Любовь — это инстинкт?

Любовь — это инстинкт?

Отцом современного учения об инстинктах считают американца Уильяма Джеймса (1842–1910), уроженца Чокоруа (штат Нью-Хэмпшир). Будучи профессором Гарвардского университета, он интересовался не только философией, но и психологией. В конце XIX века эта научная дисциплина была еще в пеленках. В Германии биолог Вильгельм Вундт уже основал институт экспериментальной психологии, пытаясь подвести естественнонаучную базу под смутные знания, основанные на житейском человеческом опыте. То, что раньше было «Искусством познания душевного опыта», стало научной дисциплиной.

В 1890 году Джеймс опубликовал «The Principles of Psychology» («Начала психологии») — сочинение объемом в тысячу с лишним страниц. Первое утверждение книги заключалось в том, что вся психическая жизнь человека есть не что иное, как последовательность телесных возбуждений. Так же, как сегодня окситоцинисты объясняют любовь биохимическим возбуждением, так и Джеймс сводил все наши чувства к телесным феноменам. Для него чувства, равно как и эмоции, были не чем иным, как восприятием телесных изменений. По-другому это можно выразить так: мы плачем не оттого, что нам грустно, а нам грустно оттого, что мы плачем. Мы приходим в телесное возбуждение не потому, что нас очаровал какой-то человек, а, напротив, этот человек очаровал нас потому, что мы пришли в возбуждение.

Когда нынешние специалисты по головному мозгу и околонаучные журналисты пытаются выразить любовь биохимической «формулой», то они действуют вполне в традициях Джеймса. Однако этот блестящий психолог уже тогда намного опередил сегодняшних биохимиков и эволюционных психологов. За первым пунктом у Джеймса следует второй. Поскольку возможно, что именно тело задает нашим восприятиям правила игры, постольку приказы тела не всегда являются однозначными. В реальной жизни, полагает Джеймс, нами движут разнообразные — и подчас противоречивые — инстинкты. Мы можем испытывать половое возбуждение и одновременно робость.

Иногда нас одновременно охватывают любопытство и страх. Мы испытываем сострадание к поскользнувшемуся на дороге человеку, но при этом не можем удержаться от смеха. Словом, наши восприятия могут быть такими же разнообразными, как и наши инстинкты. И то, что в виде эмоций возникает в наших нервах, отражается в голове в образе «смешанного чувства».

То есть психология, исследующая чувственное возбуждение и восприятие, не может в полной мере объяснить человека и его поведение. От возбуждения, факт которого можно установить научными методами, до сложного поведения пролегает долгий путь — слишком, на взгляд Джеймса, долгий для эмпирической психологии. По Джеймсу, человек — это, вероятно, единственное животное, способное беседовать с самим собой. День за днем, час за часом, минута за минутой человек непрерывно комментирует себя, свою самость, свое я, т. е. поток сознания, и тем самым лишает силы предписания инстинктов. Там, где эмоции и представления смешиваются в хаотичном фейерверке, где схемы восприятия раздражений и реакций искажены опытом, где на все это накладываются уникальное для каждой личности сочетание инстинктов, там, по мнению Джеймса, проходит граница психологии как естественной науки. Ибо нельзя устанавливать произвольные законы там, где не существует отчетливых и очевидных законов природы.

Инстинкты — это влечения, которые невозможно контролировать. Инстинкты целенаправленно ведут нас по жизни, но цели эти — чисто биологические. С общественной и культурной точек зрения эти цели нуждаются в подкреплении и коррекции. Я должен научиться обуздывать агрессивность, подавлять жадность и укрощать страх. Между моими инстинктами и моим поведением — целая вселенная. Самое прекрасное и умиротворяющее в любви — это то, что она есть нечто неизмеримо большее, чем инстинкт. Она есть потребность и совокупность представлений. Любовь — это врожденная потребность, но как способность она воспитывается и приобретается опытом.

Поэтому «влечение к романтической любви» существует только в воспаленном воображении таких тщеславных ученых мужей и дам, как Элен Фишер. Ее упрямые попытки с помощью компьютера доказать существование придуманного ею «любовного влечения» ведут не к истине, а к абсурду. Фишер исследовала 40 человек в маг-нитно-резонансном томографе, снабженном «любовеме-ром». Испытуемым демонстрировали фотографии любимых и одновременно регистрировали электрическую активность мозга. Фишер сообщает, что наблюдала чудесные картины «влюбленного мозга». Трезвый наблюдатель, однако, не видит там ничего, кроме усиления кровотока в мезолимбической системе — участке промежуточного мозга, отвечающем за чувства в центральной нервной системе. Такую же реакцию вызывает запах любимого блюда и музыка, приводящая нас в состояние экстаза.

Пытаться обосновать любовь с помощью компьютерной картинки — то же самое, что сказать, будто свет возникает от щелчка выключателем. Реальные события зарождения любви протекают на многих уровнях: другой человек вызывает у меня сильное возбуждение (и не обязательно половое). Почти автоматически я «улавливаю» это раздражение, т. е. возникает эмоция. Далее я замечаю, что со мной что-то происходит. Это уже чувство. Я реагирую не только на исходящие от другого человека сигналы, но и пытаюсь их понять, а заодно понять и те причины, которые побуждают меня к такой реакции. Влюбленность надо понимать как влюбленность, а любовь — как любовь. На третьем этапе я уже настолько глубоко осознаю, что происходит с другим человеком, что могу угадывать его желания и потребности. Это уже рефлектирующее поведение.

Этот процесс происходит не однократно, при первой влюбленности, в реальной жизни, в наших отношениях с людьми мы сталкиваемся с ним постоянно, изо дня в день — во всяком случае, каждый раз, когда речь идет о любви. Мы оцениваем и осознаем текущее состояние партнера, хотя, может быть, не так отчетливо, как в первый раз. Мы подстраиваем свое поведение под партнера, хотя и не в такой неограниченной мере, как в самом начале. Мы входим в положение партнера настолько глубоко, насколько считаем это благом для нас обоих. Все три компонента — эмоция, чувство и поведение — вместе составляют то, что мы называем любовью. Если один из этих компонентов отсутствует, то любовь кажется нам неполной, несостоявшейся и ущербной.

Для того чтобы понять любовь, нам надо отвлечься от биохимической основы учения об инстинктах и углубиться в область человеческой психики и культуры. Что бы ни воодушевляло наших живших два или четыре миллиона лет назад предков при встрече с прекрасной незнакомкой, это не то же самое, что мы понимаем под «любовью» в наше время и в нашем культурном окружении. Конечно, наши эмоции могут быть очень древними, но этого нельзя сказать о наших представлениях. Для того чтобы реально понять, что такое любовь, ее надо считать не только состоянием телесного возбуждения, но и чем-то совершенно иным: предъявление притязаний к другим и к самому себе. Ибо мы — в отличие от тех же шимпанзе — знаем, что любим, и осознанно ведем себя как любящие люди.

Мы возвышаем и переоцениваем любимого и себя, мы чувствуем себя зрителями захватывающего приключенческого фильма, в котором мы оба участвуем как действующие лица. Иллюзия, которой мы при этом по доброй воле предаемся — это представление о том, что любовь действительно существует — как будто это что-то реальное, осязаемое и предметное, то, что можно завоевать и потерять, то, что дымкой заполняет дом, когда в него входит любимый человек.