Глава 20 ЕВРАЗИЙСТВО

Октябрьская революция и Гражданская война в России сопровождались невиданной по масштабам эмиграцией. В вольной или невольной эмиграции оказались лучшие интеллектуальные силы России, которые продолжали свою деятельность в эмигрантских центрах Европы – Берлине, Праге, Париже. Русские ученые, философы, богословы создавали новые учебные заведения, проводили конференции, издавали массу книг и периодических изданий. Возникали также идейные движения и организации. Наиболее ярким из них было евразийство. «Евразийство есть пореволюционное, политическое, идеологическое и духовное движение, утверждающее особенности культуры российско-евразийского мира»1373. Главная заслуга евразийцев – концептуальное обоснование нового образца цивилизации, поиски «третьего» пути. По серьезности исследования российской истории и государственности, по силе прозрения в грядущие пути отечества евразийская школа заметно выделяется среди других движений эмигрантской мысли. К евразийской школе относилась целая плеяда ярких и талантливых литераторов, философов, публицистов, экономистов первой волны эмиграции. Среди наиболее известных – географ П. Н. Савицкий, философ Л. П. Карсавин, филолог и культуролог Н. С. Трубецкой, историк Г. В. Вернадский, музыковевед и искусствовед П. П. Сувчинский, религиозные философы и публицисты – Г. В. Флоровский, В. Н. Ильин, Б. Н. Ширяев, критики и литературоведы – А. В. Кожевников (Кожаев), Д. П. Святополк-Мирский, правовед Н. Н. Алексеев, востоковед В. П. Никитин, писатель В. Н. Иванов, экономист Я. Д. Садовский.

Евразийство как самостоятельное идейное направление сложилось в начале 20-х гг. XX в. Как массовое движение евразийство публично заявило о себе в июне 1921 г. в Софии, а основой его явилось созданное в 1919 г. русскими философами-эмигрантами, осевшими в Болгарии, Российско-болгарское издательство. Контуры евразийской концепции обозначились уже в книге Н. С. Трубецкого «Европа и человечество», вышедшей в Софии в 1920 г. В следующем году там же был опубликован сборник статей «Исход к Востоку. Предчувствия и свершения. Утверждение евразийцев». В нем были статьи Н. С. Трубецкого, П. Н. Савицкого, Г. В. Флоровского. В этом программном для движения сборнике в нарочито заостренной форме были впервые четко сформулированы основные мировоззренческие принципы евразийства.

Однако впервые евразийские идеи были высказаны еще в России, до революции. Этот предъевразийский период движения был связан с научными поисками старшего поколения евразийцев – Г. Вернадского, Л. Карсавина, Н. Трубецкого. Младшее поколение (хотя разница в годах здесь была минимальная: 5–10 лет) – П. Савицкий, Г. Флоровский – присоединилось уже в эмиграции. Вернадский, с юности тянувшийся к изучению роли степной Азии в судьбе нашего Отечества, уже в 1914 г. писал статьи, где образно сравнивал движение России к Востоку с движением против Солнца. Карсавин до своей высылки из СССР в 1922 г. опубликовал отдельную книгу, само название которой – «Запад, Восток и русская идея» – говорит о сути его тогдашних интересов. И хотя речь идет в основном о богословско-религиозном аспекте проблемы Запад – Восток в ее отношении к национальной идее, а евразийские восточные приоритеты Карсавина, находящегося тогда под сильным влиянием В. Соловьева, еще не выкристаллизовались в полной мере, антизападничество занимает в настроениях мыслителя существенную роль. Уже тогда, не будучи лично знаком с другими участниками евразийского движения, известный русский медиевист утверждает, что важнейшая цель русской культуры настоятельно требует преодоления ограниченности западного эмпиризма и решительного отказа от суррогата всеединства, именуемых идеалом прогресса. Серьезно размышлял о роли Востока в исторических судьбах и перспективах России и Трубецкой, внимательно изучавший восточные языки, мифологию и фольклористику и оттачивающий свое будущее евразийское мировоззрение на заседаниях лингвистического кружка при Московском университете, где, кроме обсуждения языковых проблем, говорилось о кризисе западной духовности и «необходимости сближения европейских и азиатских тенденций мировой истории». Когда в Софии, ставшей одним из первых центров эмиграции, встретились и «объединились на общем мироощущении» основные участники евразийства, этому объединению предшествовал серьезный путь личностных исканий каждого. Революция, в которой молодые мыслители увидели закономерный итог 200-летней европеизации страны, и последующие ясные тяготы беженства сыграли роль катализатора объединения, увидевшего ясные ориентиры спасения в «исходе к Востоку».

