4. ЕДИНСТВО

4. ЕДИНСТВО

Создать в мире мир и единство было давнишней мечтой соловьевского антихриста. Еще до того рокового переживания у отвесного обрыва антихрист сравнивал себя с Христом и нашел, что только он, а не тот, его предтеча, призван успокоить и объединить мир: «Христос, как моралист, разделят людей добром и злом, я соединю их благами... Христос принес меч, я принесу мир». И это обещание стало задачей жизни антихриста, которую он осуществлял со всем усердием. Став римским императором, антихрист уже в самые первые годы своего господства издал манифест, в котором обращался ко всем народам мира. Манифест начинался словами: «Народы Земли! Мир мой даю вам!» и заканчивался ручательством этого мира: «Вечный вселенский мир обеспечен. Всякая попытка его нарушить сейчас же встретит неодолимое противодействие. Ибо отныне есть на земле одна серединная власть, которая сильнее всех прочих властей и порознь, и вместе взятых. Это ничем не одолимая, все превозмогающая власть принадлежит мне, полномочному избраннику Европы, императору всех ее сил. Международное право имеет наконец недостававшую ему доселе санкцию. И отныне никакая держава не осмелится сказать: «Война», когда я говорю: «Мир». Народы Земли — мир вам!»

Манифест, как замечает Соловьев, произвел в мире большое впечатление. Повсюду возникли партии единства мира, которые заставляли правительства своих государств примкнуть к Европейским Соединенным Штатам и отдаться под верховную власть римского императора. «Оставались еще независимыми племена и державцы кое-где в Азии и Африке. Император с небольшой, но отборной армией из русских, немецких, польских, венгерских и турецких полков совершает военную прогулку от Восточной Азии до Марокко и без большого кровопролития подчиняет всех непокорных». Во всех странах император ставит своих наместников. В течение одного года мир был объединен. «Ростки войны вырваны с корнем. Всеобщая лига мира сошлась в последний раз и, провозгласив восторженный панегирик великому миротворцу, закрыла себя за ненадобностью». Обещание императора было выполнено. Человечество легко вздохнуло, ибо вечная мечта о мире и единстве воплотилась в неожиданно могучем облике.

Нет никакого сомнения в том, что мир и единство антихриста являются ответом на стремление Христа дать свой мир и создать свое единство. Во время последней Вечери, обещая ученикам послать Утешителя, Дух Святый, Христос сказал: «Мир оставляю вам, мир Мой даю вам: не так, как мир дает, Я даю вам» (Иоанн, 14, 27). Следовательно, мир тоже заботится о мире, его обещает и дает его. Однако мир Христа есть нечто совершенно другое. С одной стороны, Христос тоже совершенно определенно обещает соединить мир. «Есть у Меня и другие овцы, которые не сего двора, и тех надлежит Мне привесть; и они услышат голос Мой, и будет одно стадо и один Пастырь» (Иоанн, 10, 16). Предрекая конец мира, Христос также указал на то, что «И проповедано будет сие Евангелие Царствия по всей вселенной, во свидетельство всем народам» (Матф., 24, 14). Во время Последней Вечери Он молил своего Отца, чтобы Тот сохранил в единстве Его учеников (ср.;Иоанн, 17, 9) и тех «верующих в Меня по слову их: Да будут все едино; как Ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе, так и они да будут в Нас едино» (Иоанн, 17, 20—21). Мир и единство Им учрежденной Церкви были одной из главных Его забот и обетований.

