Девятнадцатый вѣкъ. (1832).

Девятнадцатый в?къ.

(1832).

Столько уже говорено о направленіи девятнадцатаго в?ка, что мудрено было бы сказать объ немъ что либо новое, если бы девятнадцатый в?къ былъ для насъ прошедшимъ. Но онъ живетъ, и сл?довательно изм?няется; и каждое изм?неніе его господствующаго духа ставитъ насъ на новую точку зр?нія. Другая перспектива, въ которой минувшее располагается передъ текущею минутою, даетъ ему другое значеніе. Такъ путешественникъ, съ каждою перем?ною м?ста, видитъ въ новомъ св?т? пройденную дорогу. Такъ новый опытъ въ жизни даетъ ц?лому міру воспоминаній новую стройность и новый смыслъ.

Этимъ новымъ опытомъ въ жизни девятнадцатаго в?ка были событія посл?днихъ л?тъ. Я говорю не о политик?. Но въ литератур?, въ обществ?, въ борьб? религіозныхъ партій, въ волненіяхъ философскихъ мн?ній, однимъ словомъ, въ ц?ломъ нравственномъ быт? просв?щенной Европы зам?тно присутствіе какого-то новаго, какого-то недавняго уб?жденія, которое если не изм?няетъ господствующаго направленія, то по крайней м?р? даетъ ему отт?нки и другія отношенія.

Въ чемъ же состоитъ эта особенность текущей минуты?

Отв?тъ на этотъ вопросъ долженъ служить основаніемъ нашихъ сужденій обо всемъ современномъ; ибо одно понятіе текущей минуты, связывая общія мысли съ частными явленіями, опред?ляетъ въ ум? нашемъ м?сто, порядокъ и степень важности для вс?хъ событій нравственнаго и физическаго міра. Было время, когда понятіе настоящей минуты в?ка составляло исключительную принадлежность Генія, предполагая въ немъ порывъ какого-то безотчетнаго, пророческаго и немногимъ доступнаго вдохновенія. Но теперь, когда опред?лить господствующее направленіе в?ка сд?лалось главною общею ц?лію вс?хъ мыслящихъ; когда вс? данныя для того изв?стны и собраны; когда вс? отрасли ума и жизни породнились между собою столь т?сно, что изученіе одной открываетъ намъ современное состояніе вс?хъ другихъ, — понятіе настоящаго направленія времени уже не требуетъ ни геніальности, ни вдохновенія; оно сд?лалось доступно для каждаго мыслящаго, и предполагаетъ въ немъ только внимательный взглядъ на окружающій міръ, холодный разсчетъ и безпристрастное соображеніе.

Однако, не смотря на это всеобщее стремленіе постигнуть духъ своего времени, не было в?ка, изученіе котораго представляло бы столько трудностей, сколько представляетъ изученіе нашего; ибо никогда изм?ненія господствующаго направленія не совершались столь быстро и столь р?шительно. Прежде характеръ времени едва чувствительно перем?нялся съ перем?ною покол?ній; наше время для одного покол?нія м?няло характеръ свой уже н?сколько разъ, и можно сказать, что т? изъ моихъ читателей, которые вид?ли полв?ка, вид?ли н?сколько в?ковъ, проб?жавшихъ предъ ними во всей полнот? своего развитія.

Утвержденіе это не игра пустыхъ словъ: его истина подтверждается ежедневно очевидными доказательствами. Сравните прежнія времена съ настоящимъ; раскройте историческія записки, частныя письма, романы и біографіи прошедшихъ в?ковъ: везд? и во всякое время найдете вы людей одного времени. При всемъ разнообразіи характеровъ, положеній и обстоятельствъ, каждый в?къ представитъ вамъ одинъ общій цв?тъ, одно клеймо, которое больше или меньше вр?зано на вс?хъ одновременныхъ лицахъ. Вс? воспитаны одномысленными обстоятельствами, образованы одинакимъ духомъ времени. И т? умы, которые въ борьб? съ направленіемъ своего в?ка, и т?, которые покорствуютъ ему, вс? равно обнаруживаютъ его господство: оно служитъ общимъ центромъ, къ которому примыкаютъ направленія частныя, какъ правая и л?вая сторона въ палат? депутатовъ.

Но взгляните на Европейское общество нашего времени: не разногласныя мн?нія одного в?ка найдете вы въ немъ, н?тъ! вы встр?тите отголоски н?сколькихъ в?ковъ, не столько противные другъ другу, сколько разнородные между собою. Подл? челов?ка стараго времени, найдете вы челов?ка, образованнаго духомъ Французской революціи; тамъ челов?ка, воспитаннаго обстоятельствами и мн?ніями, посл?довавшими непосредственно за Французскою революціею; съ нимъ рядомъ челов?ка, проникнутаго т?мъ порядкомъ вещей, который начался на твердой земл? Европы съ паденіемъ Наполеона; наконецъ, между ними встр?тите вы челов?ка посл?дняго времени, и — каждый будетъ им?ть свою особенную физіогномію, каждый будетъ отличаться отъ вс?хъ другихъ во вс?хъ возможныхъ обстоятельствахъ жизни, однимъ словомъ, каждый явится предъ вами отпечаткомъ особаго в?ка.

Н?которые полагаютъ, что эта быстрота изм?неній духа времени зависитъ отъ самой сущности сихъ изм?неній; другіе напротивъ того думаютъ, что она происходитъ отъ обстоятельствъ постороннихъ, отъ случайныхъ характеровъ д?йствующихъ лицъ и т. п., третьи видятъ причину ея въ дух? настоящаго просв?щенія вообще. Мы не станемъ разыскивать степени справедливости каждаго изъ сихъ объясненій; зам?тимъ только существованіе самаго факта, и постараемся опред?лить исторически особенность и сущность посл?дняго изъ сихъ изм?неній господствующаго направленія Европеизма.

Въ конц? осьмнадцатаго в?ка, когда борьба между старыми мн?ніями и новыми требованіями просв?щенія находилась еще въ самомъ пылу своего кип?нія, господствующее направленіе умовъ было безусловно разрушительное. Науки, жизнь, общество, литература, даже самыя искусства изящныя, все обнаруживало одно стремленіе: ниспровергнуть старое. Зам?чательно, что даже мысль о новомъ, долженствовавшемъ заступить м?сто стараго, почти не являлась иначе какъ отрицательно. Эти электрическія слова, которыхъ звукъ такъ потрясалъ умы: свобода, разумъ, челов?чество, — что значили они во время Французской революціи?