Концепция евразийства своим пафосом новизны и специфическим радикализмом бросала вызов «катастрофическому» мироощущению, господствовавшему в эмигрантской среде, привлекала на свою сторону новое поколение русских ученых, жаждущих дать свой ответ на извечные русские вопросы о судьбе России.

В своем развитии евразийство прошло несколько этапов:

1921–1925 гг. – этап возникновения евразийства, протекавший в основном в Болгарии и Восточной Европе. «В эти годы были заложены научные, идеологические, политические основы евразийства. Тезис, что евразийство пошло от утверждения первенства культуры перед политикой, подтверждался практикой»1374. С самого начала в нем обнаружилось два направления: первое сложилось вокруг А. А. Ливена и Г. В. Флоровского, ставших вскоре священниками; второе – вокруг П. Н. Савицкого и П. П. Сувчинского. Именно в этот период была выявлена религиозная установка евразийства, сформулировано его этнографическое и хозяйственно-географическое учение, разработаны принципиальные положения об идеократии и новом правящем слое.

В Белграде, Берлине, Париже, Лондоне возникают объединения сторонников этого движения. Центром евразийства становится Прага. Диспуты и доклады, организуемые евразийцами, собирали тысячи человек. Широкий размах приобрела литературно-публицистическая и издательская деятельность. В 1923 г. для обслуживания евразийского движения было основано «Евразийское книгоиздательство», которое активно публиковало не только работы евразийцев, но и их периодику – «Евразийский временник» и «Евразийскую хронику».

Шумный успех евразийского движения заинтересовал органы ВЧК – ОГПУ, которые через созданную ими организацию «Трест» внедрили в него своих людей.

1925–1929 гг. – период расцвета евразийства. Движение имеет центром Париж. В это время публикуется множество работ евразийских идеологов, проводятся дискуссии и публичные выступления, создаются евразийские организации в Белграде, Париже, Праге. С 1928 г. начинает выходить газета «Евразия». Вместе с тем уже в этот период движения в нем обнаруживаются кризисные явления. От движения отходят Г. В. Флоровский и П. М. Бицилли, газета «Евразия» начинает кампанию за идейно-политическое сближение с советской властью. В 1928 г. разоблачен чекистский «Трест», и на евразийство легла тень «руки Кремля». В этот период евразийская идеология усложняется и вбирает в себя достаточно противоречивые тенденции. С одной стороны, ее важнейшей составляющей и философским фундаментом становится высокое метафизическое учение об иерархии «симфонических личностей», к высшим звеньям которой относится «идея Личного Бога» и Россия-Евразия, представляющая собой «соборность» наций. С другой стороны, движение приобретает все более политизированную окраску. Выражая естественную претензию любой серьезной теории увязать себя с практической жизнью, евразийцы попытались дать подробный анализ процессов, происходящих в современной им большевистской России. Разумеется, они не могли обойти тему событий 1917 г., к которым у них было сложное, неоднозначное отношение. Для евразийцев вообще было характерным разделение понятий революции как явления истории, большевизма как плода революции и коммунистической идеи как разрушительной революционной идеологии.

Начало этого периода знаменуется расцветом евразийской деятельности, как литературно-публицистической, так и организационной. Поскольку евразийская политическая, философская и историческая концепция к этому периоду была уже сформирована, в нее начали вноситься коррективы политического характера, связанные с разработкой положений о евразийской партии, ее организации и возможностях участия в политической деятельности.

