Обозрѣніе современнаго состоянія литературы. (1845).

Обозр?ніе современнаго состоянія литературы.

(1845).

I.

Было время, когда, говоря: словесность, разум?ли обыкновенно изящную литературу; въ наше время изящная литература составляетъ только незначительную часть словесности. Потому мы должны предупредить читателей, что, желая представить современное состояніе литературы въ Европ?, мы по невол? должны будемъ обращать бол?е вниманія на произведенія философскія, историческія, филологическія, политико-экономическія, богословскія, и т. п., ч?мъ собственно на произведенія изящныя.

Можетъ быть, отъ самой эпохи такъ называемаго возрожденія наукъ въ Европ?, никогда изящная литература не играла такой жалкой роли, какъ теперь, особенно въ посл?дніе годы нашего времени, — хотя, можетъ быть, никогда не писалось такъ много во вс?хъ родахъ и никогда не читалось такъ жадно все, что пишется. Еще 18-й в?къ былъ по преимуществу литературный; еще въ первой четверти 19-го в?ка чисто литературные интересы были одною изъ пружинъ умственнаго движенія народовъ; великіе поэты возбуждали великія сочувствія; различія литературныхъ мн?ній производили страстныя партіи; появленіе новой книги отзывалось въ умахъ, какъ общественное д?ло. Но теперь отношеніе изящной литературы къ обществу изм?нилось; изъ великихъ, всеувлекающихъ поэтовъ не осталось ни одного; при множеств? стиховъ и, скажемъ еще, при множеств? зам?чательныхъ талантовъ, — н?тъ поэзіи: незам?тно даже ея потребности; литературныя мн?нія повторяются безъ участія; прежнее, магическое сочувствіе между авторомъ и читателями прервано; изъ первой блистательной роли изящная словесность сошла на роль наперсницы другихъ героинь нашего времени; мы читаемъ много, читаемъ больше прежняго, читаемъ все, что попало; но все мимоходомъ, безъ участія, какъ чиновникъ прочитываетъ входящія и исходящія бумаги, когда онъ ихъ прочитываетъ. Читая, мы не наслаждаемся, еще меньше можемъ забыться; но только принимаемъ къ соображенію, ищемъ извлечь прим?неніе, пользу; — и тотъ живой, безкорыстный интересъ къ явленіямъ чисто-литературнымъ, та отвлеченная любовь къ прекраснымъ формамъ, то наслажденіе стройностію р?чи, то упоительное самозабвеніе въ гармоніи стиха, какое мы испытали въ нашей молодости, — наступающее покол?ніе будетъ знать объ немъ разв? только по преданію.

Говорятъ, что этому надобно радоваться; что литература потому зам?нилась другими интересами, что мы стали д?льн?е; что если прежде мы гонялись за стихомъ, за фразою, за мечтою, то теперь ищемъ существенности, науки, жизни. Не знаю, справедливо ли это; но признаюсь, мн? жаль прежней, неприм?няемой къ д?лу, безполезной литературы. Въ ней было много теплаго для души; а что гр?етъ душу, то можетъ быть не совс?мъ лишнее и для жизни.

Въ наше время изящную словесность зам?нила словесность журнальная. И не надобно думать, что бы характеръ журнализма принадлежалъ однимъ періодическимъ изданіямъ: онъ распространяется на вс? формы словесности, съ весьма немногими исключеніями.

Въ самомъ д?л?, куда ни оглянемся, везд? мысль подчинена текущимъ обстоятельствамъ, чувство приложено къ интересамъ партіи, форма принаровлена къ требованіямъ минуты. Романъ обратился въ статистику нравовъ; — поэзія въ стихи на случай[23]; — исторія, бывъ отголоскомъ прошедшаго, старается быть вм?ст? и зеркаломъ настоящаго, или доказательствомъ какого нибудь общественнаго уб?жденія, цитатомъ въ пользу какого нибудь современнаго воззр?нія; — философія, при самыхъ отвлеченныхъ созерцаніяхъ в?чныхъ истинъ, постоянно занята ихъ отношеніемъ къ текущей минут?; — даже произведенія богословскія на Запад?, по большей части, порождаются какимъ нибудь постороннимъ обстоятельствомъ вн?шней жизни. По случаю одного Кельнскаго епископа написано больше книгъ, ч?мъ по причин? господствующаго нев?рія, на которое такъ жалуется Западное духовенство.

Впрочемъ это общее стремленіе умовъ къ событіямъ д?йствительности, къ интересамъ дня, им?етъ источникомъ своимъ не одн? личныя выгоды или корыстныя ц?ли, какъ думаютъ н?которые. Хотя выгоды частныя и связаны съ д?лами общественными, но общій интересъ къ посл?днимъ происходитъ не изъ одного этого разсчета. По большей части, это просто интересъ сочувствія. Умъ разбуженъ и направленъ въ эту сторону. Мысль челов?ка срослась съ мыслію о челов?честв?. Это стремленіе любви, а не выгоды. Онъ хочетъ знать, что д?лается въ мір?, въ судьб? ему подобныхъ, часто безъ мал?йшаго отношенія къ себ?. Онъ хочетъ знать, чтобы только участвовать мыслію въ общей жизни, сочувствовать ей изнутри своего ограниченнаго круга.

Не смотря на то, однако, кажется, не безъ основанія жалуются многіе на это излишнее уваженіе къ минут?, на этотъ всепоглощающій интересъ къ событіямъ дня, къ вн?шней, д?ловой сторон? жизни. Такое направленіе, думаютъ они, не обнимаетъ жизни, но касается только ея наружной стороны, ея несущественной поверхности. Скорлупа, конечно, необходима, но только для сохраненія зерна, безъ котораго она свищь; можетъ быть, это состояніе умовъ понятно, какъ состояніе переходное; но безсмыслица, какъ состояніе высшаго развитія. Крыльцо къ дому хорошо какъ крыльцо; но если мы расположимся на немъ жить, какъ будто оно весь домъ, тогда намъ отъ того можетъ быть и т?сно и холодно.

Впрочемъ зам?тимъ, что вопросы собственно политическіе, правительственные, которые такъ долго волновали умы на Запад?, теперь уже начинаютъ удаляться на второй планъ умственныхъ движеній, и хотя при поверхностномъ наблюденіи можетъ показаться, будто они еще въ прежней сил?, потому, что по прежнему еще занимаютъ большинство головъ, но это большинство уже отсталое; оно уже не составляетъ выраженія в?ка; передовые мыслители р?шительно переступили въ другую сферу, въ область вопросовъ общественныхъ, гд? первое м?сто занимаетъ уже не вн?шняя форма, но сама внутренняя жизнь общества, въ ея д?йствительныхъ, существенныхъ отношеніяхъ.

