ДОВОЛЬСТВО
ДОВОЛЬСТВО
Самолет был переполнен. Он летел над Атлантическим океаном на высоте двадцати с лишним тысяч футов. Внизу простирался толстый ковер из облаков. Небо было ярко-синее, солнце оставалось позади нас, а мы летели прямо на запад. Дети долго бегали взад и вперед вдоль прохода, а теперь, усталые, заснули в креслах. После долгой ночи пассажиры пробудились и начали курить и пить. Человек, сидевший против нас, рассказывал о своих делах, а женщина сзади нас весьма довольным голосом описывала приобретенные ею вещи и прикидывала сумму пошлины, которую ей придется уплатить. Самолет шел ровно, без рывков, хотя ниже нас дули сильные ветры. Крылья самолета блестели в ярких лучах солнца, а винты плавно вращались, с фантастической скоростью врезаясь в воздух; ветер был попутный, и мы делали более трехсот миль в час.
Двое мужчин, сидевших напротив нас, разговаривали довольно громко; трудно было не слышать то, о чем они говорили. Оба были большого роста, а у одного из них было красное обветренное лицо. Он рассказывал о технике ловли китов, об опасностях работы, о выгоде этого промысла, о страшных морских бурях. Некоторые киты весили сотни тонн. Самок с детенышами нельзя ловить. В определенные периоды нельзя было убивать китов более определенного количества. Ловля и бой этих гигантов были разработаны вполне научно, каждая группа людей в команде имела определенные обязанности, к выполнению которых ее заранее готовили. Специфический запах плавучей китобойной базы едва можно было переносить. Но люди привыкли к нему, как вообще можно привыкнуть ко всему. Если дело шло благополучно, ловля приносила уйму денег. Он перешел к рассказу о странном очаровании убийства, но в этот момент принесли напитки, и разговор изменился.
Людям доставляет удовольствие убивать — и друг друга, и безобидного оленя с ясными глазами в глухом лесу, и тигра, который охотится за домашним скотом. Встретив на дороге змею, мы обязательно переедем через нее; мы устанавливаем капканы и ловим волков и койотов. Хорошо одетые люди с веселым видом берут с собой дорогие ружья и отправляются убивать птиц, которые только что перекликались друг с другом. Мальчик из пневматического ружья убивает трепещущую сойку, а взрослые, стоящие около него, никогда не выскажут ни слова сострадания и не будут его бранить; напротив, они скажут, какой он хороший стрелок. Убийство ради так называемого спорта, для добывания пищи, убийство во имя своей страны, во имя мира — все это мало чем отличается одно от другого. Оправдание — это не ответ. Существует лишь одно: не убивай. На Западе мы думаем, что животные существуют ради нашего желудка, ради удовольствия их убивать или ради их меха. На Востоке в течение столетий родители учили детей, постоянно повторяя им: не убивай, будь сострадателен, имей жалость. Здесь, на Западе, считается, что у животных нет души, поэтому их можно безнаказанно убивать. На Востоке животное обладает душой, поэтому имей это в виду, и пусть сердце твое знает, что такое любовь. На Западе считается нормальным, естественным поедать животных и птиц, это санкционировано церковью и религией. Там, на Востоке, этого нет; там мыслящий или религиозно настроенный человек в соответствии с традицией и культурными нормами никогда не станет есть мясо. Но и это так же быстро исчезает. Здесь мы всегда убивали во имя Бога и своей страны, а в настоящее время это распространено по всему свету. Убийство распространяется везде; почти на глазах старинные культурные нормы отбрасываются в сторону, и вместо них заботливо воспитываются такие качества, как деловой расчет, безжалостность, а средства уничтожения становятся все более мощными.
Мир не зависит от политического деятеля или священнослужителя, как не зависит он и от юриста или полисмена. Мир — это состояние ума, когда существует любовь.
Он владел небольшим предприятием, боролся с трудностями, но ему удавалось сводить концы с концами.