1930–1931 гг. – период упадка евразийского движения. Начался массовый отток сочувствующих, сокращается влияние группорганизаций евразийцев, между ними возникают конфликты. По инициативе Пражской евразийской группы был создан распорядительный комитет под председательством П. Н. Савицкого, который подготовил и провел в Брюсселе с 1 по 5 сентября 1931 г. Первый съезд Евразийской организации. На нем были изложены культурно-исторические основы евразийства, сформулирована его программа, опубликованная отдельной брошюрой, – «Евразийство. Декларация, формулировка, тезисы» (Прага, 1932). Было решено создать Центральный комитет евразийских организаций и партию. Однако партия не была создана, организационные принципы разрушились, издательская деятельность затухла. После публикации документов съезда и книги «Тридцатые годы» не было выпущено ни одного евразийского сборника.

Однако идеи евразийства не умерли: они оригинально трансформировались уже в наше время, в «позднем евразийстве» (Л. Н. Гумилев) и «неоевразийстве» (А. Дугин).

Общее настроение, пронизывающее всю евразийскую литературу, можно определить как антизападничество и почвенничество. Евразийцы подчеркивали факт глубокого культурного переворота, совершающегося в XX в., связанного с кризисом западноевропейской культуры и цивилизации. Первая мировая война и Русская революция 1905 г. воспринимались евразийцами как провиденческие знаки, возвестившие наступление новой исторической эпохи, в которой центральное и руководящее место будет принадлежать не Европе, а России. На смену западной культуре придет новый тип культуры. Поэтому русской эмиграции, по мнению евразийцев, следует искать духовную опору в первую очередь в русских корнях, русской традиции, на русской почве.

Основной категорией евразийского мышления признавалось определение России как особого исторического и географического мира. Из этого постулата вытекает утверждение «самостоятельной ценности русской национальной стихии». Россия, заявляли евразийцы, не принадлежит ни к Востоку, ни к Западу. Это совершенно особый культурный мир, который порожден особым субконтинентом – Евразией. Как писал П. Н. Савицкий:

Мы не Восток, но и не Запад,

Особый наш уклад и род,

Мы целостный Востоко-Запад

Мы путники его высот1375.

Россия как Евразия есть месторазвитие (термин П. Н. Савицкого) – географический, этнический, хозяйственный, исторический, культурный ландшафт одновременно. «Географически евразийцы воспринимают Россию-Евразию, т. е. совокупность трех российско-евразийских низменностей-равнин и горных стран, к ним примыкающих, как “месторазвитие”», – писал П. Савицкий1376. Идеологи евразийства, противопоставляя Евразию Европе, ландшафту придавали особое, определяющее значение. По мнению П. Н. Савицкого, «флагоподобному широтно-полосовому зональному сложению евразийских низменностей-равнин противостоит мозаическое дробное зональное сложение Европы»1377. Параллельным и горизонтальным географическим зонам Евразии – пустыне, степи, лесу, тундре – соответствует особый «волновой» ритм исторического развития – «череда подъемов и депрессий», а весь евразийский мир подобен «пульсирующему сердцу»:

Всех «волновых» моих теорий

Трепещет чуткий, четкий ритм.

Как вал в открытом, бурном море,

Волна истории бежит.

Вскипает гребень белой пеной,

За ним – зияющий провал.

И вновь вздымается над бездной

Идей и сил могучий вал –

так поэтически изображает это явление П. Савицкий1378.

Наиболее оригинальными были взгляды евразийцев в области географии, истории и культурологии.

