[б) Путаница у торренса в вопросе об определении стоимости трудом и в вопросе об источнике прибыли. Частичный возврат к А. Смиту и к концепции «Прибыли от отчуждения»]

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

[б) Путаница у торренса в вопросе об определении стоимости трудом и в вопросе об источнике прибыли. Частичный возврат к А. Смиту и к концепции «Прибыли от отчуждения»]

Как мы видели выше{26}, Мальтус использует это [открытое Давидом Рикардо противоречие между законом стоимости и одинаковой прибылью у неодинаковых по своему строению капиталов] для отрицания рикардовского закона стоимости.

Торренс уже в самом начале своего сочинения исходит из этого открытия Рикардо, — но отнюдь не для того, чтобы разрешить проблему, а для того, чтобы само это «явление» представить как закон явления:

«Предположим, что применяются капиталы различной степени долговечности. Пусть, например, фабрикант сукна и фабрикант шелка применяют капиталы в 2000 ф. ст. каждый, причем первый затрачивает 1500 ф. ст. на долговечные машины и 500 ф. ст. на заработную плату и материалы, тогда как второй затрачивает на долговечные машины только 500 ф. ст., а на заработную плату и материалы — 1500 ф. ст. Предположим, что ежегодно потребляется 1/10 этого основного капитала и что норма прибыли составляет 10 %. Так как в таком случае капитал в 2000 ф. ст., чтобы принести фабриканту сукна 10 % прибыли, должен дать ему выручку в 2200 ф. ст. и так как стоимость основного капитала в результате процесса производства уменьшилась с 1500 до 1350 ф. ст., то произведенные фабрикантом сукна товары должны быть проданы за 850 ф. ст. И точно таким же образом, так как основной капитал фабриканта шелка уменьшился в результате процесса производства на 1/10, или с 500 до 450 ф. ст., то произведенный шелк, для того чтобы принести фабриканту шелка обычную норму прибыли на весь его капитал в 2000 ф. ст., должен быть продан за 1750 ф. ст… Когда применяются капиталы одинаковой величины, но разной долговечности, то произведенные в одной отрасли производства товары вместе с оставшимся в этой отрасли капиталом будут равны по меновой стоимости продуктам и оставшемуся капиталу в другой отрасли производства» (Torrens. An Essay on the Production of Wealth. London, 1821, стр. 28–29).

Явление, обнаруживающееся в сфере конкуренции, здесь только отмечается, регистрируется. Равным образом здесь просто предполагается «обычная норма прибыли», но не объяснено, откуда она берется, и нет даже смутного представления о том, что это нуждается в объяснении.

«Равновеликие капиталы, или, другими словами, одинаковые количества накопленного труда, нередко приводят в движение различные количества непосредственного труда, но это нисколько не меняет дела» (стр. 29–30),

— а именно, не меняет того положения вещей, что стоимость продукта плюс оставшийся непотребленным капитал доставляют равные стоимости — или, что одно и то же, равные прибыли.

Заслуга этого положения Торренса состоит не в том, что он и здесь снова лишь регистрирует явление, не объясняя его, а в том, что различие между капиталами он определяет в том смысле, что одинаковые по своей величине капиталы приводят в движение неодинаковые количества живого труда, хотя он опять портит дело тем, что изображает это как «особый» случай. Если стоимость равна труду, затраченному на производство товара и овеществленному в нем, то ясно, что — при продаже товаров по их стоимости — содержащаяся в товарах прибавочная стоимость может быть равна лишь содержащемуся в них неоплаченному труду, или прибавочному труду. Но количество этого прибавочного труда — при одной и той же норме эксплуатации рабочих — не может быть одинаковым у капиталов, «приводящих в движение различные количества непосредственного труда», все равно, обусловливается ли это различие непосредственным процессом производства или периодом обращения. Итак, заслуга Торренса в том, что у него имеется эта формулировка. Какой же вывод делает он отсюда? Тот вывод, что здесь [784] при капиталистическом производстве происходит переворот в законе стоимости, т. е. что закон стоимости, абстрагированный из капиталистического производства, противоречит явлениям капиталистического производства. А что ставит Торренс на место этого закона? Абсолютно ничего, кроме грубого, бездумного словесного выражения того явления, которое подлежит объяснению.