Ни одно изъ сихъ словъ не им?ло значенія самобытнаго; каждое получало смыслъ только изъ отношеній къ прежнему в?ку. Подъ свободою понимали единственно отсутствіе прежнихъ ст?сненій; подъ челов?чествомъ разум?ли единственно матеріяльное большинство людей, то есть противоположность т?мъ немногимъ лицамъ, въ коихъ по прежнимъ понятіямъ оно заключалось; царствомъ разума называли отсутствіе предразсудковъ, или того, что почитали предразсудками; — и что не предразсудокъ предъ судомъ толпы непросв?щенной? Религія пала вм?ст? съ злоупотребленіями оной, и ея м?сто заступило легкомысленное нев?ріе. Въ наукахъ признавалось истиннымъ одно ощутительно испытанное, и все сверхъ-чувственное отвергалось не только какъ недоказанное, но даже какъ невозможное. Изящныя искусства отъ подражанія классическимъ образцамъ обратились къ подражанію вн?шней неодушевленной природ?. Тонъ общества отъ изысканной искусственности перешелъ къ необразованной естественности. Въ философіи господствовалъ грубый, чувственный матеріялизмъ. Правила нравственности сведены были къ разсчетамъ непросв?тленной корысти. Однимъ словомъ, все зданіе прежняго образа мыслей разрушалось въ своемъ основаніи; вся совокупность нравственнаго быта распадалась на составныя части, на азбучныя, матеріяльныя начала бытія.

Но это направленіе разрушительное, которому яснымъ и кровавымъ зеркаломъ можетъ служить Французская революція, произвело въ умахъ направленіе противное, контръ-революцію, которая, хотя совершилась не везд? одновременно, но выразилась везд? однозначительно. Систематическія умозр?нія взяли верхъ надъ ощутительнымъ опытомъ, который пересталъ уже быть единственнымъ руководителемъ въ наукахъ. Мистицизмъ распространился между людьми, не поддавшимися увлеченію легкомысленнаго нев?рія. Общество, униженное до простонародности, старалось возвыситься блескомъ вн?шняго великол?пія и пышности. Въ искусствахъ подражаніе вн?шней природ? зам?нилось сентиментальностію и мечтательностію, которыя на всю д?йствительность набрасывали однообразный цв?тъ исключительнаго чувства или систематической мысли, уничтожая такимъ образомъ самобытность и разнообразіе вн?шняго міра. Въ области философіи, какъ противоположность прежнему матеріялизму, начали развиваться системы чисто духовныя, выводящія весь видимый міръ изъ одного невещественнаго начала. Такимъ образомъ во вс?хъ отрасляхъ ума и жизни бол?е или мен?е зам?тна была потребность единства, противоположная прежнему разрушительному началу. Эта потребность единства произвела ту насильственную стройность, то искусственное однообразіе, которыя такъ же относятся къ прежнему безначалію, какъ великій похититель Французскаго престола относится къ воспитавшей его Французской республик?. Но сіи два противоположныя направленія, разрушительное, и насильственно соединяющее, согласовались въ одномъ: въ борьб? съ прежнимъ в?комъ. Изъ этой борьбы родилась потребность мира; изъ противор?чащихъ волненій — потребность успокоительнаго равнов?сія, и образовалось третье изм?неніе духа девятнадцатаго в?ка: стремленіе къ мирительному соглашенію враждующихъ началъ.

Терпимость, вм?ст? съ уваженіемъ къ религіи, явилась на м?сто ханжества, нев?рія и таинственной мечтательности. Въ философіи идеализмъ и матеріялизмъ помирились системою тожества. Общество высшимъ закономъ своимъ признало изящество образованной простоты, равно удаленной отъ той простоты грубой, которая происходитъ отъ разногласнаго см?шенія состояній, и отъ той изысканности неестественной, которая царствовала при двор? Людовика ХІV-го, и отъ того великол?пія необразованнаго, которое окружало Наполеона въ его величіи. Въ поэзіи подражаніе видимой д?йствительности и мечтательность зам?нились направленіемъ историческимъ, гд? свободная мечта проникнута неизм?няемою д?йствительностью, и красота однозначительна съ правдою. И эта поэзія историческая почти не заимствовала предметовъ своихъ ни изъ древней исторіи, ни изъ новой; содержаніемъ ея почти исключительно была исторія средняя, то-есть то время, изъ котораго развился недавно прошедшій порядокъ вещей, находившійся въ борьб? съ новыми стремленіями. Историческіе разыскатели также ограничивались преимущественно эпохою среднихъ в?ковъ, исключая н?которыхъ Н?мецкихъ филологовъ, далеко не составляющихъ большинства. Даже мода искала готическаго въ своихъ минутныхъ нарядахъ, въ убранствахъ комнатъ и т. п. Вообще въ ц?ломъ быт? просв?щенн?йшей части Европы образовался новый, сложный порядокъ вещей, въ составъ котораго вошли не только результаты новыхъ стремленій, но и остатки стараго в?ка, частію еще уц?л?вшіе, частію возобновленные, но въ обоихъ случаяхъ изм?ненные новыми отношеніями. Господствующее направленіе умовъ, соотв?тствовавшее этому новому порядку вещей, заключалось въ стремленіи къ успокоительному уравнов?шенію новаго духа съ развалинами старыхъ временъ и къ сведенію противоположныхъ крайностей въ одну общую, искусственно отысканную середину.

Но долго ли продолжалось это направленіе?

Оно продолжается еще и теперь, но уже значительно изм?ненное. Докажемъ это состояніемъ литературы.

Въ литератур? результатомъ сего направленія было стремленіе: согласовать воображеніе съ д?йствительностью, правильность формъ съ свободою содержанія, округленность искусственности съ глубиною естественности, однимъ словомъ, то, что напрасно называютъ классицизмомъ, съ т?мъ, что еще неправильн?е называютъ романтизмомъ. Гете, въ своихъ посл?днихъ произведеніяхъ, и Валтеръ Скоттъ, въ своихъ романахъ, могутъ во многихъ отношеніяхъ служить прим?ромъ такого стремленія.

Тому десять л?тъ, Гете и Валтеръ Скоттъ были единственными образцами для вс?хъ подражаній, были идеалами т?хъ качествъ, которыхъ Европейская публика требовала отъ своихъ писателей.

