О характерѣ просвѣщенія Европы и о его отношеніи къ просвѣщенію Россіи. (Письмо къ гр. Е. Е. Комаровскому). (1852).

О характер? просв?щенія Европы и о его отношеніи къ просв?щенію Россіи.

(Письмо къ гр. Е. Е. Комаровскому).

(1852).

Въ посл?днее свиданіе наше, мы много бес?довали съ вами о характер? просв?щенія Европейскаго и объ его отличіяхъ отъ характера того просв?щенія Россіи, которое принадлежало ей въ древнія времена, и котораго сл?ды, до сихъ поръ еще, не только зам?чаются въ нравахъ, обычаяхъ и образ? мыслей простаго народа, но проникаютъ, такъ сказать, всю душу, весь складъ ума, весь, если можно такъ выразиться, внутренній составъ Русскаго челов?ка, не переработаннаго еще Западнымъ воспитаніемъ. Вы требовали отъ меня, чтобы я изложилъ мои мысли объ этомъ предмет? на бумаг?. Но тогда я не могъ исполнить вашего желанія. Теперь же, когда я долженъ писать о томъ же предмет? статью для Московскаго Сборника, я прошу позволенія дать этой стать? форму письма къ вамъ: мысль, что я разговариваю съ вами, согр?етъ и оживитъ мои кабинетныя размышленія.

Конечно, мало вопросовъ, которые въ настоящее время были бы важн?е этого вопроса — объ отношеніи Русскаго просв?щенія къ Западному. Отъ того, какъ онъ разр?шается въ умахъ нашихъ, зависитъ не только господствующее направленіе нашей литературы, но, можетъ быть, и направленіе всей нашей умственной д?ятельности, и смыслъ нашей частной жизни, и характеръ общежительныхъ отношеній. Однакоже, еще не очень давно то время, когда этотъ вопросъ былъ почти невозможенъ, или, что все равно, разр?шался такъ легко, что не стоило труда его предлагать. Общее мн?ніе было таково, что различіе между просв?щеніемъ Европы и Россіи существуетъ только въ степени, а не въ характер?, и еще мен?е въ дух? или основныхъ началахъ образованности. — У насъ (говорили тогда) было прежде только варварство: образованность наша начинается съ той минуты, какъ мы начали подражать Европ?, безконечно опередившей насъ въ умственномъ развитіи. Тамъ науки процв?тали, когда у насъ ихъ еще не было; тамъ он? созр?ли, когда у насъ только начинаютъ распускаться. Отъ того тамъ учители, мы ученики; впрочемъ, — прибавляли обыкновенно съ самодовольствомъ, — ученики довольно смышленые, которые такъ быстро перенимаютъ, что скоро, в?роятно, обгонятъ своихъ учителей.

„Кто бы могъ подумать, братцы, — говорилъ Петръ въ 1714 году, въ Риг?, осушая стаканъ на новоспущенномъ корабл?, — кто бы могъ думать тому 30 л?тъ, что вы, Русскіе, будете со мною зд?сь, на Балтійскомъ мор? строить карабли и пировать въ Н?мецкихъ платьяхъ? — Историки, — прибавилъ онъ, — полагаютъ древнее с?далище наукъ въ Греціи; оттуда перешли он? въ Италію и распространились по вс?мъ землямъ Европы. Но нев?жество[31] нашихъ предковъ пом?шало имъ проникнуть дал?е Польши, хотя и Поляки находились прежде въ такомъ же мрак?, въ какомъ сперва были и вс? Н?мцы и въ какомъ мы живемъ до сихъ поръ, и только благодаря безконечнымъ усиліямъ своихъ правителей, могли они, наконецъ, открыть глаза и усвоить себ? Европейское знаніе, искусства и образъ жизни. Это движеніе наукъ на земл? сравниваю я съ обращеніемъ крови въ челов?к?: и мн? сдается, что он? опять когда нибудь покинутъ свое м?стопребываніе въ Англіи, Франціи и Германіи, и перейдутъ къ намъ на н?сколько стол?тій, чтобы потомъ снова возвратиться на свою родину, въ Грецію”.

Эти слова объясняютъ увлеченіе, съ которымъ д?йствовалъ Петръ, и во многомъ оправдываютъ его крайности. Любовь къ просв?щенію была его страстью. Въ немъ одномъ вид?лъ онъ спасеніе для Россіи; а источникъ его вид?лъ въ одной Европ?. Но его уб?жденіе пережило его ц?лымъ стол?тіемъ въ образованномъ или, правильн?е, въ переобразованномъ имъ класс? его народа; и тому 30 л?тъ едва ли можно было встр?тить мыслящаго челов?ка, который бы постигалъ возможность другаго просв?щенія, кром? заимствованнаго отъ Западной Европы.

Между т?мъ, съ т?хъ поръ въ просв?щеніи Западно-Европейскомъ и въ просв?щеніи Европейско-Русскомъ произошла перем?на.

