IV. Величие Пушкина

Итак, Пушкин – гений, пожавший обильную историческую жатву и в то же время непрерывно выраставший при жизни и после смерти.

В чем же величие Пушкина, в чем разгадка неуклонного роста его значения для России и русской культуры?

Пушкин – самый объемлющий и в то же время самый гармонический дух, который выдвинут был русской культурой. Не в том только дело, что Пушкин не элементарен, а многосоставен и в лучшем смысле многолик.

Пушкин – самый ясный русский дух.

Пушкин ясен во всем многообразном смысле этого прекрасного русского слова. Он – ясный день и он – ясный сокол. Он – живой образ творческой гармонии, он – красота и мера. Есть что-то для русской культуры пророчески-ободряющее, что именно Пушкин, этот спокойный великан, стоит в начале русской подлинно национальной, самобытной литературы.

Вспомним его собственные гениальные слова:

В мерный круг

Твой бег направлю

Укороченной уздой…[321]

Пушкин в этой мерности художнически переживал и духовно утверждал – ясную тишину, как некое вполне доступное человеку, ему естественное религиозное начало.

Вот чем – в том его окончательном и окончательно зрелом образе, который он завещал России и русскому народу, – дорог нам Пушкин, вот чем он учителен и водителен для нашего времени.

Пушкин не отрицался национальной силы и государственной мощи. Он ее, наоборот, любил и воспевал. Недаром он был певцом Петра Великого.

И в то же время Пушкин, этот ясный и трезвый ум, этот выразитель и ценитель земной силы и человеческой мощи, за доступной и естественной человеку ясной тишиной духовно прозревал неизъяснимую тайну Божью, превышающую все земное и человеческое, и перед этой тайной Божьей смиренно и почтительно склонялся. Да, его припадание к Тайне Божией было действием, можно сказать, стыдливым. Религиозности Пушкина было чуждо все показное и крикливое, все назойливое и чрезмерное.

Пушкин знал, что всякая земная сила, всякая человеческая мощь сильна мерой и в меру собственного самоограничения и самообуздания. Ему чужда была нездоровая, расслабленная чувствительность, ему претила пьяная чрезмерность, тот прославленный в настоящее время «максимализм», который родится в угаре и иссякает в похмелье.

Пушкин почитал предание и любил «генеалогию». Глядя «вперед без боязни», прозирая в будущее, он спокойно и любовно озирал прошлое и в него погружался.

И в то же время он ощущал и переживал – Тайну.

Вот почему Пушкин – первый и главный учитель для нашего времени, того времени, в котором одни сами еще больны угаром и чрезмерностью, а другие являются жертвами и попутчиками чужого пьянства и похмелья.

Эпоха русского Возрождения, духовного, социального и государственного, должна начаться под знаком Силы и Ясности, Меры и Мерности, под знаком Петра Великого, просветленного художническим гением величайшего певца России и Петра, гением ясной трезвости и ясной тишины, за которой высится и чуется таинственная Правда Божья.