Но теперь большинство публики ищетъ уже другаго. Это зам?тно не только изъ того, что подражанія прежнимъ образцамъ значительно уменьшились; но еще больше изъ того, что теперь въ литератур? властвуютъ такого рода писатели и сочиненія такихъ родовъ, которыми наслажденіе несовм?стно съ предпочтеніемъ Гете и Валтера Скотта. Неестественная изысканность подл? безвкусной обыкновенности въ мысляхъ; натянутость и вм?ст? низость слога, и вообще уродливость талантовъ, господствующихъ въ самыхъ просв?щенныхъ словесностяхъ, доказываютъ ясно, что вкусъ нашего времени требуетъ чего-то новаго, чего недостаетъ прежнимъ писателямъ и для чего еще не явилось истиннаго поэта.

Правда, этими уродливыми талантами восхищается полуобразованная толпа, составляющая матеріяльное большинство публики, между т?мъ какъ люди со вкусомъ просв?щеннымъ смотрятъ на нихъ съ однимъ участіемъ сожал?нія. Однако ненадобно забывать, что эта полуобразованная толпа та самая, которая н?когда восхищалась Шекспиромъ и Попомъ, Расиномъ и Вольтеромъ, Шиллеромъ и Лессингомъ, и еще недавно Байрономъ, Валтеромъ Скоттомъ и Гете. Д?ло только въ томъ, что для нея красота есть достоинство второстепенное даже и въ поэзіи, и что первое, чего она требуетъ, это — соотв?тственность съ текущею минутою.

Доказывать сего положенія, кажется, не нужно: его подтверждаютъ тысячи поэтовъ безталантныхъ, которые им?ли короткій усп?хъ только потому, что выражали образъ мыслей или чувство, господствовавшіе въ ихъ время.

И такъ, чтобы опред?лить эту соотв?тственность между требованіями текущей минуты и настоящимъ состояніемъ поэзіи, надобно найти общія качества, которыя бы равно были свойственны вс?мъ писателямъ, пользующимся незаслуженными усп?хами. Ибо, ч?мъ мен?е таланта въ счастливомъ писател?, т?мъ бол?е обнаруживаетъ онъ требованія своей публики.

По моему мн?нію, въ самыхъ изысканностяхъ и неестественностяхъ, въ отвратительныхъ картинахъ, перем?шанныхъ съ лирическими выходками, въ несообразности тона съ предметомъ, однимъ словомъ, во всемъ, что называютъ безвкусіемъ у большей части счастливыхъ писателей нашего времени, — зам?тны сл?дующія отличительныя качества:

1-е. Больше восторженности, ч?мъ чувствительности.

2-е. Жажда сильныхъ потрясеній, безъ уваженія къ ихъ стройности.

3-е. Воображеніе, наполненное одною д?йствительностію во всей нагот? ея.

Постараемся соединить въ ум? эти три качества, и спросимъ самихъ себя: что предполагаютъ они въ челов?к?, который ищетъ ихъ въ поэзіи?

Безъ сомн?нія, качества сіи предполагаютъ холодность, прозаизмъ, положительность и вообще исключительное стремленіе къ практической д?ятельности. Тоже можно сказать и о большинств? публики въ самыхъ просв?щенныхъ государствахъ Европы.

Вотъ отъ чего многіе думаютъ, что время поэзіи прошло, и что ея м?сто заступила жизнь д?йствительная. Но не ужели въ этомъ стремленіи къ жизни д?йствительной н?тъ своей особенной поэзіи? — Именно изъ того, что Жизнь выт?сняетъ Поэзію, должны мы заключить, что стремленіе къ Жизни и къ Поэзіи сошлись, и что, сл?довательно, часъ для поэта Жизни наступилъ.

Такое же сближеніе жизни съ развитіемъ челов?ческаго духа, какое мы зам?тили въ поэзіи, обнаруживается и въ современномъ состояніи наукъ. Въ доказательство возмемъ самое умозрительное и самое отвлеченное изъ челов?ческихъ познаній: философію.

Натуральная философія, названная такъ по случайной особенности своего происхожденія, была посл?днею ступенью, до которой возвысилось нов?йшее любомудріе. Идеализмъ Фихте и реализмъ Спинозы, догматизмъ Схоластики и критицизмъ Канта, предустановленная гармонія Лейбница и вещественная посл?довательность Англійскаго и Французскаго матеріялизма, однимъ словомъ, все развитіе нов?йшаго мышленія отъ Декарта до Шеллинга, совм?стилось въ систем? сего посл?дняго и нашло въ ней свое окончательное развитіе, дополненіе и оправданіе. Казалось, судьба философіи р?шена, ц?ль ея отыскана и границы раздвинуты до невозможнаго. Ибо, постигнувъ сущность разума и законы его необходимой д?ятельности, опред?ливъ соотв?тственность сихъ законовъ съ законами безусловнаго бытія, открывъ въ ц?ломъ объем? мірозданія повтореніе того же в?чнаго разума, по т?мъ же началамъ в?чной необходимости, — куда еще могла бы стремиться любознательная мысль челов?ка?

Таково было мн?ніе почти вс?хъ приверженцевъ системы тожества, то есть, не однихъ Шеллингистовъ, но и посл?дователей Гегеля, Окена, Аста, Вагнера и другихъ предводителей нов?йшаго Н?мецкаго любомудрія. И по м?р? того, какъ это любомудріе распространялось вн? Германіи, вм?ст? съ нимъ распространялась ув?ренность, что оно составляетъ посл?днее звено и верховный в?нецъ философскаго мышленія.

Но тотъ же Шеллингъ, который первый создалъ систему тожества, теперь самъ открываетъ новую ц?ль и прокладываетъ новую дорогу для Философіи. Истинное познаніе, говоритъ онъ, познаніе положительное, живое, составляющее конечную ц?ль вс?хъ требованій нашего ума, не заключается въ логическомъ развитіи необходимыхъ законовъ нашего разума. Оно вн? школьно-логическаго процесса, и потому живое; оно выше понятія в?чной необходимости, и потому положительное; оно существеннее математической отвлеченности, и потому индивидуально-опред?ленное, историческое. Но вс? системы нов?йшаго любомудрія, подъ какими бы формами он? ни обнаруживались, подъ какими бы ни скрывались именами, пресл?довали единственно развитіе законовъ умственной необходимости, и даже нов?йшій матеріялизмъ основывался на уб?жденіи чисто логическомъ, выведенномъ изъ отвлеченнаго понятія законовъ нашего разума, но не изъ живаго познанія сущности вещей и бытія. Весь результатъ такого мышленія могъ заключаться только въ познаніи отрицательномъ; ибо разумъ, самъ себя развивающій, самъ собою и ограничивается. Познанія отрицательныя необходимы, но не какъ ц?ль познаванія, а только какъ средство; они очистили намъ дорогу къ храму живой мудрости, но у входа его должны были остановиться. Проникнуть дал?е предоставлено философіи положительной, Исторической, для которой теперь только наступаетъ время; ибо теперь только довершено развитіе философіи отрицательной и логической.

