К. МАРКС ПАУПЕРИЗМ И СВОБОДА ТОРГОВЛИ. — НАДВИГАЮЩИЙСЯ ТОРГОВЫЙ КРИЗИС

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

К. МАРКС

ПАУПЕРИЗМ И СВОБОДА ТОРГОВЛИ. — НАДВИГАЮЩИЙСЯ ТОРГОВЫЙ КРИЗИС

Лондон, пятница, 15 октября 1852 г.

Министр торговли г-н Хенли заявил недавно своим друзьям, сельским хозяевам, собравшимся на солодовенном заводе в Банбери, что пауперизм уменьшился по причинам, не имеющим ничего общего со свободой торговли, прежде всего, вследствие голода в Ирландии, открытия золота за океаном, массовой эмиграции из Ирландии и вызванного ею большего спроса на английские суда и т. д. и т. д. Мы должны, таким образом, признать, что «голод» есть такое же радикальное средство против пауперизма, как мышьяк против крыс.

Лондонский «Economist» замечает:

«Тори вынуждены признать, по крайней мере, наличие процветания и его естественный результат — опустевшие работные дома».

«Economist» далее пытается доказать неверующему министру торговли, что работные дома опустели исключительно в результате действия свободы торговли и что, если только свобода торговли получит полное развитие, они, вероятно, совершенно исчезнут с лица британской земли. Но, к сожалению, статистика «Economist» отнюдь не доказывает того, что намереваются доказать с ее помощью.

Современная промышленность и торговля проделывают в своем развитии, как это хорошо известно, периодические циклы продолжительностью от пяти до семи лет, проходя с регулярной последовательностью через различные состояния — затишья, затем известного улучшения дел, растущей уверенности, оживления, процветания, лихорадочного возбуждения, чрезмерного расширения торгово-промышленной деятельности, потрясения,

угнетенного состояния дел, застоя, истощения и, наконец, снова затишья. Вспомнив это, перейдем опять к статистике «Economist».

С 1834 г., когда сумма, истраченная на поддержку бедных, доходила до 6317255 ф. ст., эта сумма упала к 1837 г. до минимума, равного 4044741 фунту стерлингов. Потом она опять ежегодно увеличивалась до 1843 г., когда достигла 5208027 фунтов стерлингов. В 1844, 1845 и 1846 гг. она опять упала до 4954204 ф. ст., но в 1847 и 1848 гг. снова поднялась и достигла в 1848 г. 6180764 ф. ст., почти того же уровня, что и в 1834 г. перед введением нового закона о бедных[264]. В 1849, 1850, 1851 и 1852 гг. она опять упала до 4724619 фунтов стерлингов. Но время между 1834 и 1837 гг. было периодом процветания, 1838–1842 гг. — периодом кризиса и застоя, 1843–1846 гг. — периодом процветания, 1847–1848 гг. — периодом кризиса и застоя и 1849–1852 гг. — опять периодом процветания.

Итак, что доказывает эта статистика? В лучшем случае она подтверждает ту банальную тавтологию, что британский пауперизм усиливается и ослабевает вместе со сменяющимися периодами застоя и процветания, независимо от свободы торговли или протекционизма. Больше того, мы даже обнаруживаем, что во фритредерском 1852 г. сумма, истраченная на поддержку бедных, была на 679 878 ф. ст. выше, чем в протекционистском 1837 г., несмотря на ирландский голод, «золотые самородки» Австралии и непрерывный поток эмигрантов.

Другая английская фритредерская газета пытается доказать, что при свободе торговли увеличивается экспорт, а рост экспорта усиливает процветание; в результате же процветания пауперизм должен уменьшиться и в конце концов исчезнуть. Для доказательства приводятся следующие цифры. Число трудоспособных лиц, обреченных влачить существование за счет приходской помощи бедным, равнялось:

На 1 января 1849 г. в 590 округах попечительства о бедных — 201644

На 1 января 1850 г. в 606 округах попечительства о бедных — 181 159

На 1 января 1851 г. в 606 округах попечительства о бедных — 154 525

Сопоставляя с этим статистику экспорта, мы найдем следующие цифры для экспорта британских и ирландских изделий:

