ГРАНИ ИНДИВИДУАЛЬНОСТИ
ГРАНИ ИНДИВИДУАЛЬНОСТИ
Он пришел повидать нас, окруженный своими учениками. Среди них были состоятельные и бедные, высокопоставленный чиновник и вдова, фанатик и улыбающийся молодой человек. Это была радостная и счастливая группа, и тени плясали на белом доме. В густой листве пронзительно кричали попугаи, и шумный грузовик прошел мимо нас. Молодой человек с горячностью настаивал на важности гуру, учителя; другие были в этом с ним единодушны и восхищенно улыбались, пока он точно и объективно высказывал свои соображения. Небо было совсем синее, и орел с белой шеей кружил как раз над нами, почти не двигая крыльями. Был чудесный день. Как мы губим один другого, ученик — гуру, а гуру — ученика! Как мы приспосабливаемся, ломаем одну форму, чтобы принять новую! Птица выхватила длинного червяка из влажной земли.
Каждый из нас — множество, множественность, а не одно, не единое. Чтобы проявилось единое, множественность должна прекратиться. Крикливое множество воюет друг с другом день и ночь, и в этой войне — скорбь жизни. Мы уничтожаем одно, но другое встает на его место, и этот, по-видимому, бесконечный процесс и есть наша жизнь. Мы стараемся поставить над множеством что-то одно, но это одно вскоре само становится множеством. Голос множества становится голосом одного, и один голос присваивает себе авторитет; но это лишь дребезжание голоса. Мы — голоса множества, однако мы стараемся уловить тихий голос одного. Одно оказывается множеством, если множество сохраняет безмолвие, чтобы услышать голос одного. Множество, множественность никогда не может найти одно, единое.
Наша проблема не в том, как услышать голос одного, а в том, чтобы понять состав, структуру того множества, которым является каждый из нас. Одна грань множества не в состоянии понять множество в целом; одна сущность не может понять множества сущностей, которым мы являемся. Хотя одна грань пытается контролировать, дисциплинировать, придавать форму другим граням, ее усилия всегда замкнуты в себе, всегда ограничены. Целое не может быть понято через часть, и потому мы никогда не понимаем. Мы так заняты частью, что никогда не получаем видения целого, никогда не сознаем целого. Часть отделяет себя и становится множеством. Чтобы сознавать целое, конфликт множества, должно быть понято желание. Существует только проявление желания; хотя имеются различные и противоречивые потребности и устремления, все они — следствие желания. Желание не может быть возвышено или подавлено; оно должно быть понято, но без того, кто понимает. Если эта сущность, которая понимает, присутствует, то это все еще сущность, исполненная желания. Понимать без участия того, кто понимает, означает быть свободным и от одного, и от множества.
Любые формы приспособления и отрицания, анализа и принятия лишь усиливают того, кто получает опыт. Приобретающий опыт никогда не может понять целого. Сам он есть продукт накопления, а в тени прошлого не может быть понимания. Зависимость от прошлого диктует путь действия, но культивирование средств не является пониманием. Понимание — не продукт ума, мысли; и если мысль натренирована, если она умеет становиться спокойной с целью уловить то, что вне ума, тогда то, что получено как опыт, — всего лишь проекция прошлого. В осознании этого целостного процесса присутствует безмолвие, которое не исходит от приобретающего опыт. Только в этом безмолвии возникает понимание.