Очевидно, что это требованіе исторической существенности и положительности въ философіи, сближая весь кругъ умозрительныхъ наукъ съ жизнью и д?йствительностью, соотв?тствуетъ тому же направленію, какое господствуетъ и въ нов?йшей литератур?. И то же стремленіе къ существенности, то же сближеніе духовной д?ятельности съ д?йствительностью жизни обнаруживается въ мненіяхъ религіозныхъ.

Мы уже зам?тили, что съ легкомысленнымъ и насм?шливымъ нев?ріемъ, распространеннымъ Вольтеромъ и его посл?дователями, боролся мечтательный мистицизмъ, который однакоже по сущности своей доступенъ только для немногихъ и, сл?довательно, не могъ преодол?ть почти всеобщаго Вольтеровскаго вольнодумства. Но чего не могъ совершить мистицизмъ, то совершилось усп?хами просв?щенія вообще, искоренившаго н?которыя злоупотребленія и уничтожившаго предразсудки, которые м?шали безпристрастію. Теперь, благодаря симъ усп?хамъ просв?щенія, уваженіе къ религіи сд?лалось почти повсем?стнымъ, исключая, можетъ быть, Италію, где тонъ легкомысленнаго безв?рія, данный Вольтеромъ, еще во всей сил?, но гд? просв?щеніе и не въ этомъ одномъ отстало отъ образованной Европы.

Но это уваженіе къ религіи по большей части сопровождалось какимъ-то равнодушіемъ, которое противор?чило дальн?йшему развитію просв?щенія, и которое теперь начинаетъ проходить вм?ст? съ распространеніемъ бол?е истинныхъ понятій. Ибо недавно еще: какъ понимала религію большая часть людей просв?щенныхъ? Либо какъ совокупность обрядовъ, либо какъ внутреннее, индивидуальное уб?жденіе въ изв?стныхъ истинахъ. Но это ли Религія?

Н?тъ, Религія не одинъ обрядъ и не одно уб?жденіе. Для полнаго развитія, не только истинной, но даже и ложной религіи, необходимо единомысліе народа, освященное яркими воспоминаніями, развитое въ преданіяхъ односмысленныхъ, сопроникнутое съ устройствомъ государственнымъ, олицетворенное въ обрядахъ однозначительныхъ и общенародныхъ, сведенное къ одному началу положительному, и ощутительное во вс?хъ гражданскихъ и семейственныхъ отношеніяхъ. Безъ этихъ условій есть уб?жденіе, есть обряды, но собственно Религіи — н?тъ.

Истина эта особенно распространяется въ наше время, когда жизнь народовъ развита глубже и многосторонн?е, и когда потребность религіи стала ощутительна не въ однихъ умозр?ніяхъ. Зам?чательно, что и Паписты, и Іезуиты, и Сен-Симонисты, и Протестанты Супранатуралисты и даже Раціоналисты, однимъ словомъ, вс? религіозныя партіи, которыя теперь въ такомъ множеств? волнуются по Европ?, и которыя несогласны между собою во всемъ остальномъ, вс? однакоже въ одномъ сходятся: въ требованіи большаго сближенія Религіи съ жизнью людей и народовъ.

Такая же потребность сближенія съ жизнью зам?тна и въ ц?ломъ мір? Европейской образованности. Везд? господствуетъ направленіе чисто практическое и д?ятельно положительное. Везд? д?ло беретъ верхъ надъ системою, сущность надъ формою, существенность надъ умозр?ніемъ. Жизнь и общество становятся прям?е и проще въ своихъ отношеніяхъ, ясн?е и естественн?е въ своихъ требованіяхъ. То искусственное равнов?сіе противоборствующихъ началъ, которое недавно еще почиталось въ Европ? единственнымъ условіемъ твердаго общественнаго устройства, начинаетъ зам?няться равнов?сіемъ естественнымъ, основаннымъ на просв?щеніи общаго мн?нія.

Можетъ быть, это просв?щеніе общаго мн?нія только мечта, которая разрушится опытомъ. Можетъ быть, это счастливая истина, которая подтвердится благоденствіемъ обществъ. Но мечта или истина — р?шитъ Провид?ніе; мы зам?тимъ только, что в?ра въ эту мечту или въ эту истину составляетъ основаніе господствующаго характера настоящаго времени, и служитъ связью между д?ятельностью практическою и стремленіемъ къ просв?щенію вообще. Ибо направленіе практическое тогда только можетъ быть в?нцомъ просв?щенія, когда частная жизнь составляетъ одно съ жизнію общественной; когда жизнь д?йствительная, образованная общимъ мн?ніемъ, устроена вм?ст? по законамъ разума и природы. Въ противномъ случа?, то есть, когда просв?щеніе общаго мн?нія въ разногласіи съ основными мн?ніями людей просв?щенныхъ, — жизнь идетъ по одной дорог?, а усп?хи ума по другой, и даже въ людяхъ необыкновенныхъ, составляющихъ исключеніе изъ своего времени, эти дв? дороги сходятся р?дко и только въ н?которыхъ точкахъ.

И можетъ ли одинъ челов?къ образовать себ? жизнь особую посреди общества, образованнаго иначе? Н?тъ; въ жизни внутренней, духовной, одинокой, будетъ онъ искать дополненія жизни вн?шней и д?йствительной. Онъ будетъ поэтомъ, будетъ историкомъ, розыскателемъ, философомъ, и только иногда челов?комъ; ибо въ т?сномъ кругу немногихъ сосредоточено поприще его практической д?ятельности.

Вотъ почему главный характеръ просв?щенія въ Европ? былъ прежде поперем?нно поэтическій, историческій, художественный, философическій, и только въ наше время могъ образоваться чисто практическимъ. Челов?къ нашего времени уже не смотритъ на жизнь, какъ на простое условіе развитія духовнаго; но видитъ въ ней вм?ст? и средство, и ц?ль бытія, вершину и корень вс?хъ отрослей умственнаго и сердечнаго просв?щенія. Ибо жизнь явилась ему существомъ разумнымъ и мыслящимъ, способнымъ понимать его и отв?чать ему, какъ художнику Пигмаліону его одушевленная статуя.

