V. Художественная конкретизация

V. Художественная конкретизация

Всякий научный труд оперирует большим количеством обобщений. Значительная их доля в высокой степени отвлеченна и, следовательно, в высокой степени насыщена конкретным содержанием. В процессе усвоения прочитываемой читателем научной работы ему необходимо, хотя бы бегло, заполнить обобщение конкретным содержанием, чтобы глубже воспринять это обобщение в процессе его взаимоотношений с окружающим. Обобщения – «крупная буржуазия», «ростовщический капитал», «господствующие классы», «первоначальное накопление капитала», – должны в процессе усвоения читателем мгновенно заполниться конкретным содержанием. Если они не конкретизируются, они не будут отчетливо восприняты. Маркс помогает читателю в этой работе отдельными конкретными образами. Как ни прост с виду этот прием, он достигает значительных результатов в смысле живости восприятия читателем и правильного понимания обобщения.

Иногда эта конкретизация дается одновременно с обобщением: июньское восстание 1848 г. объединило «одним общим лозунгом спасения собственности, религии, семьи и общества все фракции господствующих классов – земельных собственников и капиталистов, биржевых волков и лавочников, протекционистов и фритредеров, правительство и оппозицию, попов и вольнодумцев, молодых блудниц и старых монахинь»[89]. Обобщение значительной емкости – «все фракции господствующих классов» – должно быть конкретизировано читателем. В смысле теоретической правильности и глубины мысль Маркса отнюдь не пострадала бы, если бы обобщение осталось без конкретной расшифровки. Но доступность текста, его усвояемость для читателя, возможность его сотворчества с автором, – а к этому в конечном счете и сводится весь процесс усвоения – пострадали бы значительно, особенно у читателя, начинающего знакомится со сложной теоретической литературой. Конкретизация же Маркса, как и всякая подобная конкретизация, носит в себе элементы художественности, ибо указывает отдельные, заполняющие понятие явления в порядке образа, а не прямого непосредственного значения. Важны не попы и вольнодумцы; молодые блудницы и старые монахини как таковые – они важны лишь как представители типов различных, с виду даже противоположных группировок правящих классов. Их видимая противоположность – крупный биржевой делец-волк, и вдруг какой-то лавочник, монахиня и блудница, поп и вольнодумец – лишь подчеркивает единство их классовой основы, сплочение в борьбе против революции за сохранение «священной собственности». Еще пример – высокая степень обобщения понятия, «меновое отношение товаров в понимании фритредеров» таким же образом конкретизировано Марксом: предварительно Маркс напоминает, что, в то время как меркантилисты переносят центр тяжести на качественную сторону стоимости, на денежный эквивалент товара, «современные торгаши фритредерским товаром» должны сбыть его за любую цену и сосредоточивают свое внимание на количественной стороне относительно формы стоимости. «Следовательно, для них и стоимость и величина стоимости товара существуют лишь в том выражении, которое они получают в меновом отношении товара, т.е. лишь на столбцах текущего прейскуранта товаров»[90]. Столбцы текущего прейскуранта взяты опять-таки как образ, конкретизирующий обобщение и важный не сам по себе, в своем прямом значении, а лишь как типовой представитель той конкретности, которая представляет собой содержание обобщения. Профессиональная обязанность «шотландца Маклеода» заключается в том, «чтобы разукрашивать возможно большим количеством учености рутинные представления банкиров Ломбард-стрита»[91]. Ломбард-стрит – улица Лондона, улица банков, местопребывание крупной буржуазии. Но ясно, что улица эта важна не сама по себе и что не только о населяющих ее банкирах в непосредственном и прямом смысле идет речь, а также о всех подобных им крупных буржуа, банковых дельцах эпохи промышленного капитализма. Яркое упоминание о каких-то конкретных банкирах, конкретных до определения их адреса, дано в художественном порядке для заполнения обобщения «крупная буржуазия». Характерно, что в отличие от приведенных выше случаев самое обобщение не дано параллельно его художественной конкретизации, но окружающий контекст таков, что обеспечивает читателю возможность сотворчества, указывает ему путь к обобщению. «Г-н профессор Рошер» сделал неправильный вывод относительно производительности труда; неправильность проистекала оттого, что процесс труда наблюдался не на капиталистическом предприятии, а в обстановке домашнего хозяйства. Маркс замечает: «Господину профессору следовало бы понимать, что процесс капиталистического производства не наблюдают в детской»[92]. Дело тут, конечно, не в «детской» самой по себе – она опять-таки взята как образное, конкретное замещение крупного обобщения – «некапиталистических условий». Эта «детская» поставлена в такой контекст, что читатель воспримет обобщение правильно, легко и конкретно, мысль его сразу направится по верному пути обобщения и придет к правильным выводам.

Капиталистическая фабрика стремится сделать рабочего безгласным придатком определенной машины. Развитие внутренних противоречий капиталистической формы производства толкает техническую мысль на путь изобретательства и разрушает «ремесленную мудрость», рекомендовавшую сапожнику «судить не выше сапога». «Эта nec plus ultra[93] ремесленной мудрости превратилась в ужасную глупость с того момента, когда часовщик Уатт изобрел паровую машину, цирюльник Аркрайт – прядильную машину, рабочий-ювелир Фултон – пароход»[94]. Конкретные упоминания имен и профессий заполняют материальным содержанием обобщение, замещают его в художественном порядке как типовые моменты. Маркс мог бы сказать: «Мелкий производитель, экспроприированный в процессе развития промышленного капитализма, вынужденный эмигрировать со своей родины, на новом месте своего жительства выступит как революционер». Но Маркс художественно конкретизирует это обобщение, говоря: «Ирландец, вытесненный овцами и быками, воскресает по ту сторону океана как фений»[95]. Восстания ирландцев-сепаратистов – «фениев» – вызывали горячее сочувствие Маркса, ярко сказывающееся в переписке с Энгельсом. Известно, что семья Маркса носила траур по фениям после кровавой расправы с ними и казни их вождей.

Точно так же в отдельных случаях Маркс как теоретик мог бы ограничиться простым упоминанием термина «вульгарные экономисты» – читатель сам мог бы конкретизировать это понятие именами Рошеров и Сениоров. Но Маркс сам дает конкретное содержание без обобщения, но в таком контексте, что читатель в процессе сотворчества сам сделает это обобщение. Адам Смит – представитель классической экономии, несмотря на ряд ошибок, все-таки восставал против разложения товарной стоимости на заработную плату и доход капиталиста. «Оригинальные мыслители никогда не делают абсурдных выводов. Они предоставляют это Сэям и Мак-Куллохам»[96]. В этом же плане, такая, например, подача обобщения «ростовщический капитал»: «Повышение учетного процента с целью обеспечения размена банкнота на золото достигается принудительными мерами, диктуемыми законодательством, покоящимся на ложных теориях денег и навязанным нации интересами торговцев деньгами, Оверстонов и компании»[97].

Излюбленный прием буржуазной классической экономии, игнорирующей классовые отношения производства, – обрисовывать не реальную хозяйственную систему, а «светлый остров Робинзона», рисовать хозяйство оторванного от общественных отношений одинокого и предприимчивого Робинзона. Маркс в первой же главе «Капитала», посвященной товару, разоблачает капиталистическую суть этого Робинзона через простое ироническое перечисление ряда его конкретных признаков. Из предприимчивого «смельчака вообще» вдруг вылезает… капиталистический бухгалтер: «Наш Робинзон, спасший от кораблекрушения часы, гроссбух, чернила и перо, тотчас же, как истый англичанин, начинает вести учет самому себе»[98].

Говоря о художественной конкретизации, мы уже вплотную подошли к вопросу об образе. Поэтический образ нашел широчайшее применение в литературном оформлении «Капитала».