Но вот прошло уже две тысячи лет, а в мире нет ни мира, ни единства. Само Христианство расколото, правда, Евангелие проповедуется всем народам, но из разных уст, и поэтому верующие не приводятся в одно стадо. Те, другие овцы, не из израильской овчарни, идут за Христом разными путями, ибо слышат они разные голоса. О мире не может быть и речи. Христос похвалялся, что даст мир другой, не такой, какой мир дает. Но эти речи оказались тщетными. Человечество продолжает терзаться, как терзалось уже тысячи лет. И чем теснее оно объединяется, тем ужаснее терзается. Обещание Христа осталось неосуществленным, и Его молитва не была услышана. Эту брешь и восполнил антихрист. Он провозгласил свой мир и осуществил его. Он соединил мир под своей властью, сделал его своей овчарней, а сам стал ее пастырем. Он даже устранил религиозные распри и раскол. Христианство под его властью стало одной овчарней с одним пастырем — чудодеем папой Аполлонием. Таким образом, то, что не удалось Христу, полностью удалось антихристу. В царстве антихриста осуществилась давняя мечта человечества снять с себя вавилонское проклятие и вновь слиться воедино в одном духе и в одном языке. Христос остался только зрителем. Он может лишь удивляться всеобщему согласию, которое Он хотел обосновать даже кровью своей, но которое, однако, почему-то выскользнуло из его рук. Между тем антихрист создал вожделенные мир и единство, не пролив ни одной капли крови.

В чем же все-таки заключается основа успеха антихриста? Почему мы не видим мира и единства, обещанных Христом, а мир и единство антихриста расцветают пышным цветом? Ответ кроется в тех основах, на которых строятся эти два мира и два единства. Во время Последней Вечери Христос, «взяв чашу и благодарив, подал им и сказал: пейте из нее все; Ибо сие есть Кровь Моя нового завета, за многих изливаемая во оставление грехов» (Матф.,26, 27—28). Христос не только провозглашал единство, но и обосновал его созидание жертвой крови своей. Кровь Его должна была стать связью, объединяющей людей. Его согласие должно было стать согласием жертвы. В онтологических своих основах Он через эту жертву примирил человека с Богом, соединяя «с Собой все... и земное и небесное» (Кол., 1, 20). Он примирил с Собою «И вас, бывших некогда отчужденными и врагами, по расположению к злым делам» (1, 21). Во Христе мир стал един. Прежний отпад от Бога и внутренний разлад был преодолен, и мир крестной крови Его возобладал в основах сотворенного. История после Христа должна была стать проявлением и расцветом этого главного единства. Единство, основанное на Христе, должно было раскрыться в зримых формах жизни.

Но что вело Христа в страдание и смерть? Почему в основу Нового Согласия Он положил свою собственную кровь? На это отвечает сам Христос: «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих» (Иоанн, 15, 13). Следовательно, любовь к человеку была тем стимулом, который привел Христа к самопожертвованию во имя спасения мира. Жертва Христа есть жертва Его любви. «Любовь познали мы в том, что Он положил за нас душу Свою» (I Иоанна, 3, 16). Любовь вела Христа к жертве, а жертва соединила людей и с Богом, и между собой. В основах Христова единства кроются начала любви и жертвы. Поэтому и распространение этого единства в истории должно быть не чем иным, как распространением любви и жертвы. Христово единство не может проявиться в мире иначе, как только через осуществление любви и жертвы, ибо в сущности своей оно на этих началах и построено. Вот почему и сам Христос, и Его Церковь с самого начала провозглашают любовь к друг другу и из нее рождающуюся жертву. Любовь к ближнему в Христианстве есть проявление и распространение Божией любви. Поэтому она и есть знак того, что имеющие ее есть ученики Христа (ср.:Иоанн, 13, 35), ибо кто не любит брата своего, тот не от Бога. Любовь к ближнему мера оценки земной жизни — ее осуждения или спасения, ибо кто любит братьев своих меньших, тот любит и Христа, а кто отталкивает меньшего брата, тот Христа отталкивает (Ср.: Матф., 25, 34—35).