Европейское просв?щеніе, во второй половин? 19-го в?ка, достигло той полноты развитія, гд? его особенное значеніе выразилось съ очевидною ясностію для умовъ, хотя н?сколько наблюдательныхъ. Но результатъ этой полноты развитія, этой ясности итоговъ, былъ почти всеобщее чувство недовольства и обманутой надежды. Не потому Западное просв?щеніе оказалось неудовлетворительнымъ, чтобы науки на Запад? утратили свою жизненность; напротивъ, он? процв?тали, повидимому, еще бол?е, ч?мъ когда нибудь; не потому, чтобы та или другая форма вн?шней жизни тягот?ла надъ отношеніями людей или препятствовала развитію ихъ господствующаго направленія; напротивъ, борьба съ вн?шнимъ препятствіемъ могла бы только укр?пить пристрастіе къ любимому направленію, и никогда, кажется, вн?шняя жизнь не устроивалась послушн?е и согласн?е съ ихъ умственными требованіями. Но чувство недовольства и безотрадной пустоты легло на сердце людей, которыхъ мысль не ограничивалась т?снымъ кругомъ минутныхъ интересовъ, именно потому, что самое торжество ума Европейскаго обнаружило односторонность его коренныхъ стремленій; потому что, при всемъ богатств?, при всей, можно сказать, громадности частныхъ открытій и усп?ховъ въ наукахъ, общій выводъ изъ всей совокупности знанія представилъ только отрицательное значеніе для внутренняго сознанія челов?ка; потому что, при всемъ блеск?, при вс?хъ удобствахъ наружныхъ усовершенствованій жизни, самая жизнь лишена была своего существеннаго смысла: ибо, не проникнутая никакимъ общимъ, сильнымъ уб?жденіемъ, она не могла быть ни украшена высокою надеждою, ни согр?та глубокимъ сочувствіемъ. Многов?ковой холодный анализъ разрушилъ вс? т? основы, на которыхъ стояло Европейское просв?щеніе отъ самаго начала своего развитія; такъ, что собственныя его коренныя начала, изъ которыхъ оно выросло, сд?лались для него посторонними, чужими, противор?чащими его посл?днимъ результатамъ, между т?мъ какъ прямою собственностію его оказался этотъ самый разрушившій его корни анализъ, этотъ самодвижущійся ножъ разума, этотъ отвлеченный силлогизмъ, не признающій ничего, кром? себя и личнаго опыта, этотъ самовластвующій разсудокъ, или, какъ в?рн?е назвать, эту логическую д?ятельность, отр?шенную отъ вс?хъ другихъ познавательныхъ силъ челов?ка, кром? самыхъ грубыхъ, самыхъ первыхъ чувственныхъ данныхъ, и на нихъ однихъ созидающую свои воздушныя, діалектическія построенія.

Впрочемъ, надобно вспомнить, что чувство недовольства и безнадежности не вдругъ обнаружилось въ Западномъ челов?к? при первомъ явномъ торжеств? его разрушительной разсудочности. Опрокинувъ свои в?ковыя уб?жденія, онъ т?мъ бол?е над?ялся на всемогущество своего отвлеченнаго разума, ч?мъ огромн?е, ч?мъ кр?пче, ч?мъ объемлющ?е были эти убежденія, имъ разрушенныя. Въ первую минуту усп?ха, его

радость не только не была см?шана съ сожал?ніемъ, но, напротивъ, упоеніе его самонад?янности доходило до какой-то поэтической восторженности. Онъ в?рилъ, что собственнымъ отвлеченнымъ умомъ можетъ сейчасъ же создать себ? новую разумную жизнь и устроить небесное блаженство на переобразованной имъ земл?. Страшные, кровавые опыты не пугали его; огромныя неудачи не охлаждали его надежды; частныя страданія налагали только в?нецъ мученичества на его осл?пленную голову; можетъ быть, ц?лая в?чность неудачныхъ попытокъ могла бы только утомить, но не могла бы разочаровать его самоув?ренности, еслибы тотъ же самый отвлеченный разумъ, на который онъ надеялся, силою собственнаго развитія не дошелъ до сознанія своей ограниченной односторонности.

Этотъ посл?дній результатъ Европейской образованности, правда еще далеко не сд?лавшійся всеобщимъ, но, очевидно, начинающій уже господствовать въ передовыхъ мыслителяхъ Запада, принадлежитъ нов?йшей и, в?роятно, уже окончательной эпох? отвлеченно-философскаго мышленія. Но мн?нія философскія недолго остаются достояніемъ ученыхъ ка?едръ. Чт? нынче выводъ кабинетнаго мышленія, т? завтра будетъ уб?жденіемъ массъ; ибо для челов?ка, оторваннаго отъ вс?хъ другихъ в?рованій, кроме в?ры въ раціональную науку, и не признающаго другаго источника истины, кром? выводовъ собственнаго разума, судьба философіи д?лается судьбою всей умственной жизни. Въ ней не только сходятся вс? науки и вс? житейскія отношенія, и связываются въ одинъ узелъ общаго сознанія; но изъ этого узла, изъ этого общаго сознанія, снова исходятъ правительственныя нити во вс? науки и во вс? житейскія отношенія, даютъ имъ смыслъ и связь, и образовываютъ ихъ по своему направленію. Отъ того нер?дко вид?ли мы, какъ въ какомъ нибудь уголк? Европы созр?ваетъ едва зам?ченная мысль въ голов? какого нибудь труженика науки, котораго и лицо едва зам?тно толп?, его окружающей, и черезъ двадцать л?тъ, эта незам?тная мысль этого незам?тнаго лица управляетъ умами и волею этой же самой толпы, являясь передъ ней въ какомъ нибудь яркомъ историческомъ событіи. Не потому, чтобы въ самомъ д?л? какой нибудь кабинетный мыслитель изъ своего дымнаго угла могъ по своему произволу управлять исторіей; но потому, что исторія, проходя черезъ его систему, развивается до своего самосознанія. Онъ только зам?чаетъ и сводитъ въ одинъ общій итогъ совокупность господствующихъ результатовъ, и всякій произволъ въ движеніи его мысли отнимаетъ у нея всю силу надъ д?йствительностію; ибо только та система д?лается господствующею, которая сама есть необходимый выводъ изъ господствовавшихъ до нея уб?жденій. Такъ въ организм? народовъ, основывающихъ свои уб?жденія единственно на своихъ личныхъ разуменіяхъ, голова философа является какъ необходимый естественный органъ, черезъ который проходитъ все кругообращеніе жизненныхъ силъ, отъ вн?шнихъ событій возвышаясь до внутренняго сознанія и отъ внутренняго сознанія снова возвращаясь въ сферу очевидной исторической д?ятельности. Посему можно сказать, что не мыслители Западные уб?дились въ односторонности логическаго разума, но самъ логическій разумъ Европы, достигнувъ высшей степени своего развитія, дошелъ до сознанія своей ограниченности и, уяснивъ себ? законы собственной д?ятельности, уб?дился, что весь объемъ его самодвижной силы не простирается дал?е отрицательной стороны челов?ческаго знанія; что его умозрительное сц?пливаніе выводныхъ понятій требуетъ основаній, почерпнутыхъ изъ другихъ источниковъ познаванія; что высшія истины ума, его живыя зр?нія, его существенныя уб?жденія, вс? лежатъ вн? отвлеченнаго круга его діалектическаго процесса, и хотя не противор?чатъ его законамъ, однакоже и не выводятся изъ нихъ, и даже не досягаются его д?ятельностію, когда она оторвана отъ своей исконной совокупности съ общею д?ятельностію другихъ силъ челов?ческаго духа.

