II «РЕСПУБЛИКА ЕВРАЗИЯ»: ПЕРСПЕКТИВА ДЛЯ КАЗАХСТАНА

В основе статьи – текст доклада «Смысл евразийской идеи для Казахстана и России», представленного на втором заседании Международной научно-практической конференции «Евразийский диалог: исторические связи и перспективы». Заседание, на котором был зачитан доклад, состоялось в Москве, на историческом факультете МГУ им. М. В. Ломоносова, 1 октября 2005 года. Под заглавием «Республика Евразия» статья была размещена 24 ноября 2005 года на сайте «АПН-Казахстан» (http://www.apn.kz/publica-tions/article71.htm). В печатном виде публикуется впервые. Большая часть выделений полужирным шрифтом, обусловленных форматом электронной публикации, сняты составителями настоящего сборника. – Прим. ред.

В чем смысл евразийской идеи для Казахстана и России? Ее истоки можно усмотреть в делах великих государственных деятелей прошлых эпох. Но это все-таки было бы большой натяжкой. Как бы мы ни апеллировали к великим делам Александра Македонского, Тамерлана и других подобных людей, несомненно, что впервые евразийскую идею, как мы ее понимаем, сформулировали русские эмигранты в начале 1920-х годов. Это были такие выдающиеся люди, как Николай Трубецкой, Петр Савицкий и их единомышленники. Они же и сформулировали понятие «Евразия». Так что, если какое-то стихийное «протоевразийство» существовало до них, то им мы обязаны осмыслением, осознанием этой реалии.

Каковы вообще истоки понятия «Евразия»? Откуда оно взялось? Кем были люди, выдвинувшие это понятие? Это были, прежде всего, глубоко православные люди, убежденные в незаконности претензий Запада представлять человечество в целом. Во-вторых, они в своих построениях и прозрениях исходили из того, что Россия того времени – Советская Россия! – была единственной силой, способной противостоять Западу. В-третьих, они были убеждены, что Россия советская трансформируется в Россию постсоветскую, православную по своим идеям. И, в-четвертых, они по-особому осмыслили геополитический образ той России, которая воссоздалась к началу 1920-х годов, после революции и Гражданской войны. Эта новая Россия, в отличие от России дореволюцион ной, не включала свои прежние западные окраины, выходящие в Европу, но в то же время прочно держала за собой имперские завоевания в Центральной Азии – казахстанские степи и туркестанские пустыни вплоть до Памира и Тянь-Шаня. Образ такой России впечатлял их по-настоящему, и от него они отталкивались в своих построениях.

Само понятие «Евразия» несло для евразийцев двоякий смысл. Евразия – это земли между Азией и Европой, земли с особой судьбой. Но Евразия для них была также омонимом большой Евразии-континента. Отсюда проистекала их вера в то, что на этих территориях сложится культура, которая когда-то вберет в себя весь материк. Россия-Евразия была прообразом будущего объединенного континента, а соотношение понятий «Евразия» и «Европа» указывало на Европу как на некоторый выломавшийся кусок этой целостности, незаконно претендующий ее представлять.

Эта своеобразная языковая алхимия перешла в алхимию географических образов. Петр Савицкий разработал периодическую систему растительных и почвенных зон Евразии. Она выглядела так: если Европа представлена лесными массивами, то Россия-Евразия характеризуется гигантской симметрией леса и степи. Вокруг этой гигантской симметрии леса и степи надстроена вторая симметрия тундры и пустыни и над ними – дополнительная симметрия крайних безжизненных льдов, а на юге – безжизненных пустынь Афганистана и частично Тибета, которые тем самым естественно втягиваются в евразийское пространство.

Далее Савицкий высказывал следующее соображение: ядром этого закольцованного в себе мира являются те территории, где представлены все эти зоны вместе, прежде всего – тундра, лес, степи и пустыни. Земли между Волгой и Алтаем – вот ядро этого гигантского мира. По сторонам его воздвигаются фланги, где эта четырехчленная система постепенно редуцируется в трехчленную: с одной стороны, с запада, – это степь, лес, тундра, а с другой стороны, со стороны востока, – это тундра, лес и монгольские пустыни. И, наконец, окончательная редукция, окончательная ассоциация этой системы – места, где представлены только две зоны: это тундра и лес. Это с одной стороны – Дальний Восток, с другой стороны – полоса от Карпат до Скандинавского полуострова.