Географические взгляды евразийцев представлены по преимуществу в трудах П. Н. Савицкого, который накопил и обобщил богатый географический, геолого-почвоведческий и экономико-географический материал, положенный в основу утверждений о природной «спаянности» евразийских пространств. А основные идеи географических представлений он сформулировал следующим образом: «Можно сказать по праву: восточноевропейская, “беломоро-кавказская”, как называют ее евразийцы, равнина по географической природе гораздо ближе к равнинам западносибирской и туркестанской, лежащим к востоку от нее, нежели к Западной Европе. Названные три равнины, вместе с возвышенностями, отделяющими их друг от друга (Уральские горы и так называемый “АралоИртышский” водораздел) и окаймляющими их с востока, юго-востока и юга (горы русского Дальнего Востока, Восточной Сибири, Средней Азии, Персии, Кавказа, Малой Азии) представляют собой особый мир, единый в себе и географически отличный как от стран, лежащих к западу, так и от стран, лежащих к юго-востоку и югу от него. Если первым приурочить имя Европы, а ко вторым – имя Азии, названному только что миру, как среднему и посредующему будет приличествовать имя Евразии…»1379. Но при этом Савицкий подчеркивает, что необходимость различать в основном массиве земли Старого Света не два, а три материка, не является «открытием» евразийцев. Эти мысли уже высказывались русскими географами, в частности В. И. Лиманским. Евразийцы же «обострили формулировку» и дали новому «вновь увиденному материку» новое имя. Выявляя объективные природные свойства и закономерности географических особенностей России-Евразии, евразийцы обнаружили группу «широтно-полосных зон» распределения ботанических и природных факторов, Они сделали вывод, что на пространствах евразийского географического мира смена растительных и почвенных форм подчиняется «юго-северным» и «центро-периферическим» правильностям, а направления их действия практически совпадают. В частности, Н. С. Трубецкой указывает, что территория Евразии может быть определена следующей схемой: существует длинная, более или менее непрерывная полоса безлесных равнин и плоскогорий, тянущаяся почти от Тихого океана до устья Дуная. Эту полосу можно назвать системой степи. С севера она окаймлена широкой полосой лесов, за которой идет полоса тундр, С юга система степи окаймлена горными хребтами. Таким образом, имеются четыре тянущихся с Запада на Восток параллельные полосы: тундровая, лесная, степная, горная. В меридиальном направлении все они пересекаются с системой рек.

Этой же точки зрения придерживается Г. В. Вернадский, разделивший территорию Евразии на четыре почвенно-климатических зоны: безлесную тундру, лесную зону, степную зону и безлесные пустыни. По его мнению, размещение этих зон по параллелям «в значительной мере обусловило собою направление движения кочевавших племен Евразии»1380. Такое расположение и соотношение зон способствовало миграционным процессам, постепенному перемещению русского населения па восток. Экстенсивное земледелие вело к быстрому оскудению лесных пространств и почвы, и земледельцам приходилось переходить на новое место.

Еще одну особенность географического положения Евразии указал П. Савицкий в статье «Континент-океан». Внешние очертания Евразии характеризуются отсутствием выхода к открытому морю и отсутствием изорванности береговой линии. Поэтому она, наряду с Канадой, является самой континентальной.

Географические детерминанты, по утверждению евразийцев, не являются прямым геоприродным обоснованием каких-либо административно-политических границ, они носят рукотворный, исторический характер. Но изучать их обязательно нужно на уровне междисциплинарных исследований.

Одной из так называмых междисциплинарных дисциплин, по мнению П. Н. Савицкого, должна быть синтетическая дисциплина – геософия, изучающая «спаянность» территории России-Евразии, исторические судьбы ее народов, естественную их совместимость и преемственность. Таким образом, естественно выходили на своеобразную интерпретацию истории.

Будучи историками, многие евразийцы предложили свою трактовку русской истории, связывая ее с влиянием окружающей географической среды. Наиболее адекватно евразийскую историческую концепцию изложил Г. В. Вернадский. Исходная методологическая посылка его взглядов на историю заключается в следующем: «Каждая народность оказывает психическое и физическое давление на окружающую этническую и географическую среду. Создание народом государства и усвоение им территории зависит от силы этого давления и от силы этого сопротивления, которое это давление встречает»1381. Исходя из этого, русскую историю он рассматривает через призму соотношения между лесом и степью, употребляя «эти понятия не в почвенно-ботаническом их значении, а в совокупности их природного и историко-культурного значения»1382. И выделяет пять периодов русской истории:

Первый период – с древнейших времен до смерти Святослава Игоревича в 972 г. Это период объединения леса и степи для использования выгод обмена их природными богатствами.

Второй период – с 972 г. до нашествия Батыя на Русь в 1238 г. Это период борьбы между лесом и степью.

Третий период – с 1238 г. до основания зависимого от Москвы Касимовского татарского царства в 1452 г. Это период победы степи над лесом.

Четвертый период – 1452–1696 гг. – распадение Золотоордынской державы, возвышение Москвы, когда русский север наступает на «монголо-турецкий юг и восток». Это период завоевания Казани, Астрахани, Сибири и Дона, т. е. есть победа леса над степью.

Пятый период – распространение Российского государства почти до естественных пределов Евразии, период объединения леса и степи «в отношении хозяйственно-колонизационном»1383.