«В ранний период развития общества»

(т. е. как раз в тот период, когда вообще меновая стоимость — продукт в качестве товара — едва развита, а потому не развит и закон стоимости)

«относительную стоимость товаров определяет совокупное количество затраченного на их производство труда, накопленного и непосредственного. Но начиная с того времени, когда возникает накопление капитала и устанавливается различие между классом капиталистов и классом рабочих, когда тот, кто выступает как предприниматель в какой-нибудь отрасли производства, не сам выполняет работу в своем предприятии, а авансирует другим средства существования и материалы, — начиная с этого времени меновую стоимость товаров определяет количество затраченного в производстве капитала, или накопленного труда» (цит. соч., стр. 33–34). «Если два капитала равны, то стоимости их продуктов будут равны, как бы ни было различно количество непосредственного труда, какое они приводят в движение, или какого требуют их продукты. Если эти капиталы неравны, то их продукты будут иметь неравную стоимость, хотя бы совокупное количество труда, затраченного на продукт каждого из них, было совершенно одинаковым» (стр. 39). «Итак, после указанного обособления капиталистов и рабочих меновую стоимость начинает определять величина капитала, количество накопленного труда, а не — как до этого обособления — сумма накопленного и непосредственного труда, затраченного на производство товара» (стр. 39–40).

Здесь опять нет ничего, кроме констатирования того явления, что равновеликие капиталы приносят равновеликие прибыли, или что цена издержек товара равняется цене авансированного капитала плюс средняя прибыль, — и кроме намека на то, что это явление, поскольку «равновеликие капиталы приводят в движение различные количества непосредственного труда», prima facie несовместимо с определением стоимости товара содержащимся в нем рабочим временем. Замечание Торренса, что это явление капиталистического производства обнаруживается впервые лишь тогда, когда существует капитал, — существуют классы капиталистов и рабочих, — когда объективные условия труда обособляются как нечто самостоятельное, как капитал, — это замечание представляет собой тавтологию.

Но каким образом обособление [необходимых] для производства товара [факторов] — в качестве капиталистов и рабочих, капитала и наемного труда — ниспровергает закон стоимости товара, это у Торренса просто «выводится» из непонятого явления.

Рикардо пытался доказать, что обособление капитала и наемного труда — за некоторыми исключениями — ничего не меняет в определении стоимости товаров. Опираясь на рикардовские исключения, Торренс отрицает самый закон. Он возвращается назад к А. Смиту, против которого направлена аргументация Рикардо и по которому, правда, «в ранний период развития общества», когда люди противостоят еще друг другу лишь как товаровладельцы, обменивающиеся товарами, стоимость товара определяется содержащимся в нем рабочим временем, но это не имеет места тогда, когда образовались капитал и земельная собственность. Это значит (как я уже заметил в первой части[31]), что закон, действительный для товаров как товаров, недействителен для них, лишь только они начинают фигурировать в качестве капитала или в качестве продуктов капитала, лишь только вообще совершается переход от товара к капиталу. С другой стороны, продукт всесторонне принимает форму товара только в результате того, что весь продукт должен превращаться в меновую стоимость, а все составные элементы его производства сами входят в него в качестве товаров, — т. е. продукт всесторонне становится товаром только с развитием капиталистического производства и на основе последнего. Выходит, следовательно, что закон товара должен существовать в таком производстве, которое не производит товаров (или только отчасти производит товары), и не должен существовать на основе такого производства, базисом которого является существование продукта как товара. Сам закон, точно так же как и товар в качестве всеобщей формы продукта, выведен из условий капиталистического производства, а тут получается, что как раз для капиталистического производства этот закон недействителен.

К тому же разговоры о влиянии обособления «капитала и труда» на определение стоимости, — оставляя в стороне тавтологию, что, пока не существует капитала, капитал не может определять цен, — являются опять-таки совершенно плоской передачей факта, обнаруживающегося на поверхности капиталистического производства. Пока каждый сам работает при помощи своих орудий и сам продает производимый им продукт {однако в действительности необходимость продажи продукта в [785] масштабе всего общества никогда не совпадает с производством при помощи своих собственных условий труда}, к его издержкам относятся как издержки на орудия, так и труд, который он сам выполняет. Издержки же капиталиста состоят из авансированного капитала, из той суммы стоимости, которую он затрачивает на производство, а не из труда, которого он не выполняет и который ему стоит только то, что он за него заплатил. С точки зрения капиталистов это является очень хорошим основанием для того, чтобы прибавочную стоимость (в масштабе всего общества) исчислять и распределять между собой не по количеству того непосредственного труда, который данный капитал приводит в движение, а по величине авансированного капиталистами капитала. Но это отнюдь не является основанием для объяснения того, откуда получается эта подлежащая такому распределению и распределяемая указанным образом прибавочная стоимость.

Торренс еще настолько придерживается рикардовской теории, что по его мнению стоимость товара определяется количеством труда, но он утверждает, что только «количество накопленного труда», затраченное на производство товаров, есть то, что определяет их стоимость. Здесь, однако, Торренс совсем запутывается.