Излишнимъ считаю оговариваться, что подъ направленіемъ къ вопросамъ общественнымъ я разум?ю не т? уродливыя системы, которыя изв?стны въ мір? бол?е по шуму, ими произведенному, ч?мъ по смыслу своихъ недодуманныхъ ученій: эти явленія любопытны только какъ признакъ, а сами по себ? несущественны; н?тъ, интересъ къ вопросамъ общественнымъ, зам?няющій прежнюю, исключительно политическую заботливость, вижу я не въ томъ или другомъ явленіи, но въ ц?ломъ направленіи литературы Европейской.

Умственныя движенія на Запад? совершаются теперь съ меньшимъ шумомъ и блескомъ, но очевидно им?ютъ бол?е глубины и общности. Вм?сто ограниченной сферы событій дня и вн?шнихъ интересовъ, мысль устремляется къ самому источнику всего вн?шняго, къ челов?ку, какъ онъ есть, и къ его жизни, какъ она должна быть. Д?льное открытіе въ наук? уже бол?е занимаетъ умы, ч?мъ пышная р?чь въ Камер?. Вн?шняя форма судопроизводства кажется мен?е важною, ч?мъ внутреннее развитіе справедливости; живой духъ народа существенн?е его наружныхъ устроеній. Западные писатели начинаютъ понимать, что подъ громкимъ вращеніемъ общественныхъ колесъ таится неслышное движеніе нравственной пружины, отъ которой зависитъ все, и потому въ мысленной забот? своей стараются перейти отъ явленія къ причин?, отъ формальныхъ вн?шнихъ вопросовъ хотятъ возвыситься къ тому объему идеи общества, гд? и минутныя событія дня, и в?чныя условія жизни, и политика, и философія, и наука, и ремесло, и промышленность, и сама религія, и вм?ст? съ ними словесность народа, сливаются въ одну необозримую задачу: усовершенствованіе челов?ка и его жизненныхъ отношеній.

Но надобно признаться, что если частныя литературныя явленія им?ютъ отъ того бол?е значительности и, такъ сказать, бол?е соку, за то литература въ общемъ объем? своемъ представляетъ странный хаосъ противор?чащихъ мн?ній, несвязанныхъ системъ, воздушныхъ разлетающихся теорій, минутныхъ, выдуманныхъ в?рованій, и въ основаніи всего: совершенное отсутствіе всякаго уб?жденія, которое могло бы назваться не только общимъ, но хотя господствующимъ. Каждое новое усиліе мысли выражается новою системою; каждая новая система, едва рождаясь, уничтожаетъ вс? предыдущія, и уничтожая ихъ, сама умираетъ въ минуту рожденія, такъ, что безпрестанно работая, умъ челов?ческій не можетъ успокоиться ни на одномъ добытомъ результат?; постоянно стремясь къ построенію какого-то великаго, заоблачнаго зданія, нигд? не находитъ опоры, чтобы утвердить хотя одинъ первый камень для нешатающагося фундамента.

Отъ того во вс?хъ сколько нибудь зам?чательныхъ произведеніяхъ словесности, во вс?хъ важныхъ и не важныхъ явленіяхъ мысли на Запад?, начиная съ нов?йшей философіи Шеллинга и оканчивая давно забытою системою Сенъ-Симонистовъ, обыкновенно находимъ мы дв? различныя стороны: одна почти всегда возбуждаетъ сочувствіе въ публик?, и часто заключаетъ въ себ? много истиннаго, д?льнаго и двигающаго впередъ мысль: это сторона отрицательная, полемическая, опроверженіе системъ и мн?ній, предшествовавшихъ излагаемому уб?жденію; другая сторона, если иногда и возбуждаетъ сочувствіе, то почти всегда ограниченное и скоро проходящее: это сторона положительная, то есть, именно то, что составляетъ особенность новой мысли, ея сущность, ея право на жизнь за пред?лами перваго любопытства.

Причина такой двойственности Западной мысли очевидна. Доведя до конца свое прежнее десятив?ковое развитіе, новая Европа пришла въ противор?чіе съ Европою старою и чувствуетъ, что для начала новой жизни ей нужно новое основаніе. Основаніе жизни народной есть уб?жденіе. Не находя готоваго, соотв?тствующаго ея требованіямъ, Западная мысль пытается создать себ? уб?жденіе усиліемъ, изобр?сть его, если можно, напряженіемъ мышленія, — но въ этой отчаянной работ?, во всякомъ случа? любопытной и поучительной, до сихъ поръ еще каждый опытъ былъ только противор?чіемъ другаго.

Многомысліе, разнор?чіе кипящихъ системъ и мн?ній, при недостатк? одного общаго уб?жденія, не только раздробляетъ самосознаніе общества, но необходимо должно д?йствовать и на частнаго челов?ка, раздвояя каждое живое движеніе его души. Отъ того, между прочимъ, въ наше время такъ много талантовъ и н?тъ ни одного истиннаго поэта. Ибо поэтъ создается силою внутренней мысли. Изъ глубины души своей долженъ онъ вынести, кром? прекрасныхъ формъ, еще самую душу прекраснаго: свое живое, ц?льное воззр?ніе на міръ и челов?ка. Зд?сь не помогутъ никакія искусственныя устроенія понятій, никакія разумныя теоріи. Звонкая и трепещущая мысль его должна исходить изъ самой тайны его внутренняго, такъ сказать, надсознательнаго уб?жденія, и гд? это святилище бытія раздроблено разнор?чіемъ в?рованій, или пусто ихъ отсутствіемъ, тамъ не можетъ быть р?чи ни о поэзіи, ни о какомъ могучемъ возд?йствіи челов?ка на челов?ка.