Такъ Западный челов?къ, исключительнымъ развитіемъ своего отвлеченнаго разума утративъ в?ру во вс? уб?жденія, не изъ одного отвлеченнаго разума исходящія, всл?дствіе развитія этого разума потерялъ и посл?днюю в?ру свою въ его всемогущество. Такимъ образомъ былъ онъ принужденъ, или довольствоваться состояніемъ полускотскаго равнодушія ко всему, что выше чувственныхъ интересовъ и торговыхъ разсчетовъ (такъ сд?лали многіе; но многіе не могли, ибо еще сохранившимися остатками прежней жизни Европы были развиты иначе), или долженъ былъ опять возвратиться къ т?мъ отвергнутымъ уб?жденіямъ, которыя одушевляли Западъ прежде конечнаго развитія отвлеченнаго разума; — такъ сд?лали н?которые; но другіе не могли потому, что уб?жденія эти, какъ они образовались въ историческомъ развитіи Западной Европы, были уже проникнуты разлагающимъ д?йствіемъ отвлеченнаго разума, и потому изъ первобытной сферы своей, изъ самостоятельной полноты и независимости, перешли на степень разумной системы, и отъ того являлись сознанію челов?ка Западнаго какъ односторонность разума, вм?сто того, чтобы быть его высшимъ, живительнымъ началомъ.

Что же оставалось д?лать для мыслящей Европы? Возвратиться еще дал?е назадъ, къ той первоначальной чистот? этихъ основныхъ уб?жденій, въ какой они находились прежде вліянія на нихъ Западно-Европейской разсудочности? Возвратиться къ этимъ началамъ, какъ они были прежде самаго начала Западнаго развитія? Это было бы д?ломъ почти невозможнымъ для умовъ, окруженныхъ и проникнутыхъ вс?ми обольщеніями и предразсудками Западной образованности. Вотъ, можетъ быть, почему большая часть мыслителей Европейскихъ, не въ силахъ будучи вынести ни жизни т?сно эгоистической, ограниченной чувственными ц?лями и личными соображеніями, ни жизни односторонно умственной, прямо противор?чащей полнот? ихъ умственнаго сознанія, чтобы не оставаться совс?мъ безъ уб?жденій и не предаться уб?жденіямъ зав?домо неистиннымъ, — обратились къ тому изб?гу, что каждый началъ въ своей голов? изобр?тать для всего міра новыя общія начала жизни и истины, отыскивая ихъ въ личной игр? своихъ мечтательныхъ соображеній, м?шая новое съ старымъ, невозможное съ возможнымъ, отдаваясь безусловно самымъ неограниченнымъ надеждамъ, и каждый противор?ча другому и каждый требуя общаго признанія другихъ. Вс? сд?лались Колумбами, вс? пустились открывать новыя Америки внутри своего ума, отыскивать другое полушаріе земли по безграничному морю невозможныхъ надеждъ, личныхъ предположеній и строго силлогистическихъ выводовъ.

Такое состояніе умовъ въ Европ? им?ло на Россію д?йствіе противное тому, какое оно въ посл?дствіи произвело на Западъ. Только немногіе, можетъ быть, и то разв? на минуту, могли увлечься наружнымъ блескомъ этихъ безразсудныхъ системъ, обмануться искусственнымъ благообразіемъ ихъ гнилой красоты; но большая часть людей, сл?дившихъ за явленіями Западной мысли, уб?дившись въ неудовлетворительности Европейской образованности, обратили вниманіе свое на т? особенныя начала просв?щенія, неоц?ненныя Европейскимъ умомъ, которыми прежде жила Россія и которыя теперь еще зам?чаются въ ней помимо Европейскаго вліянія.

Тогда начались живыя историческія розысканія, сличенія, изданія. Особенно благод?тельны были въ этомъ случа? д?йствія нашего правительства, открывшаго въ глуши монастырей, въ пыли забытыхъ архивовъ, и издавшаго въ св?тъ столько драгоц?нных памятниковъ старины. Тогда Русскіе ученые, можетъ быть въ первый разъ посл? полутораста л?тъ, обратили безпристрастный, испытующій взоръ внутрь себя и своего отечества, и, изучая въ немъ новые для нихъ элементы умственной жизни, поражены были страннымъ явленіемъ: они съ изумленіемъ увид?ли, что почти во всемъ, что касается до Россіи, ея исторіи, ея народа, ея в?ры, ея коренныхъ основъ просв?щенія, и явныхъ, еще теплыхъ сл?довъ этого просв?щенія на прежней Русской жизни, на характер? и ум? народа, — почти во всемъ, говорю я, — они были до сихъ поръ обмануты; не потому, чтобы кто нибудь съ нам?реніемъ хот?лъ обмануть ихъ, но потому, что безусловное пристрастіе къ Западной образованности и безотчетное предуб?жденіе противъ Русскаго варварства, заслоняли отъ нихъ разум?ніе Россіи. Можетъ быть, и они сами прежде, подъ вліяніемъ т?хъ же предразсудковъ, сод?йствовали къ распространенію того же осл?пленія. Но обаяніе было такъ велико, что скрывало отъ нихъ самые явные предметы, стоявшіе, такъ сказать, предъ ихъ глазами; за то и пробужденіе совершается такъ быстро, что удивляетъ своею неожиданностію. Ежедневно видимъ мы людей, разд?лявшихъ Западное направленіе, и нер?дко между ними людей, принадлежащихъ къ числу самыхъ просв?щенныхъ умовъ и самыхъ твердыхъ характеровъ, которые совершенно перем?няютъ свой образъ мыслей единственно отъ того, что безпристрастно и глубоко обращаютъ свое вниманіе внутрь себя и своего отечества, изучая въ немъ — т? основныя начала, изъ которыхъ сложилась особенность Русскаго быта; въ себ? — открывая т? существенныя стороны духа, которыя не находили себ? ни м?ста, ни пищи, въ Западномъ развитіи ума.