Евразийцы переосмыслили ряд устоявшихся положений традиционных исторических представлений. В частности, они не согласились считать Россию отсталой периферийной страной, основная миссия которой – служить сдерживающим препятствием дикого нашествия с Востока. Россия – самостоятельная страна, утверждали они, с полноценными отношениями с другими народами, населяющими евразийское пространство.

Вторая историческая новация евразийцев носила шокирующий характер. Они предложили переосмыслить монголотатарское иго и последующее государственное строительство Российской империи. Эта точка зрения изложена в работе Н. С. Трубецкого «Наследие Чингисхана. Взгляд на русскую историю не с Запада, а с Востока» (1925). В ней говорится, что Киевская Русь не есть та основа, на которой выросло Русское государство – Россия-Евразия. Киевская Русь – это сумма княжеств, управляемая князьями варяжских династий, пишет Н. С. Трубецкой, и расположены они в бассейнах трех рек, которые почти непрерывной линией соединяют Балтийское и Черное моря. Географическая его сущность – путь «из варяг в греки».

В то же время на территории нынешней России (Российской империи, СССР) существовали: государство Хазарское (в низовьях Волги и на Дону) и Болгарское (в среднем течении Волги и по Каме). Эти государства существовали одновременно с Киевской Русью, были политически и хозяйственно едва ли не сильнее ее. При этом господства на евразийской территории никто из них достичь не мог, ибо на пути этих оседлых, земледельческих, привязанных к тому или иному руслу государств, лежала полоса степи, где хозяйничали воинственные кочевники.

По этим причинам из Киевской Руси и не могло развиться никакого мощного государства. Киевская Русь не могла ни расширить своей территории, ни увеличить свою внутреннюю государственную мощь, ибо, будучи естественно прикреплена к известной речной системе, она в то же время не могла вполне овладеть всей этой системой до конца: нижняя, самая важная часть этой системы, пролегающая по степи, всегда оставалась под ударами степных кочевников-печенегов, половцев и др. Киевской Руси оставалось только разлагаться и дробиться на мелкие княжества.

«Всякое государство жизнеспособно только тогда, когда может осуществлять те задачи, которые ставит ему географическая природа его территории», – делает вывод Н. С. Трубецкой1384. Географическим «заданием» Киевской Руси было осуществление товарообмена между Балтикой и Черным морем. В силу указанных причин это было невыполнимо, и Киевская Русь не могла быть жизнеспособна. Из всего этого, считает Трубецкой, становится проблематичной точка зрения о приращении Руси Киевской Русью. Решая этот вопрос, евразийцы советуют обратиться к карте, где хорошо прослеживается, что почти вся территория России некогда составляла часть монгольской монархии Чингисхана. Однако между Россией и монархией Чингисхана евразийцы знак равенства не ставят. В монархию Чингисхана входила почти вся Азия, а между тем Россия не есть Азия. Как пишет Н. С. Трубецкой, «Россия есть лишь часть монархии Чингисхана»1385. Она определяется особыми географическими условиями, отделяющими ее от остальных частей Чингисхановой монархии, – полосным расположением географических зон.

Трубецкой не подвергает сомнению, что вторжение войск Чингисхана на Русь было тяжелым потрясением. Но в этом процессе он обнаруживал также положительную сторону, поскольку считал, что монгольский тип организации власти способствовал созданию мощного Московского царства, легшего в основу будущей Российской империи. «Монголы, – отмечал Трубецкой, – формулировали историческую задачу Евразии, положив начало ее политическому единству и основам ее политического строя»1386. Столкновение русских с мощной государственной системой, которая затем легла в основу российской государственности, по Трубецкому, положительно сказалось на всем политическом и культурном развитии России: прекратились междоусобицы, начался национальный и духовный подъем, появилось осознание русскими себя как единой целостности. В это время идет переосмысление прошлой истории, появляются сказания о богатырях, мелкие удельные князья превращаются в героев, появляются образы Ильи Муромца. Добрыни, Алеши Поповича. Все это символы духовного подъема русского духа. В этот же период укрепляется и все более расширяется православие и т. д.