1848 г на 48946395 фунтов стерлингов

1849 г на 58910883»»

1850 г на 65756032»»

Что же доказывает эта таблица? Увеличение экспорта на 9964488 ф. ст. избавило в 1849 г. от нищенства свыше 20000 человек; дальнейшее увеличение экспорта на 6845149 ф. ст. привело в 1850 г. к спасению еще 26634 человек. Итак, если мы даже предположим, что свобода торговли могла бы совершенно устранить промышленные циклы и связанные с ними превратности, то при теперешней системе для избавления от нищенства всех трудоспособных пауперов потребовалось бы дополнительное расширение внешней торговли на сумму в 50000000 ф. ст. в год, т. е. почти на 100 процентов. И эти трезво мыслящие буржуазные статистики осмеливаются разглагольствовать об «утопистах». — Поистине, не существует больших утопистов, чем сами эти буржуазные оптимисты.

Передо мной лежат документы, опубликованные Советом попечительства о бедных. Эти документы показывают, правда, что с 1848 по 1851 г. замечается сокращение количества пауперов. Но в тоже время из этих документов видно, что в период с 1841 по 1844 г. среднее число пауперов составляло 1431571, а в период с 1845 по 1848 г. — 1600257. В 1850 г. обеспечением в работных домах и вне их пользовались 1809308 пауперов, в 1851 г. их насчитывалось 1600329, т. е. несколько больше среднего числа за 1845–1848 годы. Сопоставляя теперь эти цифры с численностью населения, установленной переписью, мы найдем, что в 1841–1848 гг. на каждую тысячу населения приходилось 89 пауперов, а в 1851 г. — 90 пауперов. Итак, в действительности пауперизм увеличился по сравнению со средними цифрами 1841–1848 гг., несмотря на свободную торговлю, голод, процветание, несмотря на золотые самородки Австралии и поток эмигрантов.

Заметим в связи с этим, что возрастало и число преступников. Достаточно также заглянуть в медицинский журнал «Lancet», чтобы убедиться в том, что фальсификация и отравление пищевых продуктов до сих пор шли в ногу со свободой торговли. «Lancet» вызывает в Лондоне каждую неделю новую панику раскрытием все новых тайн. Этот журнал учредил настоящую следственную комиссию из врачей, химиков и т. д. для исследования продаваемых в Лондоне пищевых продуктов. И отчеты этой комиссии неизменно гласят об отравленных кофе, чае, уксусе, перце, пикулях и т. д. — буквально во все подмешивается отрава.

Оба направления буржуазной торговой политики, фритредерство и протекционизм, разумеется, одинаково бессильны уничтожить явления, представляющие собой всего лишь необходимый и естественный результат экономической основы буржуазного общества. И то обстоятельство, что миллион пауперов прозябает в британских работных домах, так же неразрывно связано с британским процветанием, как наличие от восемнадцати до двадцати миллионов золота в Английском банке.

Это следует раз и навсегда констатировать в противовес буржуазным фантазерам, которые, с одной стороны, рассматривают как результат свободы торговли то, что является лишь неизбежным спутником каждого периода процветания в торгово-промышленных циклах, или, с другой стороны, ожидают от буржуазного процветания таких вещей, которых последнее не в состоянии дать. Констатируя это раз навсегда, следует все же признать несомненным, что 1852 год является одним из тех годов исключительного процветания, которые когда-либо переживала Англия. Размеры государственных доходов, — несмотря на отмену посконного налога, — отчеты о судоходстве, списки экспортируемых товаров, курсы на денежном рынке и, прежде всего, невиданное раньше оживление в промышленных округах служат этому неопровержимым доказательством.

Но даже самого поверхностного знакомства с историей торговли от начала XIX столетия достаточно для того, чтобы убедить каждого, что уже приближается момент, когда торгово-промышленный цикл вступит в стадию лихорадочного возбуждения, за которой затем последует стадия чрезмерного расширения биржевых операций и потрясения. «Ничего подобного», — кричат буржуазные оптимисты, — «ни в один из прежних периодов процветания биржевая спекуляция не была так незначительна, как теперь. Наше теперешнее процветание базируется на производстве товаров, имеющих непосредственную полезность; они потребляются тотчас же, как только появляются на рынке, что обеспечивает производителю соответствующую прибыль и является стимулом к дальнейшему расширенному воспроизводству».