Впрочемъ, понять и выразить эти основныя начала, изъ которыхъ сложилась особенность Русскаго быта, не такъ легко, какъ, можетъ быть, думаютъ н?которые. Ибо коренныя начала просв?щенія Россіи не раскрылись въ ея жизни до той очевидности, до какой развились начала Западнаго просв?щенія въ его исторіи. Чтобы ихъ найти, надобно искать; они не бросаются сами въ глаза, какъ бросается образованность Европейская. Европа высказалась вполн?. Въ девятнадцатомъ в?к? она, можно сказать, докончила кругъ своего развитія, начавшійся въ девятомъ. Россія, хотя въ первые в?ка своей исторической жизни была образована не мен?е Запада, однакоже, всл?дствіе постороннихъ и, повидимому, случайныхъ препятствій была постоянно останавливаема на пути своего просв?щенія, такъ, что для настоящаго времени могла она сберечь не полное и досказанное его выраженіе, но только одни, такъ сказать, намеки на его истинный смыслъ, одни его первыя начала и ихъ первые сл?ды на ум? и жизни Русскаго челов?ка.

Въ чемъ же заключаются эти начала просв?щенія Русскаго? Что представляютъ они особеннаго отъ т?хъ началъ, изъ которыхъ развилось просв?щеніе Западное? и возможно ли ихъ дальн?йшее развитіе? и если возможно, то что об?щаютъ они для умственной жизни Россіи? что могутъ принести для умственной жизни Европы? — Ибо, посл? совершившагося сопроникновенія Россіи и Европы, уже невозможно предполагать ни развитія умственной жизни въ Россіи безъ отношенія къ Европ?, ни развитія умственной жизни въ Европ? безъ отношенія къ Россіи.

Начала просв?щенія Русскаго совершенно отличны отъ т?хъ элементовъ, изъ которыхъ составилось просв?щеніе народовъ Европейскихъ. Конечно, каждый изъ народовъ Европы им?етъ въ характер? своей образованности н?что особое; но эти частныя, племенныя и государственныя или историческія особенности не м?шаютъ имъ вс?мъ составлять вм?ст? то духовное единство, куда каждая особая часть входитъ какъ живой членъ въ одно личное т?ло. Отъ того, посреди вс?хъ историческихъ случайностей, они развивались всегда въ т?сномъ и сочувственномъ соотношеніи. Россія, отд?лившись духомъ отъ Европы, жила и жизнію отд?льною отъ нея. Англичанинъ, Французъ, Итальянецъ, Н?мецъ, никогда не переставалъ быть Европейцемъ, всегда сохраняя притомъ свою національную особенность. Русскому челов?ку, напротивъ того, надобно было почти уничтожить свою народную личность, чтобы сродниться съ образованностью Западною; ибо и наружный видъ, и внутренній складъ ума, взаимно другъ друга объясняющіе и поддерживающіе, были въ немъ сл?дствіемъ совс?мъ другой жизни, проистекающей совс?мъ изъ другихъ источниковъ.

Кром? разностей племенныхъ, еще три историческія особенности дали отличительный характеръ всему развитію просв?щенія на Запад?: особая форма, черезъ которую проникало въ него Христіанство, особый видъ, въ которомъ перешла къ нему образованность древнеклассическаго міра, и наконецъ, особые элементы, изъ которыхъ сложилась въ немъ государственность.

Христіанство было душою умственной жизни народовъ на Запад?, также какъ и въ Россіи. Но въ Западную Европу проникало оно единственно черезъ Церковь Римскую.

Конечно, каждый патріархатъ, каждое племя, каждая страна въ Христіанскомъ мір?, не переставали сохранять свою личную особенность, участвуя притомъ въ общемъ единств? всей Церкви. Каждый народъ, всл?дствіе м?стныхъ, племенныхъ или историческихъ случайностей развившій въ себ? преимущественно одну какую нибудь сторону умственной д?ятельности, естественно долженъ былъ и въ духовной жизни своей, и въ писаніяхъ своихъ богослововъ, удерживать тотъ же свой особенный характеръ, свою, такъ сказать, природную физіономію, только просв?тленную высшимъ сознаніемъ. Такъ богословскіе писатели Сирійскихъ странъ обращали, кажется, преимущественное вниманіе на внутреннюю, созерцательную жизнь челов?ка, отр?шеннаго отъ міра. Римскіе богословы занимались особенно стороною практической д?ятельности и логической связи понятій. Духовные писатели просв?щенной Византіи бол?е другихъ, кажется, им?ли въ виду отношеніе Христіанства къ частнымъ наукамъ, вокругъ него процв?тавшимъ, и сперва враждовавшимъ съ нимъ, а потомъ покорившимся ему. Богословы Александрійскіе, находясь въ двоякой борьб?: съ язычествомъ и Іудействомъ, окруженные философскими, теозофскими и гностическими школами, по-преимуществу обращали вниманіе на умозрительную сторону Христіанскаго ученія. Различные пути вели къ одной общей ц?ли, покуда стремящіеся по нимъ не уклонялись отъ общей ц?ли. Везд? бывали частныя ереси, которыя всегда им?ли близкое отношеніе къ господствующему направленію народовъ, гд? он? возникали; но он? уничтожались единомысліемъ Церкви Вселенской, соединявшей вс? частныя Церкви въ одно святое согласіе. Бывали времена, когда опасность уклоненія угрожала и ц?лымъ патріархатамъ, когда ученіе, несогласное съ ученіемъ Вселенской Церкви, согласовалось однакоже съ господствующимъ направленіемъ и умственною особенностію народовъ, частную Церковь составлявшихъ; но въ эти времена испытанія, когда для частной Церкви предстоялъ р?шительный выборъ: или отторгнуться отъ Церкви Вселенской, или пожертвовать своимъ частнымъ мн?ніемъ, Господь спасалъ Свои Церкви единодушіемъ всего Православнаго міра. Особенность каждой частной Церкви тогда только могла бы увлечь ее въ расколъ, когда бы она отд?лилась отъ преданія и общенія съ другими Церквами; но, оставаясь в?рною общему преданію и общему согласію любви, каждая частная Церковь, особымъ характеромъ своей духовной д?ятельности, только увеличивала общее богатство и полноту духовной жизни всего Христіанства. Такъ и Римская Церковь им?ла свою, такъ сказать, законную особенность, прежде ч?мъ отд?лилась отъ Церкви Вселенской; но, отд?лившись отъ нея, она естественно должна была эту частную свою особенность обратить въ исключительную форму, черезъ которую одну Христіанское ученіе могло проникать въ умы народовъ, ей подчиненныхъ.