Достоверно известно, что Киевская Русь была втянута в общую финансовую систему монгольского государства. Сама дань может рассматриваться не как плата побежденного победителю, а как участие в единой государственной системе. Подтверждением этому может служить активное политическое взаимодействие Орды и Московии. В ставке Чингисхана постоянно находились русские послы; они были отнюдь не пленниками или заложниками. Да и могло ли произойти отражение вторжения Ливонских рыцарей, не будь если не военного союза, то хотя бы перемирия с монголами?

Вместе с тем государственная система монголов в целом была неприемлема для Руси в силу ее насильственного введения, и поэтому была заимствована византийская государственная система для «обрусения и опрославления» монгольской идеи государственности. Так, пишет Трубецкой, свершилось чудо, переродившее монгольскую государственную идею в православно-русскую. А Россия стала провинцией монгольской империи – московским улусом.

Согласно евразийской концепции Н. С. Трубецкого, благодаря «горению» русского национально-религиозного чувства, произошла переплавка северо-западного улуса монгольской монархии в Московское царство, в котором монгольский хан был заменен русским царем, а Москва стала «новой объединительницей евразийского мира».

Историческая неправота Трубецкого очевидна, поскольку монгольский идеал государственности отнюдь не выходил за рамки удельно-вечевой системы. Поэтому никакое «оплодотворение» его византизмом было бы просто невозможно. «Византизм означал цезарепапизм, т. е. абсолютную концентрацию в руках светского правителя мирской и духовной власти. После христианизации Руси первыми подобной установки придерживались киевские князья. От них и вели свою родословную московские государи. В империи Чингисхана вообще не существовало государственной религии, там все веры были равны. Так что Москве от монголов перенимать было нечего: все необходимое она находила в своей “собственной античности” (Д. С. Лихачев) – древнекиевских временах, к которым и восходило ее политическое бытие. Не понимать (а тем более не знать) Трубецкой этого не мог, однако “евразийский соблазн” (Г. В. Флоровский) заставлял его упорно отказываться от бесспорных исторических фактов»1387.

Географические и исторические представления евразийцев повлияли на их культурологические взгляды, в которые они внесли новые положения о связи культуры с «месторазвитием». Вот их аргумент: «Естественные условия равнинной Евразии, ее почва и особенно степная полоса, по которой распространилась русская народность, определяют хозяйственно-социальные процессы евразийской культуры. Все это возвращает нас к основным чертам евразийского психологического уклада, к осознанию ограниченности социально-политической жизни и ее связи с природой, к «материковому» размаху, к «русской широте» и к известной условности исторически устоявшихся форм, к «материковому» национальному самосознанию в безграничности, которое для европеизированного взгляда часто кажется отсутствием патриотизма, т. е. патриотизма европейского»1388. Евразийцы считают, что в русской культуре сочетаются европейские и азиатские элементы, что она прочно связана с миром азиатских культур. В результате она становится представительницей не только европейской, но и неевропейской культуры. Еще один аспект культурологии евразийства заключается в отрицании «абсолютности» западноевропейской культуры, являющейся якобы вершиной культурной эволюции мира. Европейской «общечеловеческой» культуре евразийцы противопоставили тезис об относительности многих установок европейского сознания. Деление народов на «культурные», «малокультурные», «некультурные» и «дикие» не выдерживает критики и является надуманным. Н. С. Трубецкой в работе «Европа и человечество» (1920) подверг критике аргументы такого противопоставления:

– Утверждают, что европейцы побеждают дикарей. Но в истории нередки случаи победы кочевников над оседлыми народами, и «великие культуры древности» были разрушены именно «варварами».

– Утверждают, что «дикари» не способны воспринять сложный мир европейской культуры. Но и европейцы также мало способны проникнуться понятием культуры дикарей. У них разное направление развития, и поэтому нельзя сделать вывод о том, кто «выше», а кто «ниже» по своему «развитию».

– Утверждают, что умственный багаж культурного европейца выше умственного багажа «дикого бушмена». Это аргумент не самоочевиден, т. к. хороший дикарь-охотник хранит в своем уме огромный запас знаний об окружающем мире, которые систематизированы и готовы к применению.

– Утверждают, что европейская культура сложнее культуры дикаря, В действительности правила этикета и условности общения у многих дикарей гораздо сложнее и более детально разработаны, чем у европейцев. А кодексу «хорошего тона» подчиняются все члены «дикого» племени, тогда как у европейцев хороший тон – удел высших слоев общества.