Обратимся теперь къ просв?щенію нашего отечества и посмотримъ, какъ отражалась на немъ жизнь просв?щенія Европейскаго.

Жизнь Европейскаго просв?щенія девятнадцатаго в?ка не им?ла на Россію того вліянія, какое она им?ла на другія государства Европы. Изм?ненія и развитіе сей жизни отзывались у насъ въ образ? мыслей н?которыхъ людей образованныхъ, отражались въ н?которыхъ отт?нкахъ нашей литературы, но дал?е не проникали. Какая-то Китайская ст?на стоитъ между Россіею и Европою, и только сквозь н?которыя отверстія пропускаетъ къ намъ воздухъ просв?щеннаго Запада; ст?на, въ которой Великій Петръ ударомъ сильной руки пробилъ широкія двери; ст?на, которую Екатерина долго старалась разрушить; которая ежедневно разрушается бол?е и бол?е, но не смотря на то, все еще стоитъ высоко и м?шаетъ.

Скоро ли разрушится она? Скоро ли образованность наша возвысится до той степени, до которой дошли просв?щенныя государства Европы? — Что должны мы д?лать, чтобы достигнуть этой ц?ли или сод?йствовать къ ея достиженію? — Изъ внутри ли собственной жизни должны мы заимствовать просв?щеніе свое, или получать его изъ Европы? — И какое начало должны мы развивать внутри собственной жизни? И что должны мы заимствовать отъ просв?тившихся прежде насъ?

Чтобы отв?чать на эти вопросы, надобно опред?лить характеръ и степень просв?щенія Европейскаго, и ихъ взаимныя отношенія.

Какъ же относится Русское просв?щеніе къ Европейскому? — На этотъ вопросъ слышимъ мы ежедневно столько же отв?товъ, сколько встр?чаемъ людей, почитающихъ себя образованными. Между т?мъ, отъ понятія, которое мы им?емъ объ отношеніяхъ Россіи къ Европ?, зависятъ наши сужденія о томъ, что можетъ ускорить или замедлить наше просв?щеніе; о томъ, что даетъ ему ложное или истинное направленіе; о томъ, къ чему мы должны стремиться и чего изб?гать; о томъ, что намъ полезно и вредно, что мы должны заимствовать у сос?дей нашихъ и чего удаляться, и сл?довательно, вся совокупность нашихъ мыслей объ Россіи, о будущей судьб? ея просв?щенія и настоящемъ положеніи; вся совокупность нашихъ надеждъ и ожиданій; вся совокупность нашихъ желаній и ненавистей, и — если мы хотимъ быть согласны сами съ собою — самый характеръ нашей практической д?ятельности, посредственно или непосредственно, долженъ завис?ть отъ того понятія, которое мы им?емъ объ отношеніи Русскаго просв?щенія къ просв?щенію остальной Европы.

И такъ, н?тъ истины, которой признаніе было бы важн?е; н?тъ мн?нія, въ которомъ общее согласіе было бы благод?тельн?е.

Но общее мн?ніе составляется изъ частныхъ. Тамъ, гд? оно еще не составилось или не обнаружилось явно, ни чей голосъ не можетъ быть лишній; — напротивъ, каждый обязанъ произносить свой приговоръ; ибо приговоръ каждаго можетъ сод?йствовать къ образованію общаго. Вотъ почему я постараюсь высказать зд?сь свое мн?ніе, хотя въ общихъ чертахъ и сколько позволятъ мн? необходимыя условія журнальной статьи. Если читатель найдетъ мои мысли ошибочными, то по крайней м?р? увидитъ въ нихъ искреннее стремленіе къ истин?, и потому, я над?юсь, не оставитъ ихъ безъ вниманія; я над?юсь также, что благонам?ренные литераторы не откажутся почтить ихъ своими зам?чаніями, исправятъ ошибочное и подтвердятъ справедливое.

Я знаю, что общія мысли, не развитыя въ ощутительныхъ подробностяхъ, р?дко понимаются въ томъ смысл?, въ какомъ ихъ хотятъ представить; ибо р?дко, даже челов?ку съ талантомъ, удается найти выраженіе простое и незапутанное, когда онъ говоритъ общими выводами о предметахъ сложныхъ и подлежащихъ не одному разуму, но вм?ст? и опыту, и памяти, и личнымъ сображеніямъ каждаго. Потому я никогда не р?шился бы начать этой статьи, если бы не смотр?лъ на нее единственно какъ на введеніе къ подробн?йшему изложенію моихъ мыслей; если бы не над?ялся каждую изъ нихъ развить особенно, и въ прим?неніяхъ къ д?йствительности подтвердить и пояснить то, что въ краткомъ очерк? не можетъ быть представлено иначе, какъ умозрительно. —

Не со вчерашняго дня родилась Россія: тысящел?тіе прошло съ т?хъ поръ, какъ она начала себя помнить; и не каждое изъ образованныхъ государствъ Европы можетъ похвалиться столь длинною ц?пью столь раннихъ воспоминаній. Но не смотря на эту долгую жизнь, просв?щеніе наше едва начинается, и Россія, въ ряду государствъ образованныхъ, почитается еще государствомъ молодымъ. И это недавно начавшееся просв?щеніе, включающее насъ въ составъ Европейскихъ обществъ, не было плодомъ нашей прежней жизни, необходимымъ сл?дствіемъ нашего внутренняго развитія; оно пришло къ намъ извн?, и частію даже насильственно, такъ что вн?шняя форма его до сихъ поръ еще находится въ противор?чіи съ формою нашей національности.

Очевидно, что причины, столь долгое время удалявшія Россію отъ образованности, не могутъ быть случайными, но должны заключаться въ самой сущности ея внутренней жизни; и хотя въ каждую эпоху нашей исторіи находимъ мы особенныя и различныя обстоятельства, м?шавшія нашему развитію, но совокупность сихъ обстоятельствъ заставляетъ насъ заключать, что враждебное вліяніе ихъ зависило не столько отъ ихъ случайнаго явленія, сколько отъ кореннаго образованія первоначальныхъ элементовъ нашего быта, и, можетъ быть, то же обстоятельство, которое вредило просв?щенію въ Россіи, могло бы способствовать его усп?хамъ въ Италіи или въ Англіи.

