Геном человека и генетический супермаркет

ЕСЛИ О НАУЧНОМ ДОСТИЖЕНИИ совместно объявляют президент США и премьер-министр Великобритании, оно должно быть действительно выдающимся. Завершение «черновой расшифровки» человеческого генома, о котором заявили 26 июня, — безусловно, веха в истории науки. Впрочем, в ближайшей перспективе, пока эта, как назвал ее президент Клинтон, «самая поразительная карта, которую когда-либо чертило человечество», ничего не говорит о том, какой конкретно ген за что отвечает, от нее мало толку. Все равно как если бы мы научились читать буквы неизвестного нам языка, не понимая смысла большинства слов. Еще несколько лет, и сегодняшнее достижение окажется просто ступенькой на пути к цели действительно важной, к пониманию того, какие аспекты человеческой природы заданы генетически и какими конкретно генами. Но и шум по поводу сегодняшней промежуточной ступени небесполезен: он позволяет уже сейчас всерьез подумать, как изменится жизнь, когда лет через десять или двадцать мы достигнем главной цели.

Официально, конечно, считается, что исчерпывающее знание человеческого генома позволит обнаружить истоки самых актуальных болезней и лечить их на прежде недоступном уровне: не бороться с их проявлениями, как сейчас, а устранять подлинную причину — генетический сбой, из-за которого болезнь возникает или получает развитие. Действительно, с некоторыми болезнями так и будет. Но наивно думать, что, зная все о человеческом геноме, мы только этим и ограничимся.

На другие возможности намекают, например, рекламные объявления, которые уже года два как появляются в студенческих газетах некоторых самых престижных университетов Америки. Они предлагают до 50 тысяч долларов за яйцеклетку донора с выдающимися результатами отборочных тестов и ростом не ниже 178 сантиметров. Если исключить каких-то абсолютно невежественных богачей, то предлагающие эту сумму должны понимать, что человеческая репродукция во многом случайна и дети высокой умной женщины вполне могут родиться глупыми коротышками. Сколько люди готовы заплатить за такой скрининг эмбрионов, который бы исключал фактор генетической лотереи и гарантировал будущему ребенку врожденный высокий интеллект, хороший рост, спортивные данные и другие крайне желательные задатки?

Как только такая техническая возможность возникнет, ее тут же попытаются запретить как новую версию евгеники. Но для большинства родителей важнее всего дать ребенку максимум стартовых возможностей. Именно это желание движет продажами миллионов книг о том, как помочь ребенку самореализоваться, именно оно заставляет родителей переезжать в дальние пригороды с хорошими школами, даже если им каждый день приходится терять время на дорогу на работу и домой, оно же побуждает их копить деньги, чтобы ребенок поступил в хороший колледж. Между тем выбор «лучших» генов для ребенка, вполне вероятно, принесет ему больше пользы, чем все перечисленное. Вообразите сочетание чисто американской неприязни к государственному регулированию с возможностью эффективно решить одну из насущнейших жизненных задач посредством генетического скрининга, и вы поймете, что конгресс США его, скорее всего, не запретит, а если и запретит, то вряд ли запрет будут соблюдать.

Нравится нам это или нет, в будущем евгеника снова получит право голоса. Только, в отличие от предыдущих кампаний, она не будет претендовать на государственное финансирование и действовать станет не через принудительную стерилизацию «неполноценных» и уж тем более не посредством геноцида. Она вернется тем самым путем, которым чаще всего приходят в Америку перемены: через массовый рынок по запросу потребителя. Это, конечно, гораздо лучше насильственных евгенических методов, но вопросы о будущем нашего общества остаются. И в числе самых острых — что будет с теми, у кого не хватит денег на генетический супермаркет? Не окажутся ли их дети обречены на прозябание? Покончит ли новая евгеника с американским мифом о равных возможностях? Если это не то, к чему мы стремимся, думать, что с нею делать, надо уже сейчас.

Free Inquiry, зима 2001 года