1) ПРАВИТЕЛЬСТВО ОБОРОНЫ. ТРОШЮ, ФАВР, ПИКАР, ФЕРРИ КАК ДЕПУТАТЫ ПАРИЖА

1) ПРАВИТЕЛЬСТВО ОБОРОНЫ. ТРОШЮ, ФАВР, ПИКАР, ФЕРРИ КАК ДЕПУТАТЫ ПАРИЖА

Республику, провозглашенную парижскими рабочими 4 сентября, единодушно приветствовала вся Франция. Борьба за право существования республики велась в течение пяти месяцев оборонительной войны, (центром) основой которой было сопротивление Парижа. Без этой оборонительной войны от имени республики Вильгельм Завоеватель восстановил бы империю своего «доброго брата» Луи Бонапарта. Шайка адвокатов, — государственным деятелем ее был Тьер, а генералом был Трошю — завладела в момент замешательства городской ратушей, когда действительные вожди парижских рабочих еще были заперты в бона-партовских тюрьмах, а прусская армия уже шла на Париж... Тьеры, Жюли Фавры, Пикары были тогда столь глубоко проникнуты верой в историческое право Парижа на руководство, что свои претензии на законность титула правительства национальной обороны они обосновывали исключительно фактом избрания их там в Законодательный корпус во время выборов в 1869 году.

В нашем втором воззвании по поводу последней войны, спустя пять дней после прихода этих людей к власти, мы объяснили вам, кто они такие [См. настоящий том, стр. 280. Ред.]. Если они захватили правительственную власть без согласия Парижа, то Париж провозгласил республику вопреки их сопротивлению. Прежде всего они отправили Тьера околачивать пороги всех европейских дворов, чтобы выторговать там, если возможно, иностранное посредничество, предлагая за то променять республику на короля.

Париж терпел их режим (присвоение власти), потому что они торжественно поклялись пользоваться этой властью исключительно для целей национальной обороны. Однако серьезно защищать Париж можно было, только (нельзя было не) вооружив его рабочих, организовав их в национальную гвардию и научив их военному искусству на самой войне. Но вооружить Париж значило вооружить социальную революцию. Победа Парижа над осаждающими его пруссаками была бы победой республики над классовым господством во Франции. Вынужденное выбирать между национальным долгом и классовыми интересами правительство национальной обороны не колебалось ни минуты — оно превратилось в правительство национальной измены. В письме к Гамбетте Жюль Фавр признавался, что Трошю оборонялся не от прусских солдат, а от парижских рабочих. Четыре месяца спустя после начала осады Парижа ото правительство сочло, что настал подходящий момент завести речь о капитуляции; Тро-шю в присутствии Жюля Фавра и других своих коллег обращается к собранию парижских мэров со следующими словами:

«Первый вопрос, который задали мне мои коллеги вечером же 4 сентября, был таков: имеет ли Париж какие-нибудь шансы успешно выдержать осаду прусской армии? Я, не колеблясь, ответил отрицательно. Некоторые из присутствующих здесь моих коллег подтвердят, что я говорю правду и что я постоянно придерживался этого мнения. Я сказал им точно то же, что говорю теперь: при настоящем положении дел попытка Парижа выдержать осаду прусской армии была бы безумием. Несомненно, геройским безумием, — прибавил я, — но все-таки не больше, как безумием... События» (он сам ими управлял) «подтвердили мои предсказания».

(Эту маленькую речь Трошю один из присутствовавших мэров, г-н Корбон, опубликовал после заключения перемирия.) Итак, уже вечером в день провозглашения республики коллеги Трошю знали, что «план» его состоит не в чем ином, как в капитуляции Парижа и Франции. Чтобы излечить Париж от его «геройского безумия», его надо было подвергнуть кровопусканию и морить голодом достаточно продолжительное время для ограждения узурпаторов 4 сентября от мести героев декабрьского переворота. Если бы «национальная оборона» не была только лживым предлогом для «правительства», то его самозванные члены сложили бы уже 5 сентября свою власть, довели до всеобщего сведения «план» Трошю и предложили бы населению Парижа или немедленно сдаться победителю, или взять дело обороны в свои собственные руки. Вместо этого обманщики стали издавать высокопарные манифесты, в которых говорилось, что Трошю, «губернатор, никогда не капитулирует», что министр иностранных дел Жюль Фавр «не уступит ни одного камня наших крепостей, ни одной пяди нашей земли». Во все время осады план Трошю систематически проводился в жизнь. Действительно, подлые бонапартистские разбойники, которым было поручено верховное командование в Париже, нагло глумились в своей частной переписке над всей этой комедией обороны, тайну которой они хорошо знали. (См., например, опубликованное в «Journal Officiel» Коммуны письмо командующего артиллерией Парижской армии, кавалера большого креста ордена Почетного легиона, Адольфа Симона Гио к артиллерийскому дивизионному генералу Сюзанну.) При капитуляции Парижа мошенники сбросили маску. «Правительство национальной обороны» разоблачило себя (предстало) как «правительство Франции, состоящее из пленников Бисмарка» — роль, которую сам Луи Бонапарт в Седане счел слишком гнусной даже для человека такого сорта, как он. В своем паническом бегстве в Версаль, после событий 18 марта, capitulards[446] оставили в руках Парижа свидетельствовавшие об их измене документы, для уничтожения которых, как писала Коммуна в манифесте к провинции,

«они не остановились бы перед превращением Парижа в груду развалин, затопленную морем крови»[447].