Это состояніе умовъ въ Европ? довольно новое. Оно принадлежитъ посл?дней четверти девятнадцатаго в?ка. Восьмнадцатый в?къ, хотя былъ по преимуществу нев?рующій, но т?мъ не мен?е им?лъ свои горячія уб?жденія, свои господствующія теоріи, на которыхъ успокоивалась мысль, которыми обманывалось чувство высшей потребности челов?ческаго духа. Когда же за порывомъ упоенія посл?довало разочарованіе въ любимыхъ теоріяхъ, тогда новый челов?къ не выдержалъ жизни безъ сердечныхъ ц?лей: господствующимъ чувствомъ его стало отчаяніе. Байронъ свид?тельствуетъ объ этомъ переходномъ состояніи, — но чувство отчаянія, по сущности своей, только минутное. Выходя изъ него, Западное самосознаніе распалось на два противоположныя стремленія. Съ одной стороны, мысль, не поддержанная высшими ц?лями духа, упала на службу чувственнымъ интересамъ и корыстнымъ видамъ; отсюда промышленное направленіе умовъ, которое проникло не только во вн?шнюю общественную жизнь, но и въ отвлеченную область науки, въ содержаніе и форму словесности, и даже въ самую глубину домашняго быта, въ святость семейныхъ связей, въ волшебную тайницу первыхъ юношескихъ мечтаній. Съ другой стороны, отсутствіе основныхъ началъ пробудило во многихъ сознаніе ихъ необходимости. Самый недостатокъ уб?жденій произвелъ потребность в?ры; но умы, искавшіе в?ры, не всегда ум?ли согласить ея Западныхъ формъ съ настоящимъ состояніемъ Европейской науки. Отъ того н?которые р?шительно отказались отъ посл?дней и объявили непримиримую вражду между в?рою и разумомъ; другіе же, стараясь найти ихъ соглашеніе, или насилуютъ науку, чтобы вт?снить ее въ Западныя формы религіи, или хотятъ самыя формы религіи переобразовать по своей наук?, или, наконецъ, не находя на Запад? формы, соотв?тствующей ихъ умственнымъ потребностямъ, выдумываютъ себ? новую религію безъ церкви, безъ преданія, безъ откровенія и безъ в?ры.

Границы этой статьи не позволяютъ намъ изложить въ ясной картин? того, что есть зам?чательнаго и особеннаго въ современныхъ явленіяхъ словесности Германіи, Англіи, Франціи и Италіи, гд? тоже загорается теперь новая, достойная вниманія мысль религіозно-философская. Въ посл?дующихъ нумерахъ Москвитянина над?емся мы представить это изображеніе со всевозможнымъ безпристрастіемъ. — Теперь же въ б?глыхъ очеркахъ постараемся обозначить въ иностранныхъ словесностяхъ только то, что он? представляютъ самаго р?зко замечательнаго въ настоящую минуту.

Въ Германіи господствующее направленіе умовъ до сихъ поръ остается преимущественно философское; къ нему примыкаетъ, съ одной стороны, направленіе исторически-теологическое, которое есть сл?дствіе собственнаго, бол?е глубокаго развитія мысли философской, а съ другой, направленіе политическое, которое, кажется, по большей части надобно приписать чужому вліянію, судя по пристрастію зам?чательн?йшихъ писателей этого рода къ Франціи и ея словесности. Н?которые изъ этихъ Н?мецкихъ патріотовъ доходятъ до того, что ставятъ Вольтера, какъ философа, выше мыслителей Германскихъ.

Новая система Шеллинга, такъ долго ожиданная, такъ торжественно принятая, не согласовалась, кажется, съ ожиданіями Н?мцевъ. Его Берлинская аудиторія, гд? въ первый годъ его появленія съ трудомъ можно было найти м?сто, теперь, какъ говорятъ, сд?лалась просторною. Его способъ примиренія в?ры съ философіей не уб?дилъ до сихъ поръ ни в?рующихъ, ни философствующихъ. Первые упрекаютъ его за излишнія права разума и за тотъ особенный смыслъ, который онъ влагаетъ въ свои понятія о самыхъ основныхъ догматахъ Христіанства. Самые близкіе друзья его видятъ въ немъ только мыслителя на пути къ в?р?. „Я над?юсь, — говоритъ Неандеръ, (посвящая ему новое изданіе своей церковной исторіи) — я над?юсь, что милосердый Богъ скоро сод?лаетъ васъ вполн? нашимъ”. Философы, напротивъ того, оскорбляются т?мъ, что онъ принимаетъ, какъ достояніе разума, догматы в?ры, не развитые изъ разума по законамъ логической необходимости. „Если бы система его была сама святая истина, — говорятъ они, — то и въ такомъ случа? она не могла бы быть пріобр?теніемъ философіи, покуда не явится собственнымъ ея произведеніемъ”.

Этотъ, по крайней м?р?, наружный неусп?хъ д?ла всемірно значительнаго, съ которымъ соединялось столько великихъ ожиданій, основанныхъ на глубочайшей потребности духа челов?ческаго, смутилъ многихъ мыслителей; но вм?ст? былъ причиною торжества для другихъ. И т? и другіе забыли, кажется, что новотворческая мысль в?ковыхъ геніевъ должна быть въ разногласіи съ ближайшими современниками. Страстные Гегельянцы, вполн? довольствуясь системою своего учителя и не видя возможности повести мысль челов?ческую дал?е показанныхъ имъ границъ, почитаютъ святотатственнымъ нападеніемъ на самую истину каждое покушеніе ума развить философію выше теперешняго ея состоянія. Но, между т?мъ, торжество ихъ при мнимой неудач? великаго Шеллинга, сколько можно судить изъ философскихъ брошюръ, было не совс?мъ основательное. Если и правда, что новая система Шеллинга въ той особенности, въ какой она была имъ изложена, нашла мало сочувствія въ теперешней Германіи, то т?мъ не мен?е его опроверженія прежнихъ философій, и преимущественно Гегелевой, им?ли глубокое и съ каждымъ днемъ бол?е увеличивающееся д?йствіе. Конечно, справедливо и то, что мн?нія Гегельянцевъ безпрестанно шире распространяются въ Германіи, развиваясь въ прим?неніяхъ къ искусствамъ, литератур? и вс?мъ наукамъ (выключая еще наукъ естественныхъ); справедливо, что они сд?лались даже почти популярными; но за то многіе изъ первоклассныхъ мыслителей уже начали сознавать недостаточность этой формы любомудрія и ясно чувствуютъ потребности новаго ученія, основаннаго на высшихъ началахъ, хотя и не ясно еще видятъ, съ какой стороны можно имъ ожидать отв?та на эту незаглушимую стремящагося духа потребность. Такъ по законамъ в?чнаго движенія челов?ческой мысли, когда новая система начинаетъ спускаться въ низшіе слои образованнаго міра, въ то самое время передовые мыслители уже сознаютъ ея неудовлетворительность и смотрятъ впередъ, въ ту глубокую даль, въ голубую безпред?льность, гд? открывается новый горизонтъ ихъ зоркому предчувствію.

