9. НЕКОТОРЫЕ ЗАМЕЧАНИЯ О МОРАЛЬНОЙ ТЕОРИИ

9. НЕКОТОРЫЕ ЗАМЕЧАНИЯ О МОРАЛЬНОЙ ТЕОРИИ

На этом этапе желательно, во избежание недоразумений, кратко обсудить природу моральной теории. Я сделаю это путем более детального объяснения концепции обдуманного суждения в рефлективном равновесии и причин его введения23.

Давайте предположим, что у каждой личности, обладающей интеллектуальными способностями, к определенному возрасту при нормальных социальных условиях развивается чувство справедливости. Мы приобретаем искусство суждения о вещах справедливых и несправедливых, а также умение рационально обосновать эти суждения. Более того, обычно мы имеем некоторое желание действовать согласно этим провозглашенным убеждениям и ожидаем того же от других. Ясно, что эта моральная способность чрезвычайно сложна. Для того чтобы убедиться в этом, достаточно отметить потенциально бесконечное число суждений, а также различные их виды, которые мы готовы принять. Тот факт, что часто мы не знаем, что сказать, и пребываем в состоянии нерешительности, не умаляет сложности присущей нам способности.

Теперь мы можем рассматривать моральную теорию сперва как (я делаю ударение на временном характере этого взгляда) попытку описать нашу моральную способность. В данном случае теорию справедливости можно рассматривать как описание нашего чувства справедливости. Такое описание означает не просто перечень суждений об институтах и действиях, к которым мы готовы, сопровождаемый соответствующими резонами, если таковые есть. Тут требуется, скорее, формулировка множества принципов, которые, в сочетании с нашими мнениями и знанием обстоятельств, приведут нас к таким суждениям с поддерживающими их резонами, если мы будем применять эти принципы сознательно и разумно. Концепция справедливости характеризует нашу моральную чувствительность, если повседневные суждения находятся в согласии с этими принципами. Эти принципы могут входить в число посылок аргумента, итогом которого являются адекватные суждения. Мы не поймем, что такое наше чувство справедливости, до тех пор, пока не будем иметь систематического способа понимания того, чем являются такие принципы для значительного количества случаев.

Полезно сравнить нашу проблему с проблемой описания ощущения грамматики в отношении предложений естественного языка24. В этом случае цель заключается в том, чтобы охарактеризовать способность к распознаванию правильно построенных предложений с помощью явно сформулированных принципов, которые делают те же самые различения, что и говорящий на родном языке. Это предприятие, как известно, требует таких теоретических конструкций, которые заведомо выходят за пределы ad hoc предписаний нашего точного грамматического знания. Подобная ситуация возникает и в моральной теории. Наше чувство справедливости вряд ли может быть адекватно передано знакомыми предписаниями здравого смысла или же выведено из более ясных принципов воспитания. Правильное объяснение моральных способностей будет, наверняка, включать принципы и теоретические конструкции, которые выходят далеко за пределы норм и стандартов повседневной жизни. Объяснение может потребовать также и значительных математических ресурсов. Таким образом, идея исходного положения и соглашения по поводу принципов не выглядит слишком запутанной или излишней. В самом деле, эти понятия весьма просты и могут служить только в качестве отправного пункта.

До сих пор я не сказал ничего об обдуманных суждениях. Как уже говорилось, они представляют собой такие суждения, в которых наши моральные способности проявляются, по большей части, без искажений. Таким образом, решая, какое из наших суждений надо принять в расчет, мы, естественно, выбираем одни и исключаем другие. Например, мы можем отклонить те суждения, которые сделаны с некоторыми колебаниями, или же в которые мы мало верим. Подобным же образом, можно отвергнуть суждения, сделанные нами в испуге или в раздражении, или же когда суждение связано с выгодой или потерей. Все эти суждения, скорей всего, ошибочны, или же на них отражается чрезмерное внимание к нашим собственным интересам. Обдуманные суждения — это просто те суждения, которые сопрягаются с проявлениями чувства справедливости, и следовательно, они делаются в обстоятельствах, где ошибка не извинялась и объяснялась бы здравым смыслом.

Человек, делающий суждения, по предположению, имеет способность, возможность и желание достичь правильного решения (или, по крайней мере, не желает не делать этого). Больше того, критерии, которые идентифицируют эти суждения, не произвольны. Они, на самом деле, сходны с критериями, которые выделяют обдуманные суждения любого рода. И раз мы считаем чувство справедливости умственной способностью, умственным усилием, обдуманные суждения — это те, которые при заданных условиях благоприятны для размышлений и суждений вообще.