Образованность древняго до-Христіанскаго міра, — второй элементъ, изъ котораго развилось просв?щеніе Европы, — была изв?стна Западу до половины 15-го в?ка почти исключительно въ томъ особенномъ вид?, какой она приняла въ жизни древняго языческаго Рима; но другая сторона ея, образованность Греческая и Азіатская, въ чистомъ вид? своемъ почти не проникала въ Европу до самаго почти покоренія Константинополя. Между т?мъ Римъ, какъ изв?стно, далеко не былъ представителемъ всего языческаго просв?щенія: ему принадлежало только господство матеріяльное надъ міромъ, между т?мъ какъ умственное господство надъ нимъ принадлежало и языку и образованности Греческой. Потому, всю опытность челов?ческаго ума, все достояніе его, которое онъ добылъ себ? въ продолженіе шеститысячел?тнихъ усилій, принимать единственно въ той форм?, какую оно получило въ образованности Римской, — значило принимать его въ вид? совершенно одностороннемъ, и неминуемо подвергаться опасности — сообщить эту односторонность и характеру собственной своей образованности. Такъ д?йствительно и совершилось съ Европою. Когда же, въ 15-мъ в?к?, Греческіе изгнанники перешли на Западъ съ своими драгоц?нными рукописями, то было уже поздно. Образованность Европы, правда, оживилась; но смыслъ ея остался тотъ же: складъ ума и жизни былъ уже заложенъ. Греческая наука расширила кругъ знанія и вкуса, разбудила мысли, дала умамъ полетъ и движеніе; но господствующаго направленія духа уже изм?нить не могла.

Наконецъ, третій элементъ просв?щенія, образованность общественная, представляетъ ту особенность на Запад?, что почти ни въ одномъ изъ народовъ Европы государственность не произошла изъ спокойнаго развитія національной жизни и національнаго самосознанія, гд? господствующія, религіозныя и общественныя понятія людей, воплощаясь въ бытовыхъ отношеніяхъ, естественно выростаютъ и кр?пнутъ и связываются въ одно общее единомысліе, правильно отражающееся въ стройной ц?льности общественнаго организма. Напротивъ, общественный бытъ Европы, по какой-то странной исторической случайности, почти везд? возникъ насильственно, изъ борьбы на смерть двухъ враждебныхъ племенъ: изъ угнетенія завоевателей, изъ противод?йствія завоеванныхъ, и наконецъ изъ т?хъ случайныхъ условій, которыми наружно кончались споры враждующихъ, несоразм?рныхъ силъ.

Эти три элемента Запада: Римская Церковь, древне-Римская образованность и возникшая изъ насилій завоеванія государственность, были совершенно чужды древней Россіи. Принявъ ученіе Христіанское отъ Греціи, она постоянно находилась въ общеніи со Вселенскою Церковью. Образованность древне-языческаго міра переходила къ ней уже сквозь ученіе Христіанское, не д?йствуя на нее одностороннимъ увлеченіемъ, какъ живой остатокъ какой нибудь частной народности; только въ посл?дствіи, утвердившись въ образованности Христіанской, начинала она усвоивать себ? посл?дніе результаты наукообразнаго просв?щенія древняго міра, — когда Провид?нію видимо угодно было остановить дальн?йшій ходъ ея умственнаго развитія, спасая ее, можетъ быть, отъ вреда той односторонности, которая неминуемо стала бы ея уд?ломъ, еслибы ея разсудочное образованіе началось прежде, ч?мъ Европа докончила кругъ своего умственнаго развитія, и когда, не обнаруживъ еще посл?днихъ выводовъ своихъ, она могла т?мъ безотчетн?е и т?мъ глубже завлечь ее въ ограниченную сферу своего особеннаго развитія. — Христіанство, проникнувъ въ Россію, не встр?тило въ ней т?хъ громадныхъ затрудненій, съ какими должно было бороться въ Рим? и Греціи, и въ Европейскихъ земляхъ, пропитанныхъ Римскою образованностью. Чистому вліянію его ученія на внутреннюю и общественную жизнь челов?ка Словенскій міръ не представлялъ т?хъ неодолимыхъ препятствій, какія оно находило въ сомкнутой образованности міра классическаго и въ односторонней образованности народовъ Западныхъ. Во многомъ даже племенныя особенности Словенскаго быта помогали усп?шному осуществленію Христіанскихъ началъ. Между т?мъ основныя понятія челов?ка о его правахъ и обязанностяхъ, о его личныхъ, семейныхъ и общественныхъ отношеніяхъ не составлялись насильственно изъ формальныхъ условій враждующихъ племенъ и классовъ, — какъ посл? войны проводятся искусственныя границы между сос?дними государствами по мертвой букв? выспореннаго трактата. Но, неиспытавъ завоеванія, Русскій народъ устроивался самобытно. Враги, угнетавшіе его, всегда оставались вн? его, не м?шаясь въ его внутреннее развитіе. Татары, Ляхи, Венгры, Н?мцы и другіе бичи, посланные ему Провид?ніемъ, могли только остановить его образованіе, и д?йствительно остановили его, но не могли изм?нить существеннаго смысла его внутренней и общественной жизни.

Между т?мъ эти, чуждые Россіи, три элемента первоначальной образованности Европейской: Римская Церковь, древне-Римскій міръ и возникшая изъ завоеванія государственность опред?лили весь кругъ дальн?йшаго развитія Европы, — какъ три точки въ пространств? опред?ляютъ круговую линію, которая черезъ нихъ проходитъ.