Впрочемъ надобно зам?тить, что слово Гегельянизмъ не связано ни съ какимъ опред?леннымъ образомъ мыслей, ни съ какимъ постояннымъ направленіемъ. Гегельянцы сходятся между собой только въ метод? мышленія и еще бол?е въ способ? выраженія; но результаты ихъ методы и смыслъ выражаемаго часто совершенно противоположны. Еще при жизни Гегеля, между нимъ и Гансомъ, геніальн?йшимъ изъ его учениковъ, было совершенное противор?чіе въ прим?няемыхъ выводахъ философіи. Между другими Гегельянцами повторяется то же разногласіе. Такъ напр., образъ мыслей Гегеля и н?которыхъ изъ его посл?дователей доходилъ до крайняго аристократизма; между т?мъ какъ другіе Гегельянцы пропов?дуютъ самый отчаянный демократизмъ; были даже н?которые, выводившіе изъ т?хъ же началъ ученіе самаго фанатическаго абсолютизма. Въ религіозномъ отношеніи иные держатся протестантизма въ самомъ строгомъ, древнемъ смысл? этого слова, не отступая не только отъ понятія, но даже отъ буквы ученія; другіе, напротивъ того, доходятъ до самаго нел?паго безбожія. Въ отношеніи искусства, самъ Гегель началъ съ противор?чія нов?йшему направленію, оправдывая романтическое и требуя чистоты художественныхъ родовъ; многіе Гегельянцы остались и теперь при этой теоріи, между т?мъ какъ другіе пропов?дуютъ искусство нов?йшее въ самой крайней противоположности романтическому и при самой отчаянной неопред?ленности формъ и см?шанности характеровъ. Такъ, колеблясь между противоположными направленіями, то аристократическая, то народная, то в?рующая, то безбожная, — то романтическая, то ново-жизненная, — то чисто Прусская, то вдругъ Турецкая, то наконецъ Французская, — система Гегеля въ Германіи им?ла различные характеры, и не только на этихъ противоположныхъ крайностяхъ, но и на каждой ступени ихъ взаимнаго разстоянія образовала и оставила особую школу посл?дователей, которые бол?е или мен?е склоняются то на правую, то на л?вую сторону. Потому ничто не можетъ быть несправедлив?е, какъ приписывать одному Гегельянцу мн?ніе другаго, какъ это бываетъ иногда и въ Германіи, но чаще въ другихъ литературахъ, гд? система Гегеля еще не довольно изв?стна. Отъ этого недоразум?нія большая часть посл?дователей Гегеля терпитъ совершенно незаслуженныя обвиненія. Ибо естественно, что самыя р?зкія, самыя уродливыя мысли н?которыхъ изъ нихъ всего скор?е распространяются въ удивленной публик?, какъ образецъ излишней см?лости или забавной странности, и, не зная всей гибкости Гегелевой методы, многіе невольно приписываютъ вс?мъ Гегельянцамъ то, что принадлежитъ, можетъ быть, одному.

Впрочемъ, говоря о посл?дователяхъ Гегеля, необходимо отличать т?хъ изъ нихъ, которые занимаются приложеніемъ его методы къ другимъ наукамъ, отъ т?хъ, которые продолжаютъ развивать его ученіе въ области философіи. Изъ первыхъ есть н?которые писатели зам?чательные силою логическаго мышленія; изъ вторыхъ же до сихъ поръ неизв?стно ни одного особенно геніальнаго, ни одного, который бы возвысился даже до живаго понятія философіи, проникъ бы дал?е ея вн?шнихъ формъ и сказалъ бы хотя одну св?жую мысль, не почерпнутую буквально изъ сочиненій учителя. Правда, Эрдманъ сначала об?щалъ развитіе самобытное, но потомъ однако 14 л?тъ сряду не устаетъ постоянно переворачивать одн? и т? же общеизв?стныя формулы. Та же вн?шняя формальность наполняетъ сочиненія Розенкранца, Мишлета, Маргейнеке, Гото Рётчера и Габлера, хотя посл?дній кром? того еще переиначиваетъ н?сколько направленіе своего учителя и даже самую его фразеологію, — или отъ того, что въ самомъ д?л? такъ понимаетъ его, или, можетъ быть, такъ хочетъ понять, жертвуя точностію своихъ выраженій для вн?шняго блага всей школы. Вердеръ пользовался н?которое время репутаціей особенно даровитаго мыслителя, покуда ничего не печаталъ и былъ изв?стенъ только по своему преподаванію Берлинскимъ студентамъ; но издавъ логику, наполненную общихъ м?стъ и старыхъ формулъ, од?тыхъ въ изношенное, но вычурное платье, съ пухлыми фразами, онъ доказалъ, что талантъ преподаванія еще не порука за достоинство мышленія. Истиннымъ, единственно в?рнымъ и чистымъ представителемъ Гегельянизма остается до сихъ поръ все еще самъ Гегель и одинъ онъ, — хотя можетъ быть никто бол?е его самого не противор?чилъ въ прим?неніяхъ основному началу его философіи.

Изъ противниковъ Гегеля легко было бы высчитать многихъ зам?чательныхъ мыслителей; но глубже и сокрушительн?е другихъ, кажется намъ, посл? Шеллинга, Адольфъ Тренделенбургъ, челов?къ, глубоко изучившій древнихъ философовъ и нападающій на методу Гегеля въ самомъ источник? ея жизненности, въ отношеніи чистаго мышленія къ его основному началу. Но и зд?сь, какъ во всемъ современномъ мышленіи, разрушительная сила Тренделенбурга находится въ явномъ неравнов?сіи съ созидательною.

Нападенія Гербартіянцевъ им?ютъ, можетъ быть, мен?е логической неодолимости, за то бол?е существеннаго смысла, потому, что на м?сто уничтожаемой системы ставятъ не пустоту безмыслія, отъ которой умъ челов?ческій им?етъ еще бол?е отвращенія, ч?мъ физическая природа; но предлагаютъ другую, уже готовую, весьма достойную вниманія, хотя еще мало оц?ненную систему Гербарта.