Так, например, стоимость сукна определяется трудом, накопленным в ткацком станке, в шерсти и т. д. и в заработной плате. Все это образует составные элементы того накопленного труда, который требуется для производства сукна. Выражение «накопленный труд» означает здесь не что иное, как овеществленный труд, овеществленное рабочее время. Но когда сукно готово, когда производство его закончено, то затраченный на сукно непосредственный труд тоже превратился в накопленный, или овеществленный труд. Почему же стоимость ткацкого станка и шерсти должна определяться содержащимся в них овеществленным трудом (который есть не что иное, как непосредственный труд, овеществленный в каком-нибудь предмете, в каком-нибудь продукте, в какой-нибудь полезной вещи), а стоимость сукна — не должна? Если сукно в свою очередь входит составным элементом в новое производство, например в красильне или в портновской мастерской, то оно представляет собой «накопленный труд», и стоимость сюртука определяется стоимостью заработной платы рабочих, их орудий и сукна, стоимость которого сама определяется «накопленным» в нем трудом. Если я рассматриваю товар как капитал, т. е. в данном случае вместе с тем как условие производства, то его стоимость сводится к непосредственному труду, который называется «накопленным трудом», так как он существует в овеществленной форме. Напротив, если я рассматриваю этот же товар как товар, как продукт и результат процесса производства, то его стоимость определяется не тем трудом, который накоплен в нем самом, а трудом, накопленным в его условиях производства.

Действительно, недурной порочный круг — пытаться определить стоимость товара стоимостью капитала: ведь стоимость капитала равна стоимости тех товаров, из которых он состоит. Против этого молодца прав Джемс Милль, когда он говорит:

«Капитал — это товары, и сказать, что стоимость товаров определяется стоимостью капитала, значит сказать, что стоимость товара определяется стоимостью товара»[32].

Здесь надо заметить еще следующее. Так как [у Торренса] стоимость товара определяется стоимостью того капитала, который производит его, или, другими словами, массой труда, накопленного и овеществленного в этом капитале, то возможны лишь два случая.

[По Торренсу] товар содержит, во-первых, стоимость потребленного основного капитала, во-вторых, стоимость сырья, содержит, другими словами, то количество труда, которое заключено в [потребленном] основном капитале и сырье; в-третьих, он содержит еще то количество труда, которое овеществлено в деньгах или товарах, функционирующих в качестве заработной платы.

Так вот, здесь возможны лишь два случая.

Количество «накопленного» труда, содержащегося в основном капитале и сырье, остается после процесса производства таким же, каким оно было до этого процесса. Что же касается третьей части авансированного «накопленного труда», то рабочий возмещает ее своим непосредственным трудом, — т. е. в этом случае присоединенный к сырью и т. д. «непосредственный труд» представляет в товаре, в продукте, ровно столько накопленного труда, сколько его содержалось в заработной плате. Или же он представляет большее количество труда. Если он представляет большее количество труда, то товар содержит больше накопленного труда, чем авансированный капитал. Тогда прибыль проистекает как раз из избытка накопленного труда, содержащегося в товаре, над накопленным трудом, содержащимся в авансированном капитале. И тогда стоимость [786] товара по-прежнему определяется содержащимся в нем количеством труда (накопленного плюс непосредственный, причем последний существует теперь в товаре тоже как накопленный, а не как непосредственный труд. Непосредственным он является в процессе производства, накопленным — в продукте).

Или же [т. е. в первом случае] непосредственный труд представляет лишь авансированное в заработной плате количество труда, есть лишь эквивалент этого количества. (Если бы он был меньше этого, то надо было бы объяснять не то, почему капиталист получает прибыль, а то, как это происходит, что он не терпит убытка.) Откуда получается прибыль в данном случае? Откуда проистекает прибавочная стоимость, избыток стоимости товара над стоимостью составных элементов его производства, или над стоимостью авансированного капитала? Не из самого процесса производства (так что он, этот избыток, лишь реализовался бы в обмене, или в процессе обращения), а из обмена, из процесса обращения. Тем самым мы возвращаемся к Мальтусу и к грубому меркантилистскому представлению о «прибыли от отчуждения». К этому последовательно приходит также и г-н Торренс, хотя он опять-таки настолько непоследователен, что эту номинальную стоимость он не объясняет неким необъяснимым, с неба упавшим фондом, — а именно, фондом, образующим не только эквивалент за товар, но и избыток над этим эквивалентом и состоящим из средств такого покупателя, который всегда в состоянии оплачивать товар выше его стоимости, не продавая сам товаров выше их стоимости, что сводило бы все дело к нулю. Торренс не так последователен, как Мальтус, чтобы прибегнуть к такого рода фикции; наоборот, он утверждает, что «действительный спрос», т. е. сумма стоимости, уплачиваемая за продукт, проистекает только из предложения и, следовательно, тоже является товаром; при этом абсолютно нельзя понять, как обе стороны, выступающие и в качестве продавца, и в качестве покупателя, могут в одинаковой мере взаимно надувать друг друга.