Итак, «большая или меньшая сложность ничего не говорит о степени совершенства культуры. Эволюция так же часто идет в сторону упрощения, как в сторону усложнения. Поэтому степень сложности никак не может служить мерилом прогресса. Европейцы прекрасно понимают это и применяют это мерило только тогда, когда оно удобно для их целей самовосхваления»1389. И далее, по Н. С. Трубецкому, необходимо понять:

– «что европейская культура не есть нечто абсолютное, не есть культура всего человечества, а лишь создание ограниченной и определенной этнической или этнографической группы народов, имевших общую историю;

– что только для этой определенной группы народов, создавших ее, европейская культура обязательна;

– что она ничем не совершеннее, не “выше” всякой другой, ибо “высших“ и “низших” культур и народов вообще нет. А есть лишь культуры и народы более или менее похожие друг на друга»1390.

Отрицая культурный европоцентризм, Н. С. Трубецкой, как и другие евразийцы, утверждает взаимодействие культур евразийских народов в тенденции субкультурной интеграции, при устойчивой самоценности и самобытности каждого из них.

Своего совершенства процесс становления русской культуры достиг в православной церкви, смысл которой фокусируется понятием вселенскости, т. е. распространением христианства по всему миру и единением всех через совершенствование Царства Божия. Правда вселенскости препятствуют различного рода ереси, к которым евразийцы относят «латинство» и его производные – просвещение, либерализм, коммунизм. Им евразийцы противопоставили учение о культуре как симфонической личности, предложенное Л. П. Карсавиным. Они утверждают, что ни европейское представление об индивиде как социальном атоме, ни формальное волеизъявление индивидами демократических свобод не отражают подлинных интересов народа, взятого в единстве современного, прошлого и будущего поколений. Подлинные интересы выражаются в культуре, по отношению к которой воля, свобода отдельного индивида имеет смысл лишь как индивидуализация симфонического целого, являющегося их самореализацией во внешнем мире. Православная христианская вера имеет авторитет последней инстанции, для неверующих авторитетом симфонического единства обладает государство, которое реализовало единство, взаимосвязь и цельность всех сфер нецерковного евразийского мира.

Евразийцы пристально следили за строительством нового советского государства и приветствовали участие в государственном управлении тюркоязычных народов. В этом они видели Россию подлинную, историческую, не выдуманную, а настоящую Россию-Евразию, преемницу Чингисхана. Русскую революцию евразийцы приветствовали как массовое культурное движение за отказ России от прежнего романо-германского влияния.

Коммунистическую идеологию и «большевизм» евразийцы отрицали как атеистические, прозападные, антинародные. Большевики, считали они, опасны, пока исповедуют коммунистическую идеологию, однако, несмотря на это, евразийцы не отрицали опасных для них «политических игр» с НКВД. В результате они оказались перед выбором: принять «покровительство» НКВД или встать на путь открытой борьбы с ним. Евразийцы избрали «третий» путь, сделав попытку «переиграть» НКВД. Результат, как и следовало ожидать, оказался трагическим: глава движения П. Н. Савицкий отсидел двенадцать лет в сибирском ГУЛАГе, а Святополк Мирский, Эфрон, Карсавин погибли от рук чекистов.

Евразийская концепция охватывает не все стороны российской действительности. Однако евразийцам нельзя отказать во внимании к ее современным проблемам и будущему РоссииЕвразии. Вот как об этом пишет Л. Н. Гумилев, разбирая евразийские идеи Н. С. Трубецкого: «Евразийство – это менее всего простая интерпретация исторических событий. Помимо анализа тогдашней национальной ситуации Евразии-СССР, автор предлагает модель будущего национального устройства Евразии и пути следования к нему»1391. Эта евразийская модель социального обустройства России утверждает построение общественной «системы государственно-частного хозяйства» (нe являющейся «ни капитализмом, ни социализмом»), континентального федеративного государства, соборную организацию хозяйства («хозяйно-державная»), открытость к различным влияниям с одновременным сохранением своей самобытности. В этом утверждении немало идей и подходов, предвосхитивших современные поиски стратегии общественного развития. Актуальной проблемой современности является также сохранение этнической и культурной целостности русской нации. Л. Н. Гумилев, представитель позднего евразийства, считает, что «если Россия будет спасена, то только как евразийская держава и только через евразийство».