Впрочемъ, ч?мъ мен?е удовлетворительности представляетъ философское состояніе Германіи, т?мъ сильн?е раскрывается въ ней потребность религіозная. Въ этомъ отношеніи Германія теперь весьма любопытное явленіе. Потребность в?ры, такъ глубоко чувствуемая высшими умами, среди общаго колебанія мн?ній, и, можетъ быть, всл?дствіе этого колебанія, обнаружилась тамъ новымъ религіознымъ настройствомъ многихъ поэтовъ, образованіемъ новыхъ религіозно-художническихъ школъ и бол?е всего новымъ направленіемъ богословія. Эти явленія т?мъ важн?е, что они, кажется, — только первое начало будущаго, сильн?йшаго развитія. Я знаю, что обыкновенно утверждаютъ противное; знаю, что видятъ въ религіозномъ направленіи н?которыхъ писателей только исключеніе изъ общаго, господствующаго состоянія умовъ. И въ самомъ д?л? оно исключеніе, если судить по матеріяльному, числительному большинству такъ называемаго образованнаго класса; ибо надобно признаться, что этотъ классъ, бол?е ч?мъ когда нибудь, принадлежитъ теперь къ самой л?вой крайности раціонализма. Но не должно забывать, что развитіе мысли народной исходитъ не изъ численнаго большинства. Большинство выражаетъ только настоящую минуту и свид?тельствуетъ бол?е о прошедшей, д?йствовавшей сил?, ч?мъ о наступающемъ движеніи. Чтобы понять направленіе, надобно смотр?ть не туда, гд? больше людей, но туда, гд? больше внутренней жизненности и гд? полн?е соотв?тствіе мысли вопіющимъ потребностямъ в?ка. Если же мы возмемъ во вниманіе, какъ прим?тно остановилось жизненное развитіе Н?мецкаго раціонализма; какъ механически онъ двигается въ несущественныхъ формулахъ, перебирая одни и т? же истертыя положенія; какъ всякое самобытное трепетаніе мысли видимо вырывается изъ этихъ однозвучныхъ оковъ и стремится въ другую, тепл?йшую сферу д?ятельности; — тогда мы уб?димся, что Германія пережила свою настоящую философію, и что скоро предстоитъ ей новый, глубокій переворотъ въ уб?жденіяхъ.

Чтобы понять посл?днее направленіе ея Лютеранскаго богословія, надобно припомнить обстоятельства, служившія поводомъ къ его развитію.

Въ конц? прошедшаго и въ начал? настоящаго в?ка, большинство Н?мецкихъ теологовъ было, какъ изв?стно, проникнуто т?мъ популярнымъ раціонализмомъ, который произошелъ изъ см?шенія Французскихъ мн?ній съ Н?мецкими школьными формулами. Направленіе это распространилось весьма быстро. Землеръ, въ начал? своего поприща, былъ провозглашенъ вольнодумнымъ новоучителемъ; но при конц? своей д?ятельности и не перем?няя своего направленія, онъ же самый вдругъ очутился съ репутаціей закосн?лаго старов?ра и гасильника разума. Такъ быстро и такъ совершенно изм?нилось вокругъ него состояніе богословскаго ученія.

Въ противоположность этому ослабленію в?ры, въ едва зам?тномъ уголк? Н?мецкой жизни сомкнулся маленькій кружокъ людей напряженно в?рующихь, такъ называемыхъ Піетистовъ, сближавшихся н?сколько съ Гернгутерами и Методистами.

Но 1812 годъ разбудилъ потребность высшихъ уб?жденій во всей Европ?; тогда, особенно въ Германіи, религіозное чувство проснулось опять въ новой сил?. Судьба Наполеона, переворотъ, совершившійся во всемъ образованномъ мір?, опасность и спасеніе отечества, переначатіе вс?хъ основъ жизни, блестящія, молодыя надежды на будущее, — все это кип?ніе великихъ вопросовъ и громадныхъ событій не могло не коснуться глубочайшей стороны челов?ческаго самосознанія и разбудило высшія силы его духа. Подъ такимъ вліяніемъ образовалось новое покол?ніе Лютеранскихъ теологовъ, которое естественно вступило въ прямое противор?чіе съ прежнимъ. Изъ ихъ взаимнаго противод?йствія въ литератур?, въ жизни и въ государственной д?ятельности произошли дв? школы: одна, въ то время новая, опасаясь самовластія разума, держалась строго символическихъ книгъ своего испов?данія; другая позволяла себ? ихъ разумное толкованіе. Первая, противоборствуя излишнимъ, по ея мн?нію, правамъ философствованія, примыкала крайними членами своими къ піетистамъ; посл?дняя, защищая разумъ, граничила иногда съ чистымъ раціонализмомъ. Изъ борьбы этихъ двухъ крайностей развилось безконечное множество среднихъ направленій.

Между т?мъ несогласіе этихъ двухъ партій въ самыхъ важныхъ вопросахъ, внутреннее несогласіе разныхъ отт?нковъ одной и той же партіи, несогласіе разныхъ представителей одного и того же отт?нка, и наконецъ, нападенія чистыхъ раціоналистовъ, уже не принадлежащихъ къ числу в?рующихъ, на вс? эти партіи и отт?нки вм?ст? взятые, — все это возбудило въ общемъ мн?ніи сознаніе необходимости бол?е основательнаго изученія Священнаго Писанія, нежели какъ оно совершалось до того времени, и бол?е всего: необходимости твердаго опред?ленія границъ между разумомъ и в?рою. Съ этимъ требованіемъ сошлось и частію имъ усилилось новое развитіе историческаго и особенно филологическаго и философскаго образованія Германіи. Вм?сто того, что прежде студенты университетскіе едва разум?ли по-Гречески, теперь ученики гимназіи начали вступать въ университеты уже съ готовымъ запасомъ основательнаго знанія въ языкахъ: Латинскомъ, Греческомъ и Еврейскомъ. Филологическія и историческія ка?едры занялись людьми зам?чательныхъ дарованій. Богословская философія считала многихъ изв?стныхъ представителей, но особенно оживило и развило ее блестящее и глубокомысленное преподаваніе Шлейермахера, и другое, противоположное ему, хотя не блестящее, но не мен?е глубокомысленное, хотя едва понятное, но, по какому-то невыразимому, сочувственному сц?пленію мыслей, удивительно увлекательное преподаваніе профессора Дауба. Къ этимъ двумъ системамъ примкнула третья, основанная на философіи Гегеля. Четвертая партія состояла изъ остатковъ прежняго Брейтшнейдеровскаго популярнаго раціонализма. За ними начинались уже чистые раціоналисты, съ голымъ философствованіемъ безъ в?ры.

Ч?мъ ярче опред?лялись различныя направленія, ч?мъ многосторонн?е обработывались частные вопросы, т?мъ трудн?е было ихъ общее соглашеніе.

Между т?мъ сторона преимущественно в?рующихъ, строго держась своихъ символическихъ книгъ, им?ла великую вн?шнюю выгоду надъ другими: только посл?дователи Аугсбургскаго испов?данія, пользовавшагося государственнымъ признаніемъ, всл?дствіе Вестфальскаго мира, могли им?ть право на покровительство государственной власти. Всл?дствіе этого многіе изъ нихъ требовали удаленія противомыслящихъ отъ занимаемыхъ ими м?стъ.