Но если даже случайныя, вн?шнія причины останавливали усп?хи нашей образованности, то все же вліяніе сихъ причинъ должно было условливаться внутреннимъ состояніемъ Россіи; и вн?шнее обстоятельство, д?йствуя такимъ образомъ, становилось уже однимъ изъ элементовъ внутренней жизни, одною изъ постоянныхъ пружинъ посл?дующаго развитія. Сл?довательно, прежде нежели мы приступимъ къ вопросу: какое отношеніе между просв?щеніемъ Россіи и Европы существуетъ теперь? мы должны еще разсмотр?ть: какіе элементы личной и гражданственной образованности представляетъ намъ прошедшая жизнь Россіи, и въ какомъ отношеніи находились эти элементы къ просв?щенію Европейскому?

Отъ самаго паденія Римской Имперіи до нашихъ временъ, просв?щеніе Европы представляется намъ въ постепенномъ развитіи и въ безпрерывной посл?довательности. Каждая эпоха условливается предыдущею, и всегда прежняя заключаетъ въ себ? с?мена будущей, такъ что въ каждой изъ нихъ являются т? же стихіи, но въ полн?йшемъ развитіи.

Стихіи сіи можно подвести къ тремъ началамъ: 1-е, вліяніе Христіанской Религіи; 2-е, характеръ, образованность и духъ варварскихъ народовъ, разрушившихъ Римскую Имперію; 3-е, остатки древняго міра. Изъ этихъ трехъ началъ развилась вся Исторія Нов?йшей Европы. — Котораго же изъ нихъ недоставало намъ, или что им?ли мы лишняго? —

Еще прежде десятаго в?ка им?ли мы Христіанскую Религію; были у насъ и варвары и, в?роятно, т? же, которые разрушили Римскую Имперію; но классическаго древняго міра недоставало нашему развитію. Посмотримъ, какое отличіе произошло отъ того въ нашей Исторіи.

Изв?стно, и посл? ученыхъ разысканій Савиньи, посл? глубокомысленныхъ соображеній Гизо уже несомн?нно, что во все продолженіе среднихъ, такъ называемыхъ Варварскихъ в?ковъ, Римскіе законы, Римское устройство, разнообразно изм?ненные, иногда см?шенно, иногда чисто, но всегда очевидно, существовали во вс?хъ м?стахъ Европы, куда прежде простиралось Римское владычество. Эти законы, эти устройства, прим?шиваясь къ обычаямъ варваровъ, естественно должны были способствовать къ ихъ образованію и д?йствовать на ихъ гражданскій бытъ, а часто и на личное ихъ просв?щеніе. Но очевидн?е всего вліяніе ихъ на устройство торговыхъ городовъ, которые, сд?лавшись независимыми, стали одною изъ сильн?йшихъ пружинъ и однимъ изъ необходимыхъ элементовъ Европейскаго образованія.

У насъ также были Новгородъ и Псковъ; но внутреннее устройство ихъ (занятое по большей части изъ сношеній съ иноземцами) тогда только могло бы сод?йствовать къ просв?щенію нашему, когда бы ему не противор?чило все состояніе остальной Россіи. Но при томъ порядк? вещей, который существовалъ тогда въ нашемъ отечеств?, не только Новгородъ и Псковъ долженствовали быть задавлены сильн?йшими сос?дями, но даже ихъ просв?щеніе, процв?тавшее столь долгое время, не оставило почти никакихъ сл?довъ въ нашей Исторіи, — такъ несогласно оно было съ ц?лою совокупностью нашего быта.

Но еще важн?е, ч?мъ на образованіе вольныхъ городовъ, д?йствовало устройство древняго міра на вн?шнее образованіе Римской церкви и на ея политическое вліяніе во времена среднихъ в?ковъ. Изв?стно, что гражданская власть духовенства въ Европ? была прямымъ насл?діемъ устройства Римскаго, и что св?тское правленіе епископовъ было устроено по образцамъ Римскимъ, еще уц?л?вшимъ въ частяхъ, когда ц?лое уже и разрушилось[19]. Самая противоположность, которая существуетъ между духомъ древняго языческаго міра и Христіанствомъ, долженствовала служить къ усиленію посл?дняго и къ его многосторонн?йшему развитію; ибо, находясь въ постоянной борьб? со вс?мъ его окружающимъ, Христіанство получало безпрестанно новыя силы отъ безпрестанно новыхъ усп?ховъ, и, поб?ждая язычество, подчиняло себ? его просв?щеніе. Такимъ образомъ являлось оно въ двухъ различныхъ видахъ двумъ противоположнымъ и борящимся стихіямъ; на остатки древняго міра Христіанство д?йствовало какъ противоположное ему, обновляющее, преобразовывающее начало, которое разрушаетъ для того, чтобы создать новое; варварамъ оно являлось какъ начало созидающее, образовывающее, какъ источникъ просв?щенія, порядка и единства, посреди разногласнаго, нестройнаго и нев?жественнаго броженія; и это двойное отношеніе Христіанства къ новому и древнему міру сод?лало его центромъ обоихъ и средоточіемъ вс?хъ элементовъ Европейскаго развитія. Отъ того церковь, въ обновленной Европ?, стала не только источникомъ духовнаго образованія, но и главою устройства политическаго. Она была первымъ звеномъ того феодальнаго порядка, который связалъ въ одну систему вс? различныя государства Европы; на ней утверждена была Святая Римская Имперія; она была первою стихіею того рыцарства, которое распространило одинъ нравственный кодексъ посреди разнородныхъ политическихъ отношеній; она была единственнымъ узломъ между вс?ми нестройными элементами и вс?ми различными народами; она дала одинъ духъ всей Европ?, подняла крестовые походы и, бывъ источникомъ единодушія и порядка, остановила наб?ги варваровъ и положила преграду нашествіямъ Мусульманъ.

Въ Россіи Христіанская Религія была еще чище и свят?е. Но недостатокъ классическаго міра былъ причиною тому, что вліяніе нашей церкви, во времена необразованныя, не было ни такъ р?шительно, ни такъ всемогуще, какъ вліяніе церкви Римской. Посл?дняя, какъ центръ политическаго устройства, возбудила одну душу въ различныхъ т?лахъ и создала такимъ образомъ ту кр?пкую связь Христіанскаго міра, которая спасла его отъ нашествій инов?рцевъ; — у насъ сила эта была не столь ощутительна, не столь всемогуща, и Россія, раздробленная на уд?лы, не связанные духовно, на н?сколько в?ковъ подпала владычеству Татаръ, на долгое время остановившихъ ее на пути къ просв?щенію.

