Этика несогласия

Теперь рассмотрим подробнее применение серебряного правила в интеллектуальных дебатах. Критиковать можно то, что человек сказал или имел в виду. Первое больше способствует появлению сенсаций – такие вещи разносить удобнее. Шарлатан – скажем, сочинитель и псевдорационалист Сэм Харрис – отличается тем, что защищает свою позицию или атакует критика, концентрируясь на конкретном высказывании («вот что он сказал») вместо того, чтобы бить по позиции критика («вот что он имеет в виду» или, шире, «вот за что он ратует»), – последнее требует основательно углубиться в рассматриваемую идею. Заметим, что тот же принцип применим к трактовке религиозных текстов, часто вырываемых из более широкого контекста.

Невозможно сочинить абсолютно рациональное рассуждение без пассажа, который, если его вырвать из контекста, бесчестный текстовик не выставил бы тотально абсурдным, сделав из него сенсацию; ничего удивительного, что политики, шарлатаны и, самое печальное, журналисты за такими пассажами охотятся. «Дайте мне несколько строчек, написанных кем угодно, и я найду причину вздернуть этого человека», – слова, которые приписывают Ришелье, Вольтеру, Талейрану (злобный цензор фазы террора Французской революции) и еще нескольким деятелям. «Факты верны, новости фальшивы», – сказал Дональд Трамп на пресс-конференции, которую по иронии судьбы освещали так же тенденциозно, как мое выступление в Королевском научном обществе.

Великий Карл Поппер часто начинал дискуссию с изнуряюще точного изложения позиции оппонента: он будто рекламировал идеи противника так, как если бы это были его собственные идеи, – после чего переходил к их систематическому уничтожению. Или возьмите диатрибу Хайека «Против Кейнса и Кембриджа» (Contra Keynes and Cambridge): он выступил против, ни единой строчкой не извратив позиции Кейнса и не стремясь к откровенному созданию шумихи. (Конечно, помогало то, что люди были запуганы интеллектом Кейнса и его агрессивностью – и боялись вызвать его гнев.)

Прочитайте «Сумму теологии» Фомы Аквинского, написанную восемь веков назад; вы обнаружите в ней разделы «Вопрос», «Возражение», «Ответ на возражение» и тому подобные – всякое утверждение рассматривается со всех сторон с юридической въедливостью, чтобы обнаружить любые изъяны, и только после этого достигается компромисс. Вы можете заметить, что похожую структуру имеет Талмуд, и это не совпадение: оба метода уходят корнями в римские юридические процедуры.

Отметим связь с нашей темой аргумента типа «чучело»[107], когда цитата не просто выдирается из контекста, но и снабжается интерпретацией, зачастую ложной. Как автор я считаю аргумент типа «чучело» откровенным мошенничеством.

Некоторые виды лжи на открытом рынке побуждают окружающих избегать солгавшего. Дело не в самой лжи; дело в системе, которой нужна чуточка доверия. В древности разносчики клеветы не выживали.

Принцип доброжелательности гласит: вы пытаетесь понять месседж, как если бы были его автором. Этот принцип – и отвращение к злоупотреблению – совместимы с Линди. Например, пророк Исаия говорит: «…будут истреблены все поборники неправды, которые запутывают человека в словах, и требующему суда у ворот расставляют сети, и отталкивают правого» (Ис. 29: 20–21). Нечестивцы опутывают вас паутиной обмана. Клевета была очень серьезным преступлением уже в Вавилоне: человека, обвинившего невиновного в некоем преступлении, наказывали так, как если бы он сам совершил это преступление.

Однако в философии принципу доброжелательности – именно как принципу – всего шестьдесят лет. Как обычно, чтобы доброжелательность стала принципом, нужно отказаться от прежних этических практик.