Съ другой стороны, эта самая выгода была, можетъ быть, причиною ихъ малаго усп?ха. Противъ нападенія мысли приб?гать подъ защиту вн?шней силы — для многихъ казалось признакомъ внутренней несостоятельности. Къ тому же въ ихъ положеніи была еще другая слабая сторона: самое Аугсбургское испов?даніе основалось на прав? личнаго толкованія. Допускать это право до 16-го в?ка и не допускать его посл? — для многихъ казалось другимъ противор?чіемъ. Впрочемъ, отъ той или отъ другой причины, но раціонализмъ, пріостановленный на время и не поб?жденный усиліями законно-в?рующихъ, сталъ снова распространяться, д?йствуя теперь уже съ удвоенной силой, укр?пившись вс?ми пріобр?теніями науки, покуда, наконецъ, сл?дуя неумолимому теченію силлогизмовъ, оторванныхъ отъ в?ры, онъ достигъ самыхъ крайнихъ, самыхъ отвратительныхъ результатовъ.

Такъ результаты, обнаружившіе силу раціонализма, служили вм?ст? и его обличеніемъ. Если они могли принести н?который минутный вредъ толп?, подражательно повторяющей чужія мн?нія; за то люди, откровенно искавшіе твердаго основанія, т?мъ ясн?е отд?лились отъ нихъ и т?мъ р?шительн?е избрали противоположное направленіе. Всл?дствіе этого, прежнее воззр?ніе многихъ протестантскихъ теологовъ значительно изм?нилось.

Есть партія, принадлежащая самому посл?днему времени, которая смотритъ на протестантизмъ уже не какъ на противор?чіе католицизму, но напротивъ Папизмъ и Тридентскій Соборъ отд?ляетъ отъ католицизма и видитъ въ Аугсбургскомъ испов?даніи самое законное, хотя еще не посл?днее выраженіе безпрерывно развивающейся Церкви. Эти протестантскіе теологи, даже въ среднихъ в?кахъ, признаютъ уже не уклоненіе отъ Христіанства, какъ говорили Лютеранскіе богословы до сихъ поръ, но его постепенное и необходимое продолженіе, почитая не только внутреннюю, но даже и вн?шнюю непрерывающуюся церковность однимъ изъ необходимыхъ элементовъ Христіанства. — Вм?сто прежняго стремленія оправдывать вс? возстанія противъ Церкви Римской, теперь они склонны бол?е къ ихъ осужденію. Охотно обвиняютъ Вальденсовъ и Виклифитовъ, съ которыми прежде находили такъ много сочувствія; оправдываютъ Григорія VII и Иннокентія III, и даже осуждаютъ Гуся, за сопротивленіе законной власти Церкви, — Гуся, котораго самъ Лютеръ, какъ говоритъ преданіе, называлъ предшественникомъ своей лебединой п?сни.

Согласно съ такимъ направленіемъ, они желаютъ н?которыхъ изм?неній въ своемъ богослуженіи и особенно, по прим?ру Епископальной Церкви, хотятъ дать большій перев?съ части собственно литургической надъ пропов?дью. Съ этою ц?лью переведены вс? литургіи первыхъ в?ковъ, и составлено самое полное собраніе вс?хъ старыхъ и новыхъ церковныхъ п?сенъ. Въ д?л? пасторства требуютъ они не только поученій въ храм?, но и ув?щаній на домахъ, вм?ст? съ постояннымъ наблюденіемъ за жизнію прихожанъ. Къ довершенію всего, они желаютъ возвратить въ обычай прежнія церковныя наказанія, начиная отъ простаго ув?щанія до торжественнаго изверженія, и даже возстаютъ противъ см?шанныхъ браковъ. И то и другое въ Старо-Лютеранской церкви[24] уже не желаніе, но догма введенная въ д?йствительную жизнь.

Впрочемъ само собою разум?ется, что такое направленіе принадлежитъ не вс?мъ, но только н?которымъ протестантскимъ богословамъ. Мы зам?тили его бол?е потому, что оно новое, ч?мъ потому, что оно сильное. И не надобно думать, чтобы вообще законно-в?рующіе Лютеранскіе теологи, одинаково признающіе свои символическія книги и согласные между собой въ отверженіи раціонализма, были отъ того согласны въ самой догматик?. Напротивъ, разногласія ихъ еще существенн?е, ч?мъ можетъ представиться съ перваго взгляда. Такъ, наприм?ръ, Юліусъ Мюллеръ, который почитается ими за одного изъ самыхъ законномыслящихъ, т?мъ не мен?е отступаетъ отъ другихъ въ своемъ ученіи о гр?х?; не смотря на то, что этотъ вопросъ едва ли не принадлежитъ къ самымъ центральнымъ вопросамъ богословія. Генгстенбергъ, самый жестокій противникъ раціонализма, не у вс?хъ находитъ сочувствіе къ этой крайности своего ожесточенія, а изъ числа ему сочувствующихъ весьма многіе разногласятъ съ нимъ въ н?которыхъ частностяхъ его ученія, какъ, наприм?ръ, въ понятіи о Пророчеств?, — хотя особенное понятіе о пророчеств? непрем?нно должно вести за собою особенное понятіе о самомъ отношеніи челов?ческой натуры къ Божеству, то есть, о самой основ? догматики. Толукъ, самый тепломыслящій въ своемъ в?рованіи и самый теплов?рующій въ своемъ мышленіи, обыкновенно почитается своею партіею за излишне либеральнаго мыслителя, — между т?мъ какъ то или другое отношеніе мышленія къ в?р?, при посл?довательномъ развитіи, должно изм?нить весь характеръ в?роученія. Неандеру ставятъ въ вину его всепрощающую терпимость и мягкосердечное сочувствіе съ иноученіями, — особенность, которая не только опред?ляетъ его отличительное воззр?ніе на исторію церкви, но вм?ст? и на внутреннее движеніе челов?ческаго духа вообще, и сл?довательно отд?ляетъ

самую сущность его ученія отъ другихъ. Ничь и Люкке тоже во многомъ несогласны съ своею партіей. Каждый влагаетъ въ свое испов?даніе отличительность своей личности. Не смотря на то, однакоже, Беккъ, одинъ изъ зам?чательн?йшихъ представителей новаго в?рующаго направленія, требуетъ отъ протестантскихъ теологовъ составленія общей, полной, наукообразной догматики, чистой отъ личныхъ мн?ній и независимой отъ временныхъ системъ. Но, сообразивъ все сказанное, мы можемъ, кажется, им?ть н?которое право сомн?ваться въ удобоисполнимости этого требованія. —