Другими словами, теперешнее процветание отличается тем, что имеющийся в наличии избыточный капитал устремился и продолжает устремляться непосредственно в промышленное производство. Согласно последнему отчету главного фабричного инспектора г-на Леонарда Хорнера, в 1851 г. мощность одних только хлопчатобумажных фабрик увеличилась на 3717 лошадиных сил. Он приводит бесконечно длинный перечень строящихся фабрик. В одном месте строится прядильная фабрика мощностью в 150 лошадиных сил, в другом — ткацкая фабрика на 600 станков для изготовления цветных материй, в третьем — снова прядильная фабрика на 60000 веретен мощностью в 620 лошадиных сил, далее — прядильная и ткацкая фабрики мощностью одна в 200 лошадиных сил, другая в 300 лошадиных сил и т. д. Но самая крупная фабрика строится подле Брадфорда (Йоркшир) для изготовления альпага и различных материй.

«О величине этого предприятия, сооружаемого для г-на Тайтеса Солта, можно судить по тому, что по расчетам оно должно занять земельный участок в шесть английских акров. Главный корпус будет представлять собой массивное каменное здание весьма затейливой архитектуры, имеющее один зал длиной в 540 футов; машинное оборудование будет включать новейшие конструкции, достоинство которых признано. Паровые двигатели, которые должны будут приводить в движение это огромное количество машин, строятся у гг. Фэрбернов в Манчестере и рассчитана на мощность в 1200 лошадиных сил. Один только газовый завод не уступит по величине газовому заводу небольшого города; он будет построен по углеводородной системе Уайта и обойдется в 4000 фунтов стерлингов. Подсчитано, что потребуется 5000 рожков, которые ежедневно будут потреблять 100000 кубических футов газа. Кроме этой обширной фабрики, г-н Солт строит в непосредственной близости от нее 700 коттеджей для рабочих»[265].

Но что же следует из того, что колоссальные капиталовложения тратятся непосредственно на промышленное производство? Что кризис не наступит? Ни в коем случае. Напротив, кризис примет гораздо более опасный характер чем в 1847 г., когда он больше был торговым и денежным, чем промышленным кризисом. На этот раз он с наибольшей силой обрушится именно на промышленные округа. Вспомним период небывалого застоя 1838–1842 гг., который также был прямым результатом промышленного перепроизводства. Чем больше избыточный капитал концентрируется в промышленном производстве вместо того, чтобы растекаться по разнообразным каналам торгово-финансовой сферы, тем шире, продолжительнее и непосредственнее действие кризиса на рабочие массы и на самый цвет буржуазии. И если в момент наступления кризиса вся наводняющая рынок масса товаров сразу же превращается в тяжелый балласт, то во сколько раз тяжелее это окажется для многочисленных расширенных и вновь построенных фабрик, которые как раз настолько уже оборудованы, что могут начать работу, и для которых жизненно важно немедленно к ней приступить. Всякий раз, когда капитал покидает свои обычные торговые каналы обращения, это порождает панику, которая проникает даже под своды Английского банка. Тем сильнее должен раздаться возглас: sauve qui peut {спасайся, кто может. Ред.}, в тот момент, когда огромные суммы обращены таким образом в основной капитал в виде фабрик, машин и т. д., которые либо были пущены в ход только к началу кризиса, либо же частично нуждаются в дополнительных затратах оборотного капитала, прежде чем они могут быть приведены в состояние, пригодное для работы.

Из «Friend of India» я заимствую другой факт, показательный для характера приближающегося кризиса. По данным 1852 г. о торговле Калькутты, которые здесь опубликованы, видно, что стоимость хлопчатобумажных товаров и различных видов пряжи, ввезенных в Калькутту в 1851 г., составляла 4074000 рупий, или почти две трети стоимости всего торгового оборота. В этом году общая сумма этого ввоза будет еще выше. При этом сюда еще не входят данные о ввозе в Бомбей, Мадрас и Сингапур. Но уже кризис 1847 г. обнаружил такие стороны торговли с Индией, что никто теперь не может иметь ни малейшего сомнения по поводу окончательного исхода такого промышленного процветания, при котором ввоз в «нашу индийскую империю» составляет две трети общей суммы.

Вот что можно сказать о характере того потрясения, которое должно последовать непосредственно за теперешним процветанием. Наступление этого потрясения в 1853 г. предвещают многие симптомы, в особенности избыток золота в Английском банке и те своеобразные обстоятельства, при которых происходит этот бурный приток золотых слитков.

В данный момент в подвалах Английского банка хранится на 21353000 ф. ст. золотых слитков. Делались попытки объяснить этот приток избытком добычи золота в Австралии и Калифорнии. Но даже беглое знакомство с фактами убеждает нас в неправильности этого мнения.

Увеличение запаса золотых слитков в Английском банке означает на деле лишь уменьшение ввоза других товаров, означает, другими словами, что экспорт значительно превышает импорт. И действительно, последние торговые отчеты показывают значительное сокращение ввоза пеньки, сахара, чая, табака, вин, шерсти, зерна, масел, какао, муки, индиго, кож, картофеля, бэкона, свинины, масла, сыра, ветчины, лярда, риса и почти всех изделий европейского континента и Британской Индии. В 1850 и 1851 гг. импорт явно был чрезмерно велик, и это обстоятельство, а также повышение цен на континенте на зерно, вследствие плохого урожая, вызывают тенденцию к сокращению ввоза. Увеличивается только ввоз хлопка и льна.

Этим превышением экспорта над импортом и объясняется то, почему валютный курс благоприятен для Англии. С другой стороны, благодаря тому, что этот избыток экспорта покрывается ввозом золота, значительная часть английского капитала лежит без движения, увеличивая банковские резервы. Банки и частные лица изыскивают всяческие средства, чтобы найти приложение этому лежащему без пользы капиталу. Этим объясняется обилие в данный момент ссудного капитала и низкая ставка процента. Учетная ставка для первоклассных векселей равна 13/4 и 2 %. Но из любого сочинения по истории торговли, например из «Истории цен» Тука[266], вы узнаете, что совпадение таких симптомов, как необычайное скопление золотых слитков в подвалах Английского банка, превышение экспорта над импортом, благоприятный валютный курс, обилие ссудного капитала и низкая ставка процента, постоянно означает наступление той фазы торгово-промышленного цикла, когда процветание переходит в лихорадочное возбуждение, когда явно начинается, с одной стороны, чрезмерный импорт, а с другой стороны, необузданная спекуляция вокруг всякого рода заманчивых мыльных пузырей. Но эта стадия лихорадочного возбуждения, в свою очередь, лишь предшествует потрясению. Лихорадочное возбуждение есть высшая точка процветания; оно, конечно, не создает кризиса, но вызывает его наступление.

Я очень хорошо знаю, что английские официальные экономические прорицатели отнесутся к этому взгляду как в высшей степени еретическому. Но имел ли место хотя бы один случай — со времени «Робинсона Просперити» {Ф. Дж. Робинсона, виконта Годрича, Ред.}, знаменитого канцлера казначейства, открывшего в 1825 г. в самый канун кризиса сессию парламента предсказанием колоссального и незыблемого процветания, — когда бы эти буржуазные оптимисты предугадали или предсказали кризис? Наоборот, не было еще ни одного периода процветания, когда бы они не воспользовались случаем для утверждения, что на этот раз, медаль не имеет оборотной стороны, что на этот раз неумолимый рок побежден. А в дни, когда кризис наступал, они делали невинный вид, обрушиваясь на торговцев и промышленников с нравоучительными, банальными проповедями против непредусмотрительности и неосторожности.

Те своеобразные политические обстоятельства, которые созданы временным торговым и промышленным процветанием, будут темой моей следующей статьи.

Написано К. Марксом 12 октября 1852 г.

Напечатано в газете «NewYork Daily Tribune» № 3601, 1 ноября 1852 г.

Печатается по тексту газеты

Перевод с английского

Подпись: Карл Маркс