Некоторые из наиболее влиятельных членов правительства обороны страстно стремились к такой развязке и по своим личным весьма серьезным соображениям. Взгляните только на Жюля Фавра, Эрнеста Пикара и Жюля Ферри!

Вскоре после заключения перемирия один из парижских депутатов Национального собрания, г-н Мильер, опубликовал целый ряд подлинных юридических документов, доказывавших, что Жюль Фавр, сожительствуя с женой некоего горького пьяницы, находившегося в Алжире, сумел при помощи самых наглых подлогов, совершенных им в продолжение многих лет кряду, захватить от имени своих незаконнорожденных детей крупное наследство, которое сделало его богатым человеком, и что на процессе, который вели против него законные наследники, он избежал разоблачения только потому, что пользовался покровительством бонапартистских судов. Так как против этих сухих юридических документов было бессильно какое угодно красноречие, то Жюль Фавр, с тем же героизмом самоунижения, на этот раз держал язык за зубами до тех пор, пока буря гражданской войны не дала ему возможность обозвать в Версальском собрании народ Парижа бандой «беглых каторжников», дерзко восставших против семьи, религии, порядка и собственности!

(Дело Пика.) Этот же самый подделыватель документов, едва захватив власть, поспешил из чувства солидарности освободить двух других собратьев-подделывателей, Пика и Тайфе-ра, которые были даже при империи приговорены к каторге за кражу и подлоги. Один из них, Тайфер, был настолько дерзок, что вернулся после установления Коммуны в Париж, но был тотчас же водворен обратно в приличествующее ему помещение; и после этого Жюль Фавр заявлял всей Европе, что Париж выпускает на волю всех преступных обитателей своих тюрем!

Эрнест Пикар, который после неудачных попыток попасть в министры внутренних дел Луи Бонапарта, сам себя произвел 4 сентября в министры внутренних дел Французской республики, приходится братом некоему Артуру Пикару, субъекту, выгнанному с парижской биржи за мошенничество (см. донесение префектуры полиции от 31 июля 1867 г.) и осужденному, на основании собственного признания, за кражу 300000 франков, которую он совершил в бытность свою директором филиального отделения Societe Generale[448] (см. донесение префектуры полиции от 11 декабря 1868 г.). Оба эти донесения были опубликованы еще во времена империи. И вот этого-то Артура Пикара Эрнест Пикар назначил главным редактором своей газеты «Electeur libre», сделав его таким образом на все время осады своим финансовым посредником, который наживался на бирже, используя государственные тайны, доверенные Эрнесту, и безошибочно спекулировал на поражениях французской армии, вводя в заблуждение в то же время рядовых биржевых спекулянтов фальшивыми сообщениями и официальной ложью, публиковавшимися в органе министерства внутренних дел «Electeur libre» [В окончательном тексте «Гражданской войны во Франции» Марксом было внесено уточнение: Эрнест Пикар был министром финансов правительства национальной обороны; газета «Electeur libre» являлась органом министерства финансов (см. настоящий том, стр. 324). Ред.]. Вся финансовая переписка этой парочки почтенных братьев попала в руки Коммуны. Не удивительно, что Эрнест Пикар, этот Джо Миллер версальского правительства, «засунув руки в карманы штанов, переходил от одной группы пленных к другой, отпуская шуточки», когда первая партия пленных парижских национальных гвардейцев подвергалась в Версале жесточайшим насилиям со стороны «овечек» Пьетри.

Жюль Ферри, бывший до 4 сентября нищим адвокатом, ухитрился сколотить себе во время осады как мэр Парижа состояние за счет голода столицы, вызванного в значительной мере его же хозяйничаньем. Документальные доказательства этого находятся в руках Коммуны. Тот день, когда ему пришлось бы дать отчет в своем хозяйничаньи, был бы днем вынесения ему приговора.

Эти люди являются поэтому смертельными врагами рабочего Парижа, не только как паразиты господствующих классов, не только как люди, предавшие Париж во время осады, но прежде всего как обычные уголовные преступники, которые только на развалинах Парижа, этого оплота французской революции, могут надеяться добыть себе отпускные билеты [tick-ets-of-leave] [в Англии выдавались преступникам, отпущенным под надзор полиции. Ред.]. Эти отъявленные мошенники были самыми подходящими людьми, чтобы стать министрами Тьера.