О нов?йшемъ состояніи Французской литературы мы скажемъ только весьма немногое, и то, можетъ быть, лишнее, потому, что словесность Французская изв?стна Русскимъ читателямъ врядъ ли не бол?е отечественной. Зам?тимъ только противоположность направленія Французскаго ума направленію мысли Н?мецкой. Зд?сь каждый вопросъ жизни обращается въ вопросъ науки; тамъ каждая мысль науки и литературы обращается въ вопросъ жизни. Знаменитый романъ Сю отозвался не столько въ литератур?, сколько въ обществ?; результаты его были: переобразованіе въ устройств? тюрьмъ, составленіе челов?колюбивыхъ обществъ и т. п. Другой выходящій теперь романъ его, очевидно, обязанъ своимъ усп?хомъ качествамъ не литературнымъ. Бальзакъ, им?вшій такой усп?хъ до 1830 года потому, что описывалъ господствовавшее тогда общество, — теперь почти забытъ именно по этой же причин?. Споръ духовенства съ университетомъ, который въ Германіи породилъ бы отвлеченныя разсужденія объ отношеніи философіи и в?ры, государства и религіи, подобно спору о Кёльнскомъ епископ?, во Франціи возбудилъ только большее вниманіе къ настоящему состоянію народнаго воспитанія, къ характеру д?ятельности Іезуитовъ и къ современному направленію общественной образованности. Всеобщее религіозное движеніе Европы выразилось въ Германіи новыми догматическими системами, историческими и филологическими розысканіями и учеными философскими толкованіями; во Франціи, напротивъ того, оно едва ли произвело одну или дв? зам?чательныя книги, но т?мъ сильн?е обнаружилось въ религіозныхъ обществахъ, въ политическихъ партіяхъ и въ миссіонерскомъ д?йствіи духовенства на народъ. Науки естественныя, которыя достигли такого огромнаго развитія во Франціи, не смотря на то, однакоже, не только исключительно основываются на одной эмпиріи, но и въ самой полнот? развитія своего чуждаются спекулятивнаго интереса, заботясь преимущественно о прим?неніи къ д?лу, о пользахъ и выгодахъ существованія, — между т?мъ какъ въ Германіи каждый шагъ въ изученіи природы опред?ленъ съ точки философскаго воззр?нія, включенъ въ систему и оц?ненъ не столько по своей польз? для жизни, сколько по отношенію своему къ умозрительнымъ началамъ.

Такимъ образомъ въ Германіи теологія и философія составляютъ въ наше время два важн?йшіе предмета общаго вниманія, и соглашеніе ихъ есть теперь господствующая потребность Германской мысли. Во Франціи, напротивъ того, философское развитіе составляетъ не потребность, но роскошь мышленія. Существенный вопросъ настоящей минуты состоитъ тамъ въ соглашеніи религіи и общества. Писатели религіозные, вм?сто догматическаго развитія, ищутъ д?йствительнаго прим?ненія, между т?мъ какъ мыслители политическіе, даже не проникнутые уб?жденіемъ религіознымъ, изобр?таютъ уб?жденія искусственныя, стремясь достигнуть въ нихъ безусловности в?ры и ея надразумной непосредственности.

Современное и почти равносильное возбужденіе этихъ двухъ интересовъ: религіознаго и общественнаго, двухъ противоположныхъ концовъ, можетъ быть, одной разорванной мысли, — заставляетъ насъ предполагать, что участіе нын?шней Франціи въ общемъ развитіи челов?ческаго просв?щенія, ея м?сто въ области науки вообще, должно опред?литься тою особенною сферою, откуда исходятъ оба и гд? смыкаются въ одно эти два различныя направленія. Но какой результатъ произойдетъ отъ этого устремленія мысли? Родится ли отъ того новая наука: наука общественнаго быта, — какъ въ конц? прошедшаго в?ка, отъ совм?стнаго д?йствія философскаго и общественнаго настроенія Англіи, родилась тамъ новая наука народнаго богатства? Или д?йствіе современнаго Французскаго мышленія ограничится только изм?неніемъ н?которыхъ началъ въ другихъ наукахъ? Суждено ли Франціи совершить или только предначать это изм?неніе? Отгадывать это теперь было бы пустою мечтательностью. Новое направленіе только начинаетъ, и то едва зам?тно, выказываться въ словесности, — еще несознанное въ своей особенности, еще несобранное даже въ одинъ вопросъ. Но во всякомъ случа? это движеніе науки во Франціи не можетъ не казаться намъ значительн?е вс?хъ другихъ стремленій ея мышленія, и особенно любопытно вид?ть, какъ оно начинаетъ выражаться въ противор?чіи прежнимъ началамъ политической экономіи, — науки, съ предметомъ которой оно бол?е всего соприкасается. Вопросы о конкуренціи и монополіи, объ отношеніи избытка произведеній роскоши къ довольству народному, дешевизны изд?лій къ б?дности работниковъ, государственнаго богатства къ богатству капиталистовъ, ц?нности работы къ ц?нности товара, развитія роскоши къ страданіямъ нищеты, насильственной д?ятельности къ умственному одичанію, здоровой нравственности народа къ его индустріальной образованности, — вс? эти вопросы представляются многими въ совершенно новомъ вид?, прямо противномъ прежнимъ воззр?ніямъ политической экономіи, и возбуждаютъ теперь заботу мыслителей. Мы не говоримъ, чтобы новыя воззр?нія вошли уже въ науку. Для этого они еще слишкомъ незр?лы, слишкомъ односторонни, слишкомъ проникнуты осл?пляющимъ духомъ партіи, затемнены самодовольствомъ новорожденія. Мы видимъ, что до сихъ поръ самые нов?йшіе курсы политической экономіи составляются еще по прежнимъ началамъ. Но вм?ст? съ т?мъ мы зам?чаемъ, что къ новымъ вопросамъ возбуждено вниманіе, и хотя не думаемъ, чтобы во Франціи могли они найти свое окончательное р?шеніе, но не можемъ однакоже не сознаться, что ея словесности предназначено первой внести этотъ новый элементъ въ общую лабораторію челов?ческаго просв?щенія.

Это направленіе Французскаго мышленія происходитъ, кажется, изъ естественнаго развитія всей совокупности Французской образованности. Крайняя б?дность низшихъ классовъ служила къ тому только вн?шнимъ, случайнымъ поводомъ, а не была причиною, какъ думаютъ н?которые. Доказательства этому можно найти во внутренней несвязности т?хъ воззр?ній, для которыхъ народная б?дность была единственнымъ исходомъ, и еще бол?е въ томъ обстоятельств?, что б?дность низшихъ классовъ несравненно значительн?е въ Англіи, ч?мъ во Франціи, хотя тамъ господствующее движеніе мысли приняло совершенно другое направленіе.

