Песнь уныния{711}

Песнь уныния^{711}

1

Когда Заратустра говорил эти речи, стоял он близко ко входу в свою пещеру; но с последними словами ускользнул он от гостей и выбежал на короткое время на воздух.

«О чистые запахи, — воскликнул он, — о блаженная тишина вокруг меня! Но где звери мои? Сюда, сюда, орёл мой и змея моя!

Скажите мне, звери мои: эти высшие люди все вместе — быть может, они пахнут нехорошо? О чистый запах, окружающий меня! Теперь только знаю и чувствую я, как люблю вас, звери мои».

И Заратустра повторил ещё раз: «Я люблю вас, звери мои!» Орёл же и змея приблизились к нему, когда он произнёс эти слова, и подняли на него свои взоры. Так стояли они тихо втроём и вдыхали и втягивали в себя чистый воздух. Ибо воздух здесь, снаружи, был лучше, чем у высших людей.

2

Но едва покинул Заратустра пещеру свою, как поднялся старый чародей, лукаво оглянулся и сказал: «Он вышел!

И вот уже, высшие люди, — позвольте и мне, подобно ему, пощекотать вас этим хвалебным и лестным именем — вот уже овладевает мною злой дух, обманщик и чародей, мой демон уныния,

— до глубины души противник^{712} этого Заратустры, — простите это ему! Теперь хочет он показать вам свои чары, ибо настал его час: тщетно борюсь я с этим злым духом.

Всем вам, какое бы почитание ни воздавали вы себе на словах и ни называли себя “свободными духом”, или “правдивыми”, или “кающимися духом”, или “освобождёнными из оков”, или “великими тоскующими”, —

— всем вам, страдающим, подобно мне, великим отвращением, для кого умер старый бог, а новый даже не лежит ещё в колыбели и в пелёнках, — всем вам мил мой дух и демон-чародей.

Я знаю вас, высшие люди, я знаю его, — я знаю также этого демона, которого люблю против воли, этого Заратустру: он сам часто кажется мне похожим на прекрасную маску святого,

— похожим на новый удивительный маскарад, в котором находит удовольствие мой злой дух, мой демон уныния — я люблю Заратустру, часто кажется мне, ради моего злого духа. —

Но он уже овладевает мною и угнетает меня, этот дух уныния, этот демон вечерних сумерек; и поистине, высшие люди, ему хочется —

— шире раскройте глаза! — ему хочется придти нагим, мужчиной или женщиной, ещё не знаю я; но он идёт, он гнетёт меня, горе! раскройте чувства ваши!

День отзвучал, для всех вещей наступает вечер, даже для лучших вещей; слушайте теперь и смотрите, высшие люди, каков этот демон, мужчина ли, женщина ли, этот дух вечернего уныния!»

Так говорил старый чародей, лукаво оглянулся и схватил свою арфу.

3^{713}

Когда яснеет воздух и на землю,

Как утешение, роса нисходит

Стопой невидимой, неслышной,

Как всё несущее успокоенья сладость, —

Ты вспомнишь ли, горячая душа, —

Какою жаждою томилась ты когда-то

По ниспадающим с небес слезам-росинкам,

Усталая, в изнеможенье жалком,

Под злыми взглядами спускавшегося солнца,

Спешившего тропинкой пожелтевшей

Злорадно ослеплявшими лучами

Между дерев, черневших вкруг меня.

Ты истины жених? Ты? — тешились они. —

Нет, ты поэт, и только.

Ты хищный, лживый ползающий зверь,

Который должен лгать,

Под маской хитрой жертву карауля,

Сам маска для себя

И сам себе добыча.

И это истины жених? О нет!

Лишь шут, поэт, и только!

Хитро болтающий под маскою затейной,

Ты, рыскающий вкруг, карабкаясь, всползаешь —

По ложным из нагромождённых слов мостам,

По лживым радугам среди небес обманных.

Лишь шут, поэт, и только!

И это — истины жених? О нет!

Ты не стоишь холодный, недвижимый,

Как образ божества, спокойный,

Как изваяние его пред храмом,

Как врат Господних страж…

Ты добродетельной устойчивости враг,

Не в храмах дома ты, а в дикой чаще,

Ты полн упрямого, кошачьего стремленья,

Рад выпрыгнуть в окно под всякий случай

И лесу девственному рад кричать приветно,

Что в чаще непролазной ты носился.

Средь пёстрых хищников в косматых шкурах,

Греховной красоты, здоровья полный, —

Что, сладострастно ноздри раздувая,

Насмешливый в блаженстве кровожадном,

Ты хищничал и крался, полный лжи.

Порой, орлу подобно, с высоты

Уставив в глубину недвижный взгляд,

В своё владенье, в пропасть смотришь долго,

Как, вглубь стремясь, она всё ниже, вниз

Змеится кольцами, спускаясь внутрь, —

И вдруг

Затем

В падении отвесном^{714}

Полёт, как меч, направив,

В ягнят ударил ты,

Стремительно бросаясь с хищным жаром

Терзать ягнят

Со злобой против всех овечьих душ

И яростно кипя на всё, что смотрит

Овцеподобно, ягнеоко и курчаво,

С приветной тупостью ягнят молочных.

Вот так

Пантеры свойств, орлиных качеств

Исполнены поэта ощущенья,

Они твои под тысячью личин.

Твои, поэт и шут!

Ведь это ты, признавший в человеке

Так безразлично бога и овцу,

И, божество терзая в человеке,

В нём также и овцу терзаешь ты.

Терзаешь, радуясь.

Твоё блаженство в этом,

Блаженство злой пантеры и орла,

Блаженство шута и поэта.

Когда яснеет воздух и луна

Серпом зеленоватым между тучек,

Среди полос пурпурных вдруг мелькнувши,

Прокрадётся завистливо, как враг,

Дневного света враг, —

Она всё ближе, ближе подступает,

Подрезывая тайно, постепенно

Ковры из роз, гирляндами висящих,

Пока цветы с головкой побледневшей

Не опрокинутся в ночную тьму.

Так я упал когда-то с высоты,

Где в сновиденьях правды я носился —

Весь полный ощущений дня и света,

Упал я навзничь в тьму вечерней тени,

Испепелённый правдою одною

И жаждущий единой этой правды. —

Ты помнишь ли ещё, горячая душа,

Как мы тогда томились этой жаждой,

Томились тем, что ты в изгнанье вечном,

От всякой правды далеко,

Лишь шут, поэт, и только.^{715}