он должен отождествить эти три подгруппы. Ведь если некоторые экономически преуспевающие люди окажутся биологически неприспособленными, тогда нельзя будет объяснить их экономический успех, сославшись на "закон" эволюции; и если некоторые биологически приспособленные или экономически преуспевающие окажутся безнравственными, то невозможно будет доказать, что они заслуженно владеют своими богатствами. По тем же причинам невозможно объяснить экономический крах с биологической точки зрения или доказать, что бедняки страдают заслуженно.

Когда Спенсер применил эволюционную теорию к обществу и сочетал ее с этикой, он совершил два гигантских скачка, не соблюдая при этом правил полета. Ибо вовсе не очевидно, что биологическую теорию можно превратить в социологическую, или что обобщения, полученные на материале межвидовых отношений, будут справедливы для отношений внутри одного вида. Еще менее очевидно, что научные обобщения из области фактов можно трансформировать в моральные обобщения из области ценностей. Можно сказать, что ход эволюции был таким-то и привел к таким-то результатам, но отсюда еще очень далеко до выводов о моральной ценности эволюции животного мира и о положительности ее результатов. Поэтому, если даже допустить, что богатые и влиятельные люди биологически приспособлены, отсюда еще не следует их моральная пригодность. Они могут быть как угодно приспособлены физически, но тем не менее с точки зрения морали выглядеть весьма плачевно. Взятая сама по себе, эволюция животного вполне может оказаться нравственной де-волюцией.

Насколько мне известно, никаких смягчающих доводов нельзя обнаружить ни у Спенсера, ни у других мускулистых защитников этой теории. По-видимому, они предполагают, что раз уж вы признали неизбежность определенных событий, вы признали и их моральную ценность. Сказать, что данное общество должно быть таким, каково оно есть, и таково, каким должно быть, значит с готовностью вынести ему оправдание. Победителями в экономической борьбе неизбежно оказываются те, у кого были силы для победы. Иначе и быть не могло, поэтому все должны быть довольны.

Небезынтересно рассмотреть значение слова "неизбежность". Спенсер и другие применяют это понятие в том смысле, что определенные события могут происходить независимо от действий человека. Тогда социальная неизбежность означает человеческое бессилие в общественных делах, причем мы бессильны именно облегчить страдания простых людей. Прилив исторических событий забрасывает нас, ничтожных людишек, куда пожелает; и тем, у кого нет крепких зубов и сильных рук, нечего рассчитывать на то, что им удастся вырыть себе убежище в ближайшей скале.

Если согласиться с тем, что социальная неизбежность означает человеческое бессилие, то под вопрос будет поставлено само существование какой-либо реальной основы для этики. Этика подразумевает, и не может не подразумевать, возможность изменения окружающей среды в соответствии со сделанным выбором. Предположим, я решил, что принесу наибольшую пользу человечеству, став ученым. Но если я не смогу получить необходимого образования или, получив его, мне не удастся его применить, то никакое мое решение ни к чему не приведет. Оно окажется не более, чем пустой фантазией. Теперь представьте, что такая же участь постигнет не только это решение, принятое одним человеком, но и все решения всех людей. В подобном случае вся этика рухнет. Где ничего нельзя осуществить, там не стоит принимать никаких решений, а где не стоит принимать никаких решений, там понятия пользы или ценности не имеют никакого смысла. Подобный мир не хорош и не плох, он просто существует.

Если вслед за Спенсером мы признаем, что современное общество создано и поддерживается действием силы, не подчиняющейся человеческому контролю, мы обнаружим, что к такому обществу совершенно невозможно применить моральную оценку. Так как этика принадлежит к сфере человеческих возможностей, то все лежащее за пределами этой сферы просто не относится к морали. Если общество поместить вне этих пределов, оно станет такой же не связанной с моралью реальностью как, например, кометы или землетрясения, которые просто существуют и проявляются определенным образом. Но если общество не является моральной сущностью, то ни его структуру, ни его части нельзя назвать хорошими или плохими. Мы сможем описывать общественные события, но никогда не сможем сказать, какими им следовало или следует быть. Именно это и пытается доказать спенсерова теория. Можно поэтому сказать, что поставленная в ней задача оказывается невыполнимой в силу ее же собственных доводов. Признать общественные отношения неизбежными значит навсегда отказаться от их оправдания. Можно сказать, что богатые приспособлены, но назвать их хорошими нельзя; можно сказать, что бедные неприспособлены, но нельзя назвать их плохими.

Неизбежность имеет еще одну сторону, совершенно упущенную теорией Спенсера. Отрицательной чертой неизбежности является ограничение человеческих возможностей, а положительной – то, что она дает нам определенную возможность: возможность уверенно предсказывать результаты наших собственных действий или наших общественных программ. Знание этого освобождает нас от напрасных усилий и, вовсе не лишая нас сил, отдает вселенную в нашу власть. Предположим, мы стремимся к некоей цели (у) и знаем, что она будет результатом определенного действия (х). Тогда, чтобы достичь у, нам нужно просто сделать х. В данном случае неизбежность здесь заключается в связи между х и у, и именно благодаря ей мы можем достичь своей цели. Однако Спенсер и его последователи дают понять, что мы получаем или не получаем у независимо от наших действий. Таким образом, они учитывают только отрицательную сторону неизбежности, что позволяет им представить невозможными те самые изменения, которые наиболее желательны с моральной точки зрения. Это наипростейший способ сохранить полюбившийся статус-кво.

Увлечение отрицательной стороной вопроса характерно для людей, имеющих определенный интерес в определенном общественном строе; здесь их "вечное нет" любым возможным изменениям. Однако у Спенсера эта черта усиливается складом его характера. "Никто не станет отрицать, – пишет он, – что я слишком критичен... Во мне преобладает стремление выискивать недостатки, к несчастью это так"[23]. Так, например, после посещения картинных галерей в Италии он долго обсуждал недостатки великих мастеров и их плачевную неспособность справиться со светотенью. Он решил, что Вагнер был "великим художником, но не великим музыкантом", эту похвалу он приберег для Мейербера. Он считал, что критичность – но, по Ламарку, в более развитой форме, – он унаследовал от отца, который постоянно отчитывал других людей за их недостатки. Однажды он обрушил на голову какого-то прохожего одно из своих непрошенных нравоучений. "Понимаешь, хозяин, – сказала добродушная Жертва, – люди бывают разными, и я вот такой, какой есть". Среди неприспособленных, как можно заметить, есть немало мудрых и терпеливых людей.