Вліяніе живыхъ еще развалинъ, уц?л?вшихъ отъ разрушенія остатковъ старой Римской образованности, на новорождающуюся образованность Запада — было всеобъемлющее. Проникая въ самое основное строеніе общественныхъ отношеній, въ законы, въ языкъ, въ нравы, въ обычаи, въ первое развитіе наукъ и искусствъ Европейскихъ, древній Римъ долженъ былъ поневол? сообщить бол?е или мен?е вс?мъ отношеніямъ Западнаго челов?ка тотъ особенный характеръ, которымъ самъ онъ отличался отъ другихъ народовъ; и этотъ особенный характеръ всей совокупности отношеній, окружающихъ челов?ка, по необходимости, долженъ былъ проникнуть въ самый, такъ сказать, внутренній составъ его жизни, переобразовывая бол?е или мен?е вс? другія вліянія, согласно своему господствующему направленію.

Потому, главная особенность умственнаго характера Рима должна была отразиться и въ умственной особенности Запада. Но если мы захотимъ эту господствующую особенность Римскаго образованія выразить одною общею формулою, то не ошибемся, кажется, если скажемъ, что отличительный складъ Римскаго ума заключался въ томъ именно, что въ немъ наружная разсудочность брала перев?съ надъ внутреннею сущностью вещей. Этотъ характеръ, очевидно, представляетъ намъ общественный и семейный бытъ Рима, логически и нераскаянно уродовавшій естественныя и нравственныя отношенія людей, по вн?шней букв? случайно выразившагося закона. Тотъ же характеръ представляетъ намъ и поэзія Римлянъ, работавшая надъ художественнымъ усовершенствованіемъ вн?шнихъ формъ чужаго вдохновенія. То же представляетъ намъ ихъ языкъ, задавившій, подъ искусственною стройностію грамматическихъ конструкцій, естественную свободу и живую непосредственность душевныхъ движеній. Тотъ же характеръ видимъ мы въ самыхъ знаменитыхъ законахъ Римскихъ, гд? стройность вн?шней формальности доведена до столь изумительнаго логическаго совершенства, при изумительномъ тоже отсутствіи внутренней справедливости. То же наружное сцепленіе мыслей на счетъ внутренней, живой полноты смысла представляетъ намъ и религія Римская, за вн?шними обрядами почти забывшая ихъ таинственное значеніе, — Римская религія, — это собраніе вс?хъ разнородныхъ, даже противор?чащихъ другъ другу божествъ языческаго міра, наружно совм?щенныхъ, внутренно разнор?чащихъ, въ то же время логически соглашенныхъ въ одно символическое поклоненіе, гд? подъ покрываломъ философской связи скрывалось внутреннее отсутствіе в?ры. Тотъ же характеръ разсудочнаго направленія зам?чаемъ мы и въ нравахъ Римскихъ, гд? такъ высоко ц?нилась вн?шняя д?ятельность челов?ка, и такъ мало обращалось вниманія на ея внутренній смыслъ; гд? гордость была доброд?телью; гд? личное логическое уб?жденіе каждаго было единственнымъ руководствомъ его д?йствій; гд?, потому, каждая личность сознавала себя не только за н?что особое, но и за н?что отличное отъ другихъ личностей, и не понимала къ нимъ иныхъ отношеній, кром? отношеній, логически выведенныхъ изъ наружныхъ условій жизни. Потому, Римлянинъ не зналъ почти другой связи между людьми, кром? связи общаго интереса; другаго единства, кром? единства партіи. Самый патріотизмъ Римлянина — безкорыстн?йшее чувство, до котораго онъ могъ достигнуть, — былъ для него не т?мъ, ч?мъ онъ былъ для Грека. Онъ не любилъ дыма отечества; даже дымъ Греческаго очага былъ для него привлекательн?е. Онъ любилъ въ отечеств? интересъ своей партіи и т? особенно, что оно ласкало его гордость. Но непосредственное, общечелов?ческое чувство было почти заглушено въ душ? Римлянина. Относительно же согражданъ своихъ понималъ онъ себя почти такъ же, какъ его великій Римъ понималъ себя относительно другихъ городовъ, его окружавшихъ; равно готовый на союзъ и на войну, онъ р?шался на то или другое по указанію разсчета, постоянно слушая внушенія той страсти, которая обыкновенно господствуетъ внутри ума сухо-логическаго и корыстно-д?ятельнаго: я говорю о страсти преобладанія надъ другими, которая въ душ? Римлянина занимала то же м?сто, какое въ душ? сочувственнаго Грека занимала страсть безразсуднаго славолюбія. Однимъ словомъ, во вс?хъ особенностяхъ Римскаго челов?ка, во вс?хъ изгибахъ умственной и душевной д?ятельности, видимъ мы одну общую черту, что наружная стройность его логическихъ понятій была для него существенн?е самой существенности, и что внутреннее равнов?сіе его бытія, если можно такъ выразиться, сознавалось имъ единственно въ равнов?сіи разсудочныхъ понятій или вн?шней формальной д?ятельности.

