XIV

Анархический союз может быть поистине таковым только как община, проникнутая одним высшим сознанием, одною верховною идеей, и притом идеей в существе своем религиозной. Такова идеальная община идеальных пушкинских Цыган, и только потому осуществляется в ней истинная вольность. Этот глубочайший анализ анархического идеала определенно намечен в проникновенном творении нашего великого поэта.

Что пушкинский табор – община анархическая, не подлежит сомнению: поистине, у кочевников поэмы нет «законов и казней». Единственным ограждением общины от «убийц» и единственною карою за содеянное преступление служит исключение из ее членов того, кто не так же «робок и добр», как все.

Мы дики; нет у нас законов;

Мы не терзаем, не казним;

Не нужно крови нам и стонов, –

Но жить с убийцей не хотим…

Мы робки и добры душою;

Ты – зол и смел: оставь же нас.

Прочнейшим основанием свободы, в смысле социологическом, является, по смыслу поэмы, бедность:

Но не всегда мила свобода

Тому, кто к негам приучен[218].

Нет у цыган ни поля, ни крова, ни обязательного труда, ни властного вмешательства в частную жизнь, ни нравственного воздействия на чужую волю.

К чему? Вольнее птицы младость…

Он знает истинную свободу – этот беспечный бродячий мирок, где –

Все скудно, дико, все нестройно,

Но все так живо, беспокойно[219],

Так чуждо мертвых наших нег,

Так чуждо этой жизни праздной,

Как песнь рабов однообразной.

И все это скудное, дикое и нестройное, но дышащее полною грудью, живет и движется в глубоком и мудром согласии воли с волей, вольности с вольностью – и общей воли, и вольности с волею Бога, благословляющего вольность.

Птичка гласу Бога внемлет…

Гляди, под отдаленным сводом[220]

Гуляет вольная луна…

Все это, дикое и нестройное, содержится и строится религиозным освящением вольности, из которого расцветают благоухающие цветы благодарности и всепрощения.

Два трупа перед ним лежали,

Убийца страшен был лицом.

Цыганы робко окружали

Его встревоженной толпой;

Могилу в стороне копали;

Шли жены скорбной чередой

И в очи мертвых целовали…

Тогда старик, приближась, рек:

«Оставь нас, гордый человек!

Прости! Да будет мир с тобою!»

Сказал, – и шумною толпою

Поднялся табор кочевой

С долины страшного ночлега…

Такова естественная вольность и естественная религия пушкинских Цыган.