Однако жертва естественно рождается из любви. Любовь же к ближнему должна проявляться «не словом», но «делом и истиною» (I Иоанна, 3, 18). Жизнь христианина должна быть жертвенной жизнью. Пример Христа класть жизнь за других должен распространиться в историческом искупленном человечестве. «И мы должны полагать души свои за братьев» (I Иоанна, 3, 16). И мы должны поделиться с ними всем тем, что у нас есть. Ведь «кто имеет достаток в мире, но, видя брата своего в нужде, затворяет от него сердце свое, — как пребывает в том любовь Божия?» (I Иоанна, 3, 17). Любовь без жертвы пуста. Поэтому историческое развитие Церкви во всеобъемлющий космос в действительности есть не что иное, как все большее воплощение любви и жертвы во всех формах жизни. То, что Христос обосновал своей любовью и жертвою, христианский мир должен развить и осуществить во времени и пространстве.

Однако именно здесь и кроется та великая драма мира и единства, провозглашенных Христом, которую антихрист использует для своей победы. Любовь и жертва могут родиться только из свободы. Всякое насилие здесь невозможно. Насильственная любовь есть разрушение человека, а принудительная жертва — государственный налог. Поэтому Христос и не принуждал людей любить Бога и ближнего. Он провозгласил этот новый завет как высшее начало своей религии, не указав способов, которые воплотили бы этот Его завет в исторической жизни. Воплощение должно было быть достигнуто свободным выбором человека. Христос не оставил и социального завета, следуя которому, можно было бы распорядиться жертвой Его сторонников. Жертва должна была быть следствием свободной любви и потому — тоже свободной. Провозглашенные Христом мир и единство, наряду с любовью и жертвой, должны были быть порождены свободой.

Но именно здесь проявилась врожденная человеческая подлость. Свободная любовь и свободная жертва не только не распространились в истории, не только не завладели ее формами, но, кажется, еще больше замкнулись в границах малых общин и отдельных личностей, замкнулись сильнее, нежели это было во времена раннего христианства. Сегодня очень мало и истинной любви, и истинной жертвы. Уже не они открывают миру, кто есть ученик Христа, но документы письменности. Уже не они являются мерой дел христианских, но постоянный призыв — «Господи! Господи!» (Матф.,7, 21). Поэтому и может антихрист издеваться над Христом, что, мол, молитва того к Отцу небесному не была услышана. Но жало антихристовых насмешек в действительности вонзается не в Христа, но в христиан, которые не в силах выбрать свободную любовь и свободную жертву, а потому не в состоянии осуществить так желаемого Христом единства. Двухтысячная история это постоянная резня между христианами именно потому, что в них нет любви к ближнему, ибо «Всякий, ненавидящий брата своего, есть человекоубийца» (I Иоанна, 3, 15). Потому история и наполнена человекоубийством, восстаниями, раздорами, ибо она наполнена ненавистью к брату своему. Будучи свободным, человек может выбрать либо любовь и жертву, либо ненависть и человекоубийство. Первый путь ведет в Христово единство, второй — к разладу. Идя по первому пути, человек, как и Христос, жизнь свою кладет за братьев своих: свернув на второй путь, он требует жизни другого за себя. В первом случае он жертва, во втором палач. Однако здесь сам человек свободно определяется и свободно выбирает либо состояние жертвы, либо состояние палача. И если все-таки в истории большинство выбирает состояние палача, то это указывает не на слабость Христова единства, но является знаком уважения к свободе человека, ибо Господь почитает свободу даже тогда, когда она оборачивается против него самого. Вне сомнения, это горькая драма. Христос оплакивает не только Иерусалим, убивающий пророков и камнями побивающий посланников Господа (ср.:Матф., 23, 37), но Он оплакивает и все раздробленное и воюющее человечество; Он скорбит из-за раздора в Своей Церкви, скорбит о том, что нет любви и жертвы в Его сторонниках. Но человеческая свобода настолько великий и сущностный дар Бога, что она достойна слез Христа. Оплакивая на погибель свою вступающий Иерусалим, Христос на самом деле оплакивал человеческую свободу, а с ней и всю построенную на той свободе мировую историю.