«Действительный спрос на какой-нибудь товар всегда определяется и всегда измеряется, при любой данной норме прибыли, тем количеством составных элементов капитала, или необходимых для производства товара вещей, которое потребители могут и хотят предложить в обмен на этот товар» (Торренс, цит. соч., стр. 344).

«Рост предложения есть единственная причина увеличения действительного спроса» (там же, стр. 348).

Мальтус, цитирующий это положение из книги Торренса, не без основания заявляет протест против такого взгляда («Definitions in Political Economy». London, 1827, стр. 59){27}.

А что Торренс, действительно, приходит к вышеупомянутому нелепому выводу, показывают следующие его высказывания об издержках производства и т. д.:

«Рыночная цена» (у Мальтуса — «стоимость для покупателя») «всегда включает в себя обычную для данного времени норму прибыли. Естественная цена, состоящая из издержек производства, или, другими словами, из капитала, затраченного при производстве или изготовлении товара, не может включать норму прибыли» (Торренс, цит. соч., стр. 51).

«Если фермер, затратив 100 квартеров зерна, получает обратно в качестве выручки 120 квартеров, то 20 квартеров зерна составляют прибыль, и было бы абсурдно этот избыток, или эту прибыль, называть частью затрат… Точно так же фабрикант в результате процесса производства получает такое количество готовых изделий, меновая стоимость которого превышает стоимость затраченных им материалов и т. д.» (стр. 51–53).

«Действительный спрос состоит в способности и склонности потребителей, путем ли непосредственного или опосредствованного обмена, давать за товар некоторое большее количество всех составных частей капитала, чем стоило его производство» (стр. 349).

120 квартеров зерна безусловно больше 100 квартеров. Но если рассматривать, как в данном случае, лишь потребительную стоимость и проделываемый ею процесс, т. е., собственно говоря, вегетативный или физиологический [787] процесс, то было бы неверно утверждать, — если и не о самих 20 квартерах, то об элементах, их образующих, — что они не входят в процесс производства. Ведь иначе они не могли бы из него получиться. Кроме 100 квартеров зерна — семян[33], — в процесс, превращающий 100 квартеров зерна в 120 квартеров, входят еще доставляемые удобрением химические составные части, содержащиеся в земле соли, а также вода, воздух, свет. Преобразование и усвоение этих элементов, составных частей, условий — затрат природы, превращающих 100 квартеров зерна в 120 квартеров, — происходит в самом процессе производства, и элементы этих 20 квартеров входят, как физиологическая «затрата», в самый этот процесс, результатом которого является превращение 100 квартеров в 120 квартеров.

Если эти 20 квартеров рассматривать только с точки зрения потребительной стоимости, то они не являются просто прибылью. Здесь мы имеем только то, что органической частью ассимилированы и превращены в органическое вещество неорганические элементы. Без добавления того вещества, которое составляет физиологическую затрату, никогда и ни при каких условиях из 100 квартеров не получилось бы 120 квартеров. Таким образом, по сути дела можно сказать — даже с точки зрения одной только потребительной стоимости, с точки зрения зерна как зерна, — что в него вошло как «затрата» в неорганической форме то, что в органической форме выступает как наличный результат, состоящий из 20 квартеров зерна, представляющих собой избыток собранного зерна над посеянным.

Но этот способ рассмотрения сам по себе так же не имеет ничего общего с вопросом о прибыли, как если бы мы сказали, что проволока, ставшая в процессе труда в тысячу раз длиннее, чем тот кусок металла, из которого она сделана, представляет тысячекратную прибыль, так как длина ее увеличилась в тысячу раз. В случае с проволокой увеличилась длина; в случае с зерном увеличилось число квартеров. Но ни избыток в длине, ни избыток в числе не образуют прибыли, которая имеет отношение лишь к меновой стоимости, хотя эта меновая стоимость и представлена в прибавочном продукте.

Что же касается меновой стоимости, то вряд ли надо еще пояснять, что 90 квартеров зерна могут стоить нисколько не меньше (и даже больше), чем 100 квартеров, 100 — больше, чем 120, и 120 — больше, чем 500.

Итак, на основании такого примера, который не имеет ничего общего с прибылью, с избытком стоимости продукта над стоимостью авансированного капитала, Торренс делает вывод относительно прибыли. И даже физиологически — с точки зрения потребительной стоимости — его пример ошибочен, так как в действительности те 20 квартеров зерна, которые у него фигурируют как прибавочный продукт, так или иначе, хотя и в другой форме, уже имеются налицо в самом процессе производства.

Впрочем, в конце концов у Торренса прямо так и выскакивает старое гениальное представление о прибыли как о «прибыли от отчуждения».