Я перехожу сейчас к понятию рефлективного равновесия. Необходимость в этой идее возникает по следующим причинам. В соответствии с промежуточной целью моральной философии справедливость как честность представляет собой гипотезу о том, что принципы, которые должны бы быть выбраны в исходном положении, тождественны принципам, которые соответствуют нашим моральным суждениям, и поэтому эти принципы описывают наше чувство справедливости. Но эта интерпретация является сверхупрощением. В описании нашего чувства справедливости должно быть допущено, что обдуманные суждения, без сомнения, могут быть подвержены воздействию нерегулярностей и искажений, несмотря на то, что они делались при благоприятных обстоятельствах. Когда человек сталкивается с интуитивной апелляцией к своему чувству справедливости (которое, скажем, может содержать различные разумные и естественные предположения), он может ревизовать свои суждения для того, чтобы удовлетворить принципы, даже в том случае, когда теория не подходит точно к имеющимся суждениям. Он особенно охотно делает это, когда находит объяснение для отклонений, которые подрывают его доверие к исходным суждениям, и когда представленная концепция дает суждение, которое для него приемлемо. С точки зрения моральной теории, наилучшее рассмотрение чувства справедливости человека — это не такое, которое подходит его суждениям до проверки некоторой концепции справедливости, а скорее такое, которое подходит его суждениям в рефлективном равновесии. Как мы видели, эта ситуация получается после того, как человек взвешивает различные предложенные концепции и либо ревизует свои суждения для согласования с одной из концепций, либо же возвращается к своим исходным убеждениям (или соответствующей концепции).

Есть, однако, несколько интерпретаций рефлективного равновесия. Это понятие варьируется в зависимости от того, представлено ли оно только описаниями, которые более или менее отвечают существующим суждениям, за исключением некоторых несовпадений, или же — всеми возможными описаниями, которым вполне соответствуют чьи-либо суждения вместе с относящимися к делу философскими аргументами. В первом случае мы могли бы описать чувство справедливости человека более или менее так, как оно есть, сглаживая при этом некоторые шероховатости. Во втором случае чувство справедливости может претерпеть радикальный сдвиг (этого может и не случиться). Ясно, что именно второй случай рефлективного равновесия имеет отношение к моральной философии. Возникает сомнение, можно ли достичь такого состояния. Даже если идея всех возможных описаний и всех имеющих отношение к делу философских аргументов является вполне обоснованной (что весьма спорно), мы не можем проверить каждый из них. Самое большее, что мы можем сделать, это исследовать концепции справедливости, известные нам через традицию моральной философии, и которые мы можем встретить в будущем. Именно это я собираюсь делать, так как в представлении справедливости как честности я буду сравнивать ее принципы и аргументы с некоторыми другими знакомыми взглядами. Учитывая эти замечания, справедливость как честность можно рассматривать в качестве утверждающей, что два вышеупомянутых принципа могли бы быть выбраны в исходном положении, будучи предпочтенными другим традиционным концепциям справедливости, например, концепциям полезности и совершенства. Кроме того, эта теория подразумевает, что ее принципы больше отвечают нашим обдуманным суждениям, чем эти альтернативы. Таким образом, справедливость как честность приближает нас к философскому идеалу, но, конечно, не достигает его.

Такое объяснение рефлективного равновесия сразу вызывает несколько вопросов. Например, а существует ли вообще рефлективное равновесие (в смысле философского идеала)? Если существует, то единственно ли оно?

Если оно единственно, то может ли оно быть достигнуто? Быть может, суждения, с которых мы начинаем, или же ход рефлексии сам по себе (либо то и другое), воздействуют на получаемый в конце процесса результат.

Было бы бесполезно, однако, спекулировать здесь по этому поводу. Эти вопросы находятся за пределами наших возможностей. Я даже не буду спрашивать, являются ли принципы, характеризующие суждения одного человека, теми же самыми, которые характеризуют суждения другого. Я принимаю как данное, что эти принципы приблизительно те же самые для людей, чьи суждения находятся в рефлективном равновесии, а если это не так, то их суждения разделяются по направлениям, представленным семейством традиционных доктрин, которые я буду обсуждать. (На самом деле, человек может разрываться между противоположными концепциями в одно и то же время.) Если концепции людей о справедливости оказываются различными при окончательном рассмотрении, способы проявления этих различий приобретают первостепенную важность.

Конечно, мы не можем знать, как