Въ Англіи вопросы религіозные хотя возбуждаются положеніемъ общественнымъ, но т?мъ не мен?е переходятъ въ споры догматическіе, какъ, наприм?ръ, въ Пусеизм? и у его противниковъ; вопросы общественные ограничиваются м?стными требованіями, или подымаютъ крикъ (a cry, какъ говорятъ Англичане), выставляютъ знамя какого нибудь уб?жденія, котораго значеніе заключается не въ сил? мысли, но въ сил? интересовъ, ему соотв?тствующихъ и вокругъ него собирающихся.

По наружной форм?, образъ мыслей Французовъ часто весьма сходенъ съ образомъ мыслей Англичанъ. Это сходство проистекаетъ, кажется, изъ одинаковости принятыхъ ими философскихъ системъ. Но внутренній характеръ мышленія этихъ двухъ народовъ также различенъ, какъ оба они различны отъ характера мышленія Н?мецкаго. Н?мецъ трудолюбиво и сов?стливо выработываетъ свое уб?жденіе изъ отвлеченныхъ выводовъ своего разума; Французъ беретъ его, незадумавшись, изъ сердечнаго сочувствія къ тому или другому мн?нію; Англичанинъ ари?метически разсчитываетъ свое положеніе въ обществ? и, по итогу своихъ разсчетовъ, составляетъ свой образъ мыслей. Названія: Вигъ, Тори, Радикалъ, и вс? безчисленные отт?нки Англійскихъ партій выражаютъ не личную особенность челов?ка, какъ во Франціи, и не систему его философскаго уб?жденія, какъ въ Германіи, но м?сто, которое онъ занимаетъ въ государств?. Англичанинъ упрямъ въ своемъ мн?ніи, потому, что оно въ связи съ его общественнымъ положеніемъ; Французъ часто жертвуетъ своимъ положеніемъ для своего сердечнаго уб?жденія; а Н?мецъ, хотя и не жертвуетъ однимъ другому, но за то мало и заботится о ихъ соглашеніи. Французская образованность движется посредствомъ развитія господствующаго мн?нія, или моды; Англійская — посредствомъ развитія государственнаго устройства; Н?мецкая — посредствомъ кабинетнаго мышленія. Отъ того Французъ силенъ энтузіазмомъ, Англичанинъ — характеромъ, Н?мецъ — абстрактно-систематическою фундаментальностію.

Но ч?мъ бол?е, какъ въ наше время, сближаются словесности и личности народныя, т?мъ бол?е изглаживаются ихъ особенности. Между писателями Англіи, пользующимися бол?е другихъ знаменитостью литературнаго усп?ха, два литератора, два представителя современной словесности, совершенно противоположные въ своихъ направленіяхъ, мысляхъ, партіяхъ, ц?ляхъ и воззр?ніяхъ, не смотря на то однакоже, оба, въ различныхъ видахъ, обнаруживаютъ одну истину: что пришелъ часъ, когда островитянская отд?ленность Англіи начинаетъ уже уступать всеобщности континентальнаго просв?щенія и сливаться съ нимъ въ одно сочувствующее ц?лое. Кром? этого сходства, Карлиль и Дизраели не им?ютъ между собою ничего общаго. Первый носитъ глубокіе сл?ды Германскихъ пристрастій. Слогъ его, наполненный, какъ говорятъ Англійскіе критики, неслыханнымъ досел? Германизмомъ, встр?чаетъ во многихъ глубокое сочувствіе. Мысли его облечены въ Н?мецкую мечтательную неопред?ленность; направленіе его выражаетъ интересъ мысли, вм?сто Англійскаго интереса партіи. Онъ не пресл?дуетъ стараго порядка вещей, не противится движенію новаго; онъ оц?няетъ оба, онъ любитъ оба, уважаетъ въ обоихъ органическую полноту жизни, и, самъ принадлежа къ партіи прогресса, самымъ развитіемъ ея основнаго начала уничтожаетъ исключительное стремленіе къ нововведеніямъ.

Такимъ образомъ зд?сь, какъ и во вс?хъ современныхъ явленіяхъ мысли въ Европ?, нов?йшее направленіе противор?читъ новому, разрушившему старое.

Дизраели не зараженъ никакимъ иноземнымъ пристрастіемъ. Онъ представитель юной Англіи, — круга молодыхъ людей, выражающихъ особый, крайній отд?лъ партіи Тори. Однако не смотря на то, что молодая Англія д?йствуетъ во имя самой крайности сохранительныхъ началъ, но, если в?рить роману Дизраели, самая основа ихъ уб?жденій совершенно разрушаетъ интересы ихъ партіи. Они хотятъ удержать старое, но не въ томъ вид?, какъ оно существуетъ въ теперешнихъ формахъ, а въ его прежнемъ дух?, требующемъ формы, во многомъ противоположной настоящему. Для пользы аристократіи, хотятъ они живаго сближенія и сочувствія вс?хъ классовъ; для пользы церкви Англиканской, желаютъ ея уравненія въ правахъ съ церковью Ирландскою и другими разномыслящими; для поддержанія перев?са землед?льческаго, требуютъ уничтоженія хл?бнаго закона, ему покровительствующаго. Однимъ словомъ, воззр?ніе этой партіи Тори очевидно разрушаетъ всю особенность Англійскаго Торизма, а вм?ст? съ т?мъ и все отличіе Англіи отъ другихъ государствъ Европы.

Но Дизраели жидъ, и потому им?етъ свои особенные виды, которые не позволяютъ намъ вполн? полагаться на в?рность изображенныхъ имъ уб?жденій молодаго покол?нія. Только необыкновенный усп?хъ его романа, лишеннаго впрочемъ достоинствъ собственно литературныхъ, и бол?е всего усп?хъ автора, если в?рить журналамъ, въ высшемъ Англійскомъ обществ?, даетъ н?которое правдоподобіе его изложенію.

Исчисливъ такимъ образомъ зам?чательн?йшія движенія литературъ Европы, мы сп?шимъ повторить сказанное нами въ начал? статьи, что, обозначая современное, мы не им?ли въ виду представить полной картины настоящаго состоянія словесностей. Мы хот?ли только указать на ихъ посл?днія направленія, едва начинающія высказываться въ новыхъ явленіяхъ.

Между т?мъ, если мы соберемъ все зам?ченное нами въ одинъ итогъ и сообразимъ его съ т?мъ характеромъ Европейскаго просв?щенія, который, хотя развился прежде, но продолжаетъ еще до сихъ поръ быть господствующимъ, то съ этой точки зр?нія откроются намъ н?которые результаты, весьма важные для уразум?нія нашего времени.

— Отд?льные роды словесности см?шались въ одну неопред?ленную форму.