Данная гигантская картина, на самом деле, – не что иное, как идея закольцованного, замкнутого в себе мира, где зреет культура, которая в дальнейшем распространится на весь материк. Вот что вдохновляло евразийцев. Их последователь Лев Гумилев не верил в то, что Евразия сможет в себя вобрать весь материк. Он свел евразийство к более простой идее – к идее суперэтноса, сформировавшегося в лесной и степной, отчасти в пустынной полосе. Такова схема евразийской идеи до крушения Советского Союза.

Когда Советский Союз рухнул, вся эта схема разлетелась, ибо не осталось закольцованной системы. Вместо нее мы увидели нечто совершенно другое. На карте мира выделился гигантский пояс территорий, проходящий между центрами силы и цивилизационными центрами большой Евразии. Это – пояс, тянущийся от Прибалтики через Восточную Европу с прихватом Балкан, далее идущий через Кавказ, затем через новую Центральную Азию. Пояс, в котором сталкиваются интересы выходящих на него центров силы, а также не выходящего в него мирового американского центра силы, пытающегося контролировать этот пояс в целях контроля над второстепенными центрами силы, к нему примыкающими. Россия сейчас находится как бы в гигантском кольце двух дуг: с одной стороны проходит дуга «великого лимитрофа», с другой – дуга замерзающих океанских вод. Они смыкаются там, где Россия соприкасается с незамерзающими океанами – в районах Мурманска и Владивостока.

Может ли такая Россия притязать на звание России-Евразии? Если она притязает на него, сразу возникает вопрос: хочет ли она восстановить советское пространство в каком-то виде? Ведь Евразия потеряла земли, которые, с точки зрения родоначальников евразийской идеи, конституировали российское пространство. Обратим внимание на то, что российские политики почти не озвучивают официально идею Евразии, и это совершенно правильно. Во-первых, потому что идея Евразии, звучащая из уст наших политиков, почти неизбежно вызвала бы сопротивление у местных элит постсоветского пространства как претензия на объединение этих земель под российской гегемонией. Во-вторых, нужно вспомнить, что после разрушения Советского Союза идея Евразии как обозначения промежуточного пространства Европы и Азии стала связываться с антироссийскими проектами постсоветского Юга возле евразийского транспортного коридора. В-третьих, этой идеей изрядно злоупотребляют. Достаточно вспомнить слова одного журналиста, который объяснял деяния маршала Шапошникова, оставившего несметные горы оружия Джохару Дудаеву, тем, что тот «подарил» это оружие молодой Чеченской республике из евразийского братства. (Можно вспомнить также призывы Александра Дугина, нашего евразийца.) Совершенно очевидно, что евразийская идея, провозглашенная Россией, должна вызывать, и вызывает, сопротивление на постсоветском пространстве.

И в это время мы видим возникновение нового государства, распростершегося между Каспием и Алтаем, государства, вобравшего в себя львиную долю того добротного ядра Евразии, о котором писал Савицкий. Это государство, на территории которого осуществляются встреча и сосуществование русского и степного этносов с преобладанием последнего. Мы видим постсоветский Казахстан как государство, на которое наиболее органично ложатся концепции классического евразийства. И совершенно естественно, что евразийскую идею в 1990-х годах провозгласила не Россия устами своих официальных политиков, а Казахстан устами президента Назарбаева. Если для нынешней России евразийская идея не выглядит как основание существования, то для Казахстана она выглядит именно так. Я думаю, что на самом деле сегодня мы должны говорить не о России-Евразии, а о Казахстане-Евразии.

Если бы Казахстан хотел поискать себе другое, более претенциозное название, он по праву мог бы избрать название «Республика Евразия». Но в то же время мы должны учесть, что Россия по своим прагматическим соображениям волей-неволей должна применять геополитические технологии, которые выводят ее на стык с евразийской идеей. Совершенно очевидно, что рассмотренная выше нынешняя геополитическая ситуация толкает Россию к сотрудничеству с другими центрами силы, выходящими к границам лимитрофов. Эти силы стремятся к тому, чтобы евразийский пояс был поясом сотрудничества, чтобы он сводил воедино народы, соседствующие с ним, а не был бы поясом, обеспечивающим установление контроля над этими центрами со стороны силы внешней. Россия волей-неволей должна идти на сотрудничество с соседствующими центрами силы – Китаем, Ираном и Индией, поддерживая это сотрудничество через народы Великого Лимитрофа. Только это обеспечит ей безопасность в ее коммуникационном Урало-Сибирском ядре. Оптимальная сейчас для России политика состоит в том, чтобы не провозглашать евразийскую идею как свою, но, принимая ее как выдвигаемую казахскими лидерами – лидерами «Республики Евразия», – идти на сотрудничество с Казахстаном и придавать этой идее пророссийское, а не антироссийское наполнение.