Христіанство, разум?ется, при самомъ появленіи своемъ среди языческаго міра, противор?чило этому направленію корыстной личности и самомнительной разсудочности Римскаго челов?ка. Обращая главную д?ятельность духа къ внутренней ц?льности бытія, оно не только противилось всякой страстности увлеченій, хотя бы и благовидными предлогами украшенной, но вм?ст?, возводя умъ къ живому средоточію самопознанія, оно боролось и съ т?мъ состояніемъ духовнаго распаденія, гд? односторонняя разсудочность отрывается отъ другихъ силъ духа и думаетъ достигнуть истины наружною связностію понятій. Между т?мъ, какъ для этой вн?шней, разсудочной мудрости Христіанская пропов?дь казалась безуміемъ, — съ высоты Христіанскаго ученія эта надменная разсудочность являлась во всей б?дности своей нечувственной сл?поты. Потому, въ первые в?ка Церкви, видимъ мы въ богословскихъ писателяхъ даже Римскаго міра нер?дкія нападенія на ложность языческаго философствованія. Однакоже господство чисто-Христіанскаго направленія не могло совершенно изгладить изъ ихъ ума особенность Римской физіономіи, которая, какъ уже мы зам?тили, оставаясь въ своихъ законныхъ границахъ, не только не м?шала истинному направленію духа, но, напротивъ, должна была еще увеличивать многостороннее богатство его проявленій, и только тамъ увлекала въ заблужденія, гд? ея излишествомъ нарушалось внутреннее равнов?сіе духа. Такъ Тертуліанъ, можетъ быть самый краснор?чивый изъ богословскихъ писателей Рима, особенно поражаетъ своею блестящею логикою, наружною связностію своихъ положеній; многія изъ его произведеній навсегда остаются украшеніемъ Церкви, хотя самое излишество логической способности, или, лучше сказать, ея отд?ленность отъ другихъ силъ разума увлекла его въ ту крайность, гд? его ученіе уже оторвалось отъ ученія чисто-Христіанскаго. Счастлив?е былъ его знаменитый ученикъ, Св. Кипріанъ, хотя не мен?е его зам?чателенъ особенностію своей логической силы. Но ни одинъ, можетъ быть, изъ древнихъ и новыхъ Отцевъ Церкви не отличался столько любовію къ логическому сц?пленію истинъ, какъ Блаженный Августинъ, по преимуществу называемый Учителемъ Запада. Н?которыя сочиненія его являются какъ бы одна, изъ кольца въ кольцо неразрывно сомкнутая, жел?зная ц?пь силлогизмовъ. Отъ того, можетъ быть, иногда увлекался онъ слишкомъ далеко, за наружною стройностію не зам?чая внутреннюю односторонность мысли, такъ, что въ посл?дніе годы своей жизни долженъ былъ самъ писать опроверженіе н?которыхъ изъ своихъ прежнихъ утвержденій.

Но если эта особенная приверженность Римскаго міра къ наружному сц?пленію понятій была небезопасна для Римскихъ богослововъ еще въ то время, когда Римская Церковь была живою частію Церкви Вселенской, когда общее сознаніе всего Православнаго міра удерживало каждую особенность въ законномъ равнов?сіи, — то понятно, что, посл? отд?ленія Рима, эта особенность Римскаго ума должна была взять р?шительный перев?съ въ характер? ученія Римскихъ богослововъ. Можетъ быть даже, эта Римская особенность, эта оторванная разсудочность, эта излишняя склонность къ наружному сц?пленію понятій, была одною изъ главн?йшихъ причинъ самаго отпаденія Рима. Конечно, не м?сто зд?сь разбирать ни причины, ни обстоятельства этого отпаденія. — Римскій ли духъ преобладанія былъ тайнымъ побужденіемъ главныхъ д?ятелей, или другія причины: вс? предположенія могутъ быть подвержены спору; но не подверженъ сомн?нію самый предлогъ отпаденія: новое прибавленіе догмата къ прежнему символу, прибавленіе, которое, противъ древняго преданія и общаго сознанія Церкви, оправдывалось единственно логическими выводами Западныхъ богослововъ.

Мы потому особенно упоминаемъ зд?сь объ этомъ обстоятельств?, что оно лучше другихъ можетъ намъ объяснить характеръ Западной образованности, гд? Римская отр?шенная разсудочность уже съ 9-го в?ка проникла въ самое ученіе богослововъ, разрушивъ своею односторонностію гармоническую ц?льность внутренняго умозр?нія.

Съ этой точки зр?нія для насъ становится понятнымъ, почему Западные богословы, со всею разсудочною добросов?стностію, могли не видать единства Церкви иначе, какъ въ наружномъ единств? епископства; почему наружнымъ д?ламъ челов?ка могли они приписывать существенное достоинство; почему, при внутренней готовности души и при недостатк? этихъ наружныхъ д?лъ, не понимали они для нея другаго средства спасенія, кром? опред?леннаго срока чистилища; почему, наконецъ, могли они приписывать н?которымъ людямъ даже избытокъ достоинства наружныхъ д?лъ и вм?нять этотъ избытокъ недостатку другихъ, тоже за какія нибудь наружныя д?йствія, совершенныя для вн?шней пользы Церкви.

Такимъ образомъ, подчинивъ в?ру логическимъ выводамъ разсудка, Западная Церковь еще въ 9-мъ в?к? положила внутри себя неминуемое с?мя реформаціи, которая поставила ту же Церковь передъ судомъ того же логическаго разума, ею самою возвышеннаго надъ общимъ сознаніемъ Церкви Вселенской; и тогда еще мыслящій челов?къ могъ уже увид?ть Лютера изъ-за папы Николая 1-го, какъ, по словамъ Римскихъ католиковъ, мыслящій челов?къ XVI в?ка могъ уже изъ-за Лютера предвид?ть Штрауса.

Очевидно, что та же нравственная причина, тотъ же перевесъ логической односторонности, который произвелъ ученіе о необходимости наружнаго единства Церкви, долженъ былъ породить и ученіе о непогр?шаемости ея видимой главы. Это было прямымъ сл?дствіемъ того особеннаго характера образованности, который начиналъ господствовать въ Западномъ мір?. Изъ этой же причины общаго состоянія умовъ въ Европ? произошло и то обстоятельство, что Франкскій императоръ могъ предложить, а Римскій архіерей могъ принять св?тское владычество въ своей эпархіи. Потомъ, по той же логической причин?, должно было полудуховное владычество папы распространиться надъ вс?ми правителями Запада и породить все устройство, такъ называемой, Святой Римской Имперіи, и весь характеръ историческаго развитія среднихъ в?ковъ, гд? св?тская власть безпрестанно см?шивалась съ духовною и безпрестанно боролась съ нею, взаимно приготовляя одна другой м?сто для будущаго паденія во мн?ніи народномъ, между т?мъ, какъ въ то же время, внутри челов?ка Западнаго, происходила тоже борьба между в?рою и разумомъ, между преданіемъ и личнымъ самомн?ніемъ; и какъ духовная власть Церкви искала себ? основанія въ сил? св?тской, такъ духовное уб?жденіе умовъ Западныхъ искало себ? основанія въ разсудочномъ силлогизм?.