Не нужнымъ почитаю я доказывать зд?сь, что система раздробленія была свойственна не одной Россіи, что она была во всей Европ? и особенно развилась во Франціи, не смотря на то остановившей стремительный натискъ Арабовъ[20]. Но мелкія королевства, связанныя между собою сомнительною и слабою подчиненностью политическою, были соединены бол?е ощутительно узами религіи и церкви. Изв?стно также, что д?ти влад?телей такихъ королевствъ насл?довали поровну влад?нія своего отца, раздробляя его такимъ образомъ бол?е и бол?е; и что образъ внутренняго управленія ихъ во многомъ походилъ на образъ управленія нашихъ Уд?льныхъ Князей. Изъ этого однако не сл?дуетъ, чтобы феодальная система и система уд?ловъ были одно и тоже, какъ утверждали у насъ н?которые писатели; ибо, не говоря уже о другомъ, одна зависимость феодальнаго устройства отъ церкви, служащей первымъ основаніемъ вс?хъ феодальныхъ правъ и отношеній, уже полагаетъ такое различіе между двумя системами, что непонятно, какимъ образомъ многіе изъ литераторовъ нашихъ, хотя на минуту, могли почитать ихъ одинакими. Но съ другой стороны феодальное устройство представляетъ столько сходнаго съ нашими уд?лами, что нельзя не предположить, что система уд?ловъ была однимъ изъ элементовъ феодализма[21].

Этотъ элементъ, отчужденный отъ всего остальнаго образованія Европы, произвелъ у насъ то устройство, котораго сл?дствіемъ были Татары, коимъ мы не могли противопоставить ни зр?лой образованности, ни силы единодушія. Не им?я довольно просв?щенія для того, чтобы соединиться противъ нихъ духовно, мы могли избавиться отъ нихъ единственно физическимъ, матеріяльнымъ соединеніемъ, до котораго достигнуть могли мы только въ теченіе стол?тій. Такимъ образомъ очевидно, что и нашествіе Татаръ и вліяніе ихъ на посл?дующее развитіе наше, им?ло основаніемъ одно: недостатокъ классическаго міра. Ибо, теперь даже, разд?лите Россію на такіе уд?лы, на какіе она разд?лена была въ 12-мъ в?к?, — и завтра же родятся для нея новые Татары, если не въ Азіи, то въ Европ?. Но еслибы мы насл?довали остатки классическаго міра, то религія наша им?ла бы бол?е политической силы, мы обладали бы большею образованностью, большимъ единодушіемъ, и сл?довательно, самая разд?ленность наша не им?ла бы ни того варварскаго характера, ни такихъ пагубныхъ посл?дствій.

Этотъ же недостатокъ образованности общаго развивающагося духа, происходящій отъ недостатка классическаго міра, отзывается и въ самой эпох? нашего освобожденія отъ Татаръ.

Намъ не предстояло другаго средства избавиться отъ угнетенія иноплеменнаго, какъ посредствомъ соединенія и сосредоточенія силъ; но такъ какъ силы наши были преимущественно физическія и матеріяльныя, то и соединеніе наше было не столько выраженіемъ единодушія, сколько простымъ матеріяльнымъ совокупленіемъ; и сосредоточеніе силъ было единственно сосредоточеніемъ физическимъ, не смягченнымъ, не просв?щеннымъ образованностію. Потому, избавленіе наше отъ Татаръ происходило медленно и, совершившись, долженствовало на долгое время остановить Россію въ томъ тяжеломъ закосн?ніи, въ томъ оц?пен?ніи духовной д?ятельности, которыя происходили отъ слишкомъ большаго перев?са силы матеріяльной надъ силою нравственной образованности. — Это объясняетъ намъ многое, и между прочимъ показываетъ причины географической огромности Россіи.

Пятнадцатый в?къ былъ для Европы в?комъ изобр?теній, открытій, усп?ховъ умственныхъ и гражданскихъ. Но пятнадцатый в?къ былъ приготовленъ четырнадцатымъ, который самъ былъ сл?дствіемъ предыдущихъ, развившихся подъ вліяніемъ остатковъ древняго міра. Это вліяніе сначала обнаруживалось образованностью и силою Римской церкви; но потомъ, когда просв?щеніе уже распространилось въ самомъ быт? народа и вкоренилось въ св?тской гражданственности, тогда и Церковь перестала быть единственнымъ проводникомъ образованности; — и Европа обратилась прямо къ своимъ умственнымъ праотцамъ — къ Риму и Греціи. И это новое, самопознавшееся стремленіе къ міру классическому обнаруживается не только въ высшихъ умахъ, въ людяхъ, стоящихъ впереди своего народа; оно обнаруживается не только въ наукахъ и искусствахъ, дышавшихъ единственно осв?женными воспоминаніями о Грекахъ и Римлянахъ; но даже и въ самомъ народномъ быту просв?щенныхъ земель, въ самомъ устройств? ихъ гражданственности и національности. И еще прежде паденія Греческой Имперіи уже Италіянскія республики образовывались по образцу древнихъ; между т?мъ, какъ архитектура, живопись, ваяніе, науки и самый патріотизмъ въ Италіи носили глубокую печать одного идеала: классическаго міра.

Такимъ образомъ для новой Европы довершился кругъ полнаго насл?дованія прежняго просв?щенія челов?чества. Такимъ образомъ нов?йшее просв?щеніе есть не отрывокъ, но продолженіе умственной жизни челов?ческаго рода. Такимъ образомъ государства, причастныя образованности Европейской, внутри самихъ себя совм?стили вс? элементы просв?щенія всемірнаго, сопроникнутаго съ самою національностію ихъ.

И на Запад?, почти въ то же время какъ у насъ, происходила подобная кристаллизація силъ и элементовъ: мелкія королевства соединялись въ большія массы, частныя силы сосредоточивались въ подчиненности одной сил? общей. Но это сосредоточеніе и соединеніе им?ли совершенно другой характеръ отъ того, что частныя силы, частные элементы были образованы, развиты и самобытны. И тутъ и тамъ идетъ борьба за національность, независимость и ц?лость; и тутъ и тамъ стремленіе къ сосредоточенію и единству; — но тамъ просв?щеніе уже развитое, сл?довательно, знаменемъ борьбы, ц?лью стремленія, является всегда мысль религіозная или политическая; тутъ м?сто мысли заступаетъ лице, частное событіе, самозванецъ.