«Я пришел не для того, чтобы говорить о делах, — сказал он, — они дают мне необходимое, а так как потребности мои невелики, то я могу существовать. Я не принадлежу к чрезмерным честолюбцам и не участвую в игре, где люди поедают друг друга. Однажды, проезжая мимо, я увидел в тени деревьев толпу людей и остановился, чтобы послушать вас. Это было года два тому назад; то, о чем вы говорили, как-то взволновало меня. Я не слишком хорошо образован, но теперь я прочел ваши беседы и вот приехал к вам. Обычно я был доволен своей жизнью, своими мыслями и теми немногими верованиями, которые легко укладывались в моем уме. Но, начиная с того воскресного утра, когда я на своей машине попал в эту долину и случайно подошел послушать вас, я ощутил недовольство. Это не была неудовлетворенность работой, но какое-то внутреннее недовольство охватило все мое существо. Я всегда чувствовал жалость к людям, которые не были довольны жизнью. Они были так несчастны, их ничто не удовлетворяло, — и вот теперь я сам присоединился к их числу. Раньше я был доволен своей жизнью, друзьями, тем, что я делаю; но теперь я испытываю глубокое недовольство и чувствую себя несчастным».
— Позвольте спросить, что вы понимаете под словом «недовольство»?
«Вплоть до того воскресного утра, когда я услышал вас, я был вполне удовлетворен всем и, как мне кажется, несколько равнодушен к другим. Теперь я вижу, насколько я был глуп; сейчас я стараюсь быть более разумным и внимательным ко всему, что меня окружает. Мне хотелось бы дойти до какой-то точки, куда-то добраться, и это желание, вполне естественное, вызывает чувство недовольства. Раньше я находился, так сказать, в полусне, но теперь я пробуждаюсь от спячки».
— Пробуждаетесь ли вы? Может быть, благодаря желанию стать чем-то иным, вы стараетесь прийти снова в сонное состояние? Вы говорите, что раньше находились в полусне, но в настоящее время пробудились. Однако ваше пробуждение приносит вам ощущение недовольства, и это вам не нравится, доставляет вам страдания. Для того чтобы уйти от страданий, вы пытаетесь стать чем-то, следовать за идеалом и т.д. Подобное подражание другому отбрасывает вас назад в полусонное состояние, не правда ли?
«Но я не хочу возвращаться к прежнему состоянию, и мне хотелось бы оставаться пробужденным».
— Не странно ли, как ум обманывает самого себя? Уму не нравится находиться в смятении, он не любит, когда ему приходится отрываться от старых образцов, от удобных привычек думать и действовать. Будучи потревоженным, он ищет пути и средства установить новые границы и выгоны, где он мог бы безопасно пастись. Именно подобной зоны безопасности ищет большинство из нас, а желание быть в безопасности, уцелеть повергает нас в сон. Внешние обстоятельства, слово, жест, какое-нибудь переживание могут пробудить нас, взбудоражить, но мы хотим уснуть снова. С большинством из нас это происходит постоянно, но это не является состоянием пробуждения. То, что нам необходимо понять, — это пути, способы, которыми ум погружается в сон. Верно?
«Но должно быть великое множество путей, которыми ум погружается в сон. Возможно ли все их познать и обойти?»
— На некоторые из них можно было бы указать; но это не разрешило бы нашей проблемы, не правда ли?
«Но почему же?»
— Если мы лишь изучаем пути, на которых ум приходит в сонное состояние, тогда оказывается, что мы снова ищем средства, возможно, несколько иные, чтобы остаться не потревоженным и быть в безопасности. Важно удерживать бодрственное состояние, а не спрашивать, как удерживать себя бодрствующим; следование за вопросом «как» есть желание быть защищенным.
«Но что же тогда делать?»
— Оставайтесь с вашим недовольством, без желания его успокоить. Должно быть понято это желание быть не потревоженным. Это желание, которое принимает многочисленные формы, есть стремление уйти от того, что есть. Когда это стремление отпадает, — но естественно, без какой бы то ни было формы принуждения, как сознательной, так и бессознательной — лишь тогда боль недовольства исчезает. Сравнение того, что есть, с тем, что должно быть, приносит страдание. Прекращение сравнения не является состоянием довольства; это состояние полного пробуждения при отсутствии деятельности «я».
«Все это, пожалуй, для меня ново. Мне кажется, что вы придаете словам совсем иное значение, но общение возможно только тогда, когда мы оба придаем одинаковое значение одному и тому же слову в одно и то же время».
— Общение есть взаимоотношение, не так ли?
«Вы делаете скачок к более широким значениям, чем я теперь способен уловить. Мне необходимо вникнуть во все это более глубоко, и тогда, может быть, я пойму».