Такъ искусственно устроивъ себ? наружное единство, поставивъ надъ собою одну единую главу, соединившую власть духовную и св?тскую, Церковь Западная произвела раздвоеніе въ своей духовной д?ятельности, въ своихъ внутреннихъ интересахъ и въ вн?шнихъ своихъ отношеніяхъ къ міру. Двойная башня, которая обыкновенно возвышается надъ католическимъ костеломъ, можетъ служить символомъ этого раздвоенія.

Между т?мъ св?тскіе правители, подчинившіеся главенству трив?нчаннаго правителя Церкви, сомкнули такимъ образомъ феодальное устройство, такъ называемой, Святой Римской Имперіи. Можетъ быть, это былъ единственный разумный исходъ общественной жизни народовъ, которыхъ государственное устройство возникло изъ завоеванія. Ибо непримиримая борьба двухъ спорящихъ племенъ, угнетавшаго и угнетеннаго, произвела на все развитіе ихъ исторіи постоянную ненависть сословій, неподвижно другъ противъ друга стоящихъ, съ своими враждебными правами, съ исключительными преимуществами одного, съ глубокимъ недовольствомъ и безконечными жалобами другаго, съ упорною завистію возникшаго между ними средняго, съ общимъ и в?чно бол?зненнымъ колебаніемъ ихъ относительнаго перев?са, изъ котораго рождались наружныя, формальныя и насильственныя условія примиренія, которыми вс? стороны оставались недовольными и которыя могли получить н?которое утвержденіе въ сознаніи общественномъ только изъ начала, вн? государства находящагося. Между т?мъ, ч?мъ мен?е было правъ для сословія, происшедшаго отъ племени завоеваннаго, т?мъ мен?е было правом?рности и въ понятіяхъ сословія, происшедшаго отъ завоевателей. Каждая благородная личность стремилась сд?латься сама верховнымъ закономъ своихъ отношеній къ другимъ. Мысль объ общей государственности или народности не могла проникнуть въ ихъ независимое сердце, со вс?хъ сторонъ защищенное жел?зомъ и гордостію. Только ими же изобр?тенныя и добровольно установленныя правила вн?шнихъ формальныхъ отношеній могли подчинить себ? ихъ самоуправный произволъ. Такимъ образомъ, законы чести хотя родились изъ потребности времени, какъ единственно возможная зам?на закона при совершенной беззаконности, однакоже характеромъ своимъ обличаютъ такую односторонность общественнаго быта, такую крайнюю вн?шность и формальность личныхъ отношеній, и такое забвеніе ихъ существенной стороны, что, взятые отд?льно отъ всей жизни Европейской, они одни могли бы служить полнымъ зеркаломъ всего развитія Западной общественности.

Каждый благородный рыцарь, внутри своего з?мка, былъ отд?льное государство. Потому, и отношенія между благородными лицами могли им?ть только вн?шній, формальный характеръ. Такой же вн?шній, формальный характеръ должны были носить и отношенія ихъ къ другимъ сословіямъ. Потому, и развитіе права гражданскаго въ Западныхъ государствахъ получило тотъ же смыслъ вн?шней, спорно-буквальной формальности, какой лежалъ въ самой основ? общественныхъ отношеній. Римское право, еще продолжавшее жить и д?йствовать въ н?которыхъ отд?льныхъ городахъ Европы, еще бол?е укр?пило это направленіе вн?шней формальности въ Европейской юриспруденціи. Ибо Римское право им?етъ тотъ же вн?шній формальный характеръ, за наружною буквою формы забывающій внутреннюю справедливость; можетъ быть потому, что и Римская общественная жизнь также развилась изъ постоянной борьбы двухъ противоположныхъ народностей, насильственно въ одну государственность вт?сненныхъ.

Этимъ объясняется между прочимъ, отъ чего, чужое для Европейскихъ народовъ, Римское право такъ легко могло привиться къ нимъ, исключая т? немногія страны, гд? общественность возникла не изъ завоеванія, и которыя потому об?щаютъ бол?е ц?льное развитіе въ будущемъ.

Но, начавшись насиліемъ, государства Европейскія должны были развиваться переворотами, ибо развитіе государства есть не что иное, какъ раскрытіе внутреннихъ началъ, на которыхъ оно основано. Потому Европейскія общества, основанныя насиліемъ, связанныя формальностію личныхъ отношеній, проникнутыя духомъ односторонней разсудочности, должны были развить въ себ? не общественный духъ, но духъ личной отд?ленности, связываемой узлами частныхъ интересовъ и партій. Отъ чего исторія Европейскихъ государствъ хотя представляетъ намъ иногда вн?шніе признаки процв?танія жизни общественной, — но, въ самомъ д?л?, подъ общественными формами скрывались постоянно одн? частныя партіи, для своихъ частныхъ ц?лей и личныхъ системъ забывавшія о жизни ц?лаго государства. Партіи папскія, партіи императорскія, партіи городскія, партіи церковныя, придворныя, личныя, правительственныя, религіозныя, политическія, народныя, средне-сословныя, даже партіи метафизическія, — постоянно боролись въ Европейскихъ государствахъ, стараясь каждая перевернуть его устройство, согласно своимъ личнымъ ц?лямъ. Потому, развитіе въ государствахъ Европейскихъ совершалось не спокойнымъ возрастаніемъ, но всегда посредствомъ бол?е или мен?е чувствительнаго переворота. Переворотъ былъ условіемъ всякаго прогресса, покуда самъ сд?лался уже не средствомъ къ чему-нибудь, но самобытною ц?лью народныхъ стремленій.

Очевидно, что, при такихъ условіяхъ, образованность Европейская должна была окончиться разрушеніемъ всего умственнаго и общественнаго зданія, ею же самою воздвигнутаго.

Однакоже, это распаденіе разума на частныя силы, это преобладаніе разсудочности надъ другими д?ятельностями духа, которое въ посл?дствіи должно было разрушить все зданіе Европейской среднев?ковой образованности, въ начал? им?ло д?йствіе противное и произвело т?мъ быстр?йшее развитіе, ч?мъ оно было односторонн?е. Таковъ законъ уклоненія челов?ческаго разума: наружность блеска, при внутреннемъ потемн?ніи.