Только съ того времени, какъ Исторія наша позволила намъ сближаться съ Европою, то есть со времени Минина и Пожарскаго, начало у насъ распространяться и просв?щеніе въ истинномъ смысл? сего слова, то есть, не отд?льное развитіе нашей особенности, но участіе въ общей жизни просв?щеннаго міра; ибо отд?льное, Китайски особенное развитіе зам?тно у насъ и прежде введенія образованности Европейской; но это развитіе не могло им?ть усп?ха общечелов?ческаго, ибо ему недоставало одного изъ необходимыхъ элементовъ всемірной прогрессіи ума.

Что это Европейское просв?щеніе начало вводиться у насъ гораздо прежде Петра и особенно при Алекс?? Михайлович?, — это доказывается тысячью оставшихся сл?довъ и преданій. Но не смотря на то, начало сіе было столь слабо и ничтожно въ сравненіи съ т?мъ, что совершилъ Петръ, что, говоря о нашей образованности, мы обыкновенно называемъ его основателемъ нашей новой жизни и родоначальникомъ нашего умственнаго развитія. Ибо прежде него просв?щеніе вводилось къ намъ мало по малу и отрывисто, отъ чего, по м?р? своего появленія въ Россіи, оно искажалось вліяніемъ нашей пересиливающей національности. Но переворотъ, совершенный Петромъ, былъ не столько развитіемъ, сколько переломомъ нашей національности; не столько внутреннимъ усп?хомъ, сколько вн?шнимъ нововведеніемъ.

Но могло ли просв?щеніе придти къ намъ иначе, какъ посредствомъ перелома въ нашемъ развитіи, иначе, какъ въ вид? вн?шней силы, противоположной нашему прежнему быту, сражающейся съ нашею національностію на жизнь и смерть, и долженствующей не помириться съ нею, но поб?дить ее, покорить своему владычеству, преобразовать, породить новое?

Отв?тъ на этотъ вопросъ выводится ясно изъ предыдущаго; и если въ нашей прежней жизни недоставало одного изъ необходимыхъ элементовъ просв?щенія: міра классическаго, — то какъ могли бы мы достигнуть образованности, не заимствуя ея извн?? И образованность заимствованная не должна ли быть въ борьб? съ чуждою ей національностію?

Просв?щеніе челов?чества, какъ мысль, какъ наука, развивается постепенно, посл?довательно. Каждая эпоха челов?ческаго бытія им?етъ своихъ представителей въ т?хъ народахъ, гд? образованность процв?таетъ полн?е другихъ. Но эти народы до т?хъ поръ служатъ представителями своей эпохи, покуда ея господствующій характеръ совпадаетъ съ господствующимъ характеромъ ихъ просв?щенія. Когда же просв?щеніе челов?чества, довершивъ изв?стный періодъ своего развитія, идетъ дал?е и, сл?довательно, изм?няетъ характеръ свой, тогда и народы, выражавшіе сей характеръ своею образованностію, перестаютъ быть представителями Всемірной Исторіи. Ихъ м?сто заступаютъ другіе, коихъ особенность всего бол?е согласуется съ наступающею эпохою. Эти новые представители челов?чества продолжаютъ начатое ихъ предшественниками, насл?дуютъ вс? плоды ихъ образованности и извлекаютъ изъ нихъ с?мена новаго развитія. Такимъ образомъ съ т?хъ самыхъ поръ, съ которыхъ начинаются самыя первыя воспоминанія Исторіи, видимъ мы неразрывную связь и постепенный, посл?довательный ходъ въ жизни челов?ческаго ума; и если по временамъ просв?щеніе являлось какъ бы останавливающимся, засыпающимъ, то изъ этого сна челов?къ пробуждался всегда съ большею бодростію, съ большею св?жестью ума, и продолжалъ вчерашнюю жизнь съ новыми силами. Вотъ отъ чего просв?щеніе каждаго народа изм?ряется не суммою его познаній, не утонченностью и сложностью той машины, которую называютъ гражданственностью, — но единственно участіемъ его въ просв?щеніи всего челов?чества, т?мъ м?стомъ, которое онъ занимаетъ въ общемъ ход? челов?ческаго развитія. Ибо просв?щеніе одинокое, Китайски отд?ленное, должно быть и Китайски ограниченное: въ немъ н?тъ жизни, н?тъ блага, ибо н?тъ прогрессіи, н?тъ того усп?ха, который добывается только совокупными усиліями челов?чества.

На чемъ же основываются т?, которые обвиняютъ Петра, утверждая, будто онъ далъ ложное направленіе образованности нашей, заимствуя ее изъ просв?щенной Европы, а не развивая изнутри нашего быта? —

Эти обвинители великаго создателя новой Россіи съ н?котораго времени распространились у насъ бол?е, ч?мъ когда либо; и мы знаемъ, откуда почерпнули они свой образъ мыслей. Они говорятъ намъ о просв?щеніи національномъ, самобытномъ; не велятъ заимствовать, бранятъ нововведеніе и хотятъ возвратить насъ къ коренному и старинно-Русскому. Но что же? Если разсмотр?ть внимательно, то это самое стремленіе къ національности есть не что иное, какъ непонятое повтореніе мыслей чужихъ, мыслей Европейскихъ, занятыхъ у Французовъ, у Н?мцевъ, у Англичанъ, и необдуманно прим?няемыхъ къ Россіи. Д?йствительно, л?тъ десять тому назадъ стремленіе къ національности было господствующимъ въ самыхъ просв?щенныхъ государствахъ Европы: вс? обратились къ своему народному, къ своему особенному; но тамъ это стремленіе им?ло свой смыслъ: тамъ просв?щеніе и національность одно, ибо первое развилось изъ посл?дней. Потому, если Н?мцы искали чисто Н?мецкаго, то это не противор?чило ихъ образованности; напротивъ, образованность ихъ такимъ образомъ доходила только до своего сознанія, получала бол?е самобытности, бол?е полноты и твердости. Но у насъ искать національнаго, значитъ искать необразованнаго; развивать его на счетъ Европейскихъ нововведеній, значитъ изгонять просв?щеніе; ибо, не им?я достаточныхъ элементовъ для внутренняго развитія образованности, откуда возмемъ мы ее, если не изъ Европы? — Разв? самая образованность Европейская не была посл?дствіемъ просв?щенія древняго міра? — Разв? не представляетъ она теперь просв?щенія общечелов?ческаго? — Разв? не въ такомъ же отношеніи находится она къ Россіи, въ какомъ просв?щеніе классическое находилось къ Европ?? —