Л. Н. Гумилеву принадлежит заслуга дальнейшей разработки евразийских идей. Он создатель естественно-научной теории этногенеза, исследователь этнической истории особого географического региона – Великой степи. Как и евразийцы, он был противником евроцентристского мифа о татаро-монгольском иге, об «извечной» борьбе леса и степи. Не борьба, а динамические отношения с ясно выраженным чувством комплиментарности (уважения) существовали, по мнению Гумилева, между Русью и Степью (подробнее о жизни и научных идеях философа, историка и этнографа см. у нас раздел «Персоналии»).

Евразийские идеи продолжают жить и сегодня; они используются для решения ряда современных, особенно геополитических, проблем. Одним из самых значительных неоевразийцев является редактор журнала «Элементы» А. Дугин.

В отличие от классических евразийцев, понятие «Евразия» у Дугина, как и у идеологов «новых правых», включает в себя не только историческую Россию, но и весь одноименный материк.

По-своему развивая концепцию традиционного евразийства, в рамках которого Россия-Евразия была обозначена как «континент-океан», А. Дугин противопоставил две культуры – океаническую (культуру атлантистов) и концептуальную (культуру евразийцев). Процесс исторического развития рассматривается им в виде непрерывного противостояния этих непримиримых культур (Великая война континентов), в ходе которой попеременно та или иная сторона одерживала победу.

В поисках духовных оснований для противопоставления России и Запада Дугин постоянно обращается к своей версии «сакральной традиции». Здесь он, на наш взгляд, вступает в противоречие с провозглашенным им же самим принципом «почва выше крови», так как идея «почвы» оказывается «мистикой крови». Дугин считает, что каждый народ имеет свою собственную миссию, «глубинные сакральные причины» существовать именно в данном пространственно-временном периоде, совершать именно данные деяния, появляться и исчезать именно в данные моменты истории. По мнению Дугина, Россия отлична от других «сакральных регионов» Востока гораздо в большей степени, чем сами они отличаются друг от друга. Одной из главнейших особенностей России он считает отсутствие в ее духовной культуре сложной и изощренной метафизики, составляющей в определенном смысле сущность, духовности восточноиндуистского, буддистского, даосского и исламского типов.

Евразийские идеи широко используются западными идеологами, особенно «новыми правыми» – Р. Стойкером (Бельгия), А. де Бонна (Франция) и др. Самое значительное выражение они получили у французского философа Ж. Тириара, который резко выступил против общеобязательности американской модели развития, считая, что Европа, чтобы противостоять Америке, должна «распространиться» на Сибирь.

В контексте нынешней сложной социально-политической ситуации в России возникает проблема возможности использования евразийских идей представителями различных политических движений. Таким образом, это становится вопросом не только политической теории, но и политологической практики, проблемой применения евразийских (или подобных евразийству) концепций в современном политическом процессе. Можно сказать, что отдельные положения евразийства берутся на вооружение самыми различными политическими и общественными движениями. Используются некоторые положения, взятые из евразийства и приспособленные к нынешней политической реальности политическими лидерами: например, идея «евразийского союза» в изложении президента Казахстана Назарбаева, а также президента Татарстана Шаймиева и др.

В настоящее время Россия столкнулась с необходимостью выработки собственной внешнеполитической доктрины, предполагающей поиск. В том числе новых, нетрадиционных партнеров для экономического и культурного сотрудничества. Остро стоит перед Россией также проблема разрешения межэтнических и межконфессиональных противоречий, в особенности – локальных военных конфликтов. Все это повышает интерес различных аналитических центров к нетрадиционным вариантам решения указанных острых проблем.

Общекультурная ценность евразийской общности связана с тем, что она перспектива для Содружества Независимых Государств, открывает дорогу в новый Союз народов. Сейчас интеграционные тенденции являются характерной чертой мирового развития. На авансцену истории выходят новые геополитические и культурные общности. Поэтому евразийские идеи с их преемственностью культур, систематичностью и открытостью различным влияниям при одновременном сохранении самобытности могут послужить отправной точкой для построения новых социальных и культурных общностей.