Антихрист не знает слез: дьявол не любит и потому не плачет; он не плачет в самом глубоком смысле. Видя, что свобода, данная Христом, открывает перед человеком два пути — к единству и к разладу, и видя, что люди обычно выбирают разлад, антихрист одним ударом уничтожает свободу человека, принуждает человека любить и жертвовать и таким образом создает свое единство. Единство Христа основывается на свободе, единство антихриста — на насилии. Слова воззвания антихриста-императора: «Мир мой даю вам» взяты из Евангелия (ср.: Иоанн, 14, 27). Однако Автор этих слов Евангелия не создал никакой сборной армии из иудеев, греков, римлян и не прошел с ней через культурные и недостаточно культурные народы. Мир и единство Христа должны были зародиться внутри. Их появление должно было вызвать воплощение Его самого на всех жизненных пространствах. Между тем антихрист свое единство навязал миру сверху. Его мир и его единство были насильственными. В своем манифесте он ясно сказал: «И отныне никакая держава не осмелиться сказать: «Война», когда я говорю: «Мир». Объединение мира в царстве антихриста происходит не через любовь и жертву, но через силу. Любовь здесь насилуется, а вымогание жертвы сегодня стало настолько всеобщим, что в нем мы не замечаем никакого противоречия. Таким образом, если Христово единство основывается на свободе, которая проявляется в любви и жертве, то антихристово единство основано на насилии, которое проявляется в угрозе и смерти.

Таким образом, успех такого единства всегда обеспечен. Кто владеет силой, тот владеет миром; кто владеет миром, тот держит в своих руках и его единство. Антихрист, возрожденный в силе и воплотивший свою демоническую твердость в армии Европейских Соединенных Штатов, мог радоваться объединенному миру. Он вынудил людей отречься от своей индивидуальности, сойтись, став в ряд один подле другого, подчиниться его власти и даже полюбить его. Его единство по существу было политическим, поэтому и средства достижения этого единства тоже были политическими, следовательно, насильственными. Христово единство — религиозное, поэтому и средства его достижения тоже религиозные: свободная любовь и свободная жертва. В том, что политика может скорее объединить мир, нежели религия, то, что насилие успешнее может гарантировать мир, нежели свобода, сегодня никто не сомневается. Остается только спросить, чем же в сущности является это насильственное единство: подлинным единством или маской? Что связывает этих согнанных в одно общество людей и какие отношения между ними развиваются? Действительно ли в царстве антихриста господствуют мир и единство? Если смотреть поверхностно, может показаться, что антихрист действительно может похвастаться своими успехами перед Христом. Он может похвастаться тем, что объединил мир и даже Христианство. Но как все это выглядит изнутри? Бесспорно, что человек в глубинах своей природы всегда стремится к миру и единству. Но находит ли он их в антихристовом царстве? Дает ли антихрист человеку то, чего тот ищет? Может быть, своим миром и согласием он как раз насмехается над этими надеждами и поисками человека? Ответ на эти вопросы как раз и раскроет подлинное лицо антихристова единства.

Единство в своей сущности есть не что другое, как зримое выражение существования вместе. Выбор человеческой природы — быть вместе, воплотившийся во внешних формах жизни, как раз и создает единство. Мы едины тогда, когда мы не только хотим быть вместе, но когда действительно бываем вместе. Но быть вместе означает сделать свое существование общим до самого его основания, до самой его сущности. Быть вместе означает принять на себя существование другого и ему передать свое. Антихрист это существование вместе пытается осуществить не по свободному выбору человека, не по свободной любви и добровольной жертве, но путем насилия. Антихристово единство — насильственное существование вместе. Иначе говоря, антихрист принуждает жителей своего царства передавать свое существование другому и принимать на себя чужое. Он принуждает жить жизнью другого и даже умирать чужой смертью. То, что Христос осуществил свободной своей любовью, в антихристовом царстве каждый должен осуществить насилием. Каждый должен нести на себе грехи других, каждый должен за них страдать и даже умереть; но не по своей свободной готовности к этому, а по принуждению, по угрозе и по своей запуганности. В царстве антихриста человек умирает чужой смертью из страха, чтобы ему не пришлось умирать своею.

Однако кем же становится в этом насильственном существовании вместе тот другой, чью жизнь человек вынужден принять на себя? Как человек переживает этого навязанного ему собрата? Когда человек по своей свободной любви и жертве делает общим свое существование с другим, он этого другого переживает как ближнего в прямом и первоначальном смысле этого слова. Он переживает его как того, кто находится бесконечно близко к нему, кто является его частью, его воплотителем, осуществителем его бытия. Но когда человек свое существование передает другому по принуждению, он видит в этом другом нападающего и захватчика. В этом случае этот другой уже не является ни ближним, ни братом, но бесконечно чужим и далеким. Он откуда-то приходит и где-то остается. Он не бывает вместе с нами, но только берет на себя наше существование и уходит прочь. Он уходит прочь не в смысле пространства. Пространственно он может жить с нами даже в одной комнате. Но он уходит прочь онтологически. Он не становится частью нас самих, осуществителем и исполнителем наших надежд, нашим ближним и братом. Он остается около нас. Поэтому он не осуществляет нашего бытия, но только обворовывает его. И не имеет никакого значения то, что он приходит к нам, возможно, и не от своего имени, возможно, даже не по своей воле, как и мы сами. Не имеет значения, что он чей-то посланник и кем-то уполномочен. В каждом случае он — захватчик нашего существования. В каждом случае он нас ограбляет и обедняет, ибо мы отдаем ему свое существование не по свободной любви и жертве, но вынужденно. Нас присваивают под давлением чужой силы. Мы не переступаем через себя, но нас изгоняют из себя.

В антихристовом существовании «едино» так поступают все. В насильственном единстве все должны взять на себя чужое существование, а свое отдать другому. Таким образом, все должны грабить и быть ограбленными. Все должны изгонять друг друга из своего собственного бытия и вместе сами должны быть из него изгнаны. В этом отношении единство антихриста — постоянный и всеобщий грабеж и изгнание. В этом смысле царство антихриста — шайка грабителей и изгнанников; однако грабителей и изгнанников не в социальном, но в онтологическом смысле. Человек становится грабителем в самом бытии, ибо насильно захватывает существование другого; он тоже становится изгнанником в самом своем бытии, ибо другой изгоняет его из его собственного существования. Судьба Каина повторяется в каждом жителе антихристова царства, в каждом участнике антихристова единства. Каин был грабителем, ибо насильно захватил жизнь своего брата. Авель умер по вине Каина, но не свободно принеся жертву, а от удара этого человекоубийцы. Именно поэтому Каин и стал изгнанником, его удар отнял у него возделанную им почву и сделал его «изгнанником и скитальцем на земле» (Быт., 4, 14). Таким образом, каинова печать лежит на всем антихристовом царстве. Царство антихриста в действительности есть не что иное, как распространение Каинова поступка в истории. Быть грабителем и изгнанником на земле — удел царства антихриста.

Но разве не удивительно, что ненависть является тем основным чувством, которое жители этого царства испытывают друг к другу? Будучи вынуждены уйти из себя и переживая другого как захватчика их бытия, они защищаются от этого ограбления глубокой ненавистью к каждому, с которым согнаны в это насильственное единство. Не будучи в состоянии жить своей жизнью, они берут на себя чужую, однако берут ее испытывая не любовь и не добровольно принося жертву, но испытывая ненависть и отвращение. Они ненавидят эту общность бытия. Они ненавидят того, кто их существование берет на себя. Они ненавидят и того, кто им навязывает свое существование. Ненависть в антихристовом царстве становится главным отношением людей между собой. Антихристово единство — это единство в ненависти. Ненависть ? это общее чувство, охватывающее каждого, ибо каждый здесь грабит и каждый ограблен. Поэтому каждый ненавидит и ненавидим. Но ненависть в своей сущности есть закрытие своего бытия. Это серьезное опровержение существования вместе. Ненавидящий человек — это тот, кто не отдает себя другому и другого в себя не впускает. В антихристовом царстве такая закрытость невозможна. Человек здесь вынуждается отдать себя другому и другого впустить в себя.

Однако никто не может заставить человека признать это раскрытие себя и принятие в себя другого. Участники антихристова единства берут на себя существование другого, но в глубине своей они этого принятия другого не признают, они этого другого не считают своим и потому ненавидят его. Их ненависть, безусловно, глубоко скрыта. Она не может прорваться на поверхность. Она не может определять форм их жизни. Более того, она должна быть скрываема под маской любви. Внешне все жители антихристова царства должны считать друг друга братьями, друзьями, ближними. Они должны оказывать друг другу знаки любви. Они должны быть радостны и веселы. Но в глубине своей они навечно остаются наполненными ненавистью. Не будучи в состоянии прорваться на поверхность, эта ненависть становится еще более страшной и еще более гнетущей, нежели в том случае, если бы она нашла выход и вырвалась на свободу. Закрытость в себе здесь становится поразительно глубокой и прочной. Не имея возможности владеть своими мыслями, своими чувствами, своими радостями и своими печалями, иметь свою семью и свое общество, свою жизнь и даже свою смерть, человек опутывает ненавистью свое глубочайшее Я, к которому уже никто не может подойти, даже упоминаемая Дж. Оруэллом «полиция мыслей», которая при помощи автожиров и телевизионных камер следит за тем, что происходит в душах жителей этого царства. Ненависть в антихристовом царстве — единственный способ сохранить от захвата глубочайшую человеческую сущность.

Антихристу прекрасно известно, какую роль играет ненависть, и поэтому он старается пробить и эту последнюю скорлупу. Он пытается принудить людей любить его, следовательно, открыть перед ним ворота своей последней крепости, предать само свое Я и благодаря этому стать не-личностью. Это слово используется Оруэллом для характеристики тех людей, которые провинились перед тотальной диктатурой и поэтому должны были превратиться в пар и исчезнуть. От них ничего не осталось — даже имени в списках. Они считаются никогда не существовавшими. Они превратились в не-личностей. Но это слово в своем глубинном смысле подходит к каждому участнику антихристова единства, которого ломает насилие, который уже не может даже ненавидеть и потому готов отдать на разграбление саму свою сущность, свое Я со всеми его глубинами. Но именно эта последняя работа антихриста, это превращение человека в не-личность бывает успешной только в отношении отдельных жителей его царства, только по отношению к избранным. Только избранные, такие, как Уинстон Оруэлла, начинают ощущать в себе любовь к Великому Брату, между тем толпа ведет жизнь, полную глубокой ненависти. Под этой ненавистью толпа скрывает свое Я. Если взглянуть поверхностно, эта толпа кажется единой. Однако внутри себя она живет необычайно одинокой жизнью, ибо ненависть все превращает в холодную чуждость. Нигде человек не бывает так сильно отделен от других, как в антихристовом единстве, и нигде человек человеку не бывает так чужд, как в антихристовом  царстве. Поэтому созданное антихристом мировое единство в своей сущности является только издевательством над подлинным единством, только его маской. Согнав людей в общность, антихрист еще больше отдаляет их друг от друга. Принудив внешне выказывать любовь и готовность к жертве, он зажигает в их душах глубочайшую ненависть. Уничтожив войну в истории, он переносит ее в сердца людей. Царство антихриста превращается в борьбу всех против всех; в тайную войну, но эта война более глубокая и более страшная, чем любая открытая война. Таким образом, не напрасно Христос считает эту всеобщую внутреннюю междоусобную борьбу знамением того, что на земле воцарился дьявол и потому конец света уже близок: «Предаст же брат брата на смерть, и отец детей; и восстанут дети на родителей, и умертвят их» (Марк, 1З, 12). Разве по такому единству тоскует человек, делая выбор быть едино? Но именно к такому единству он неизбежно приходит, если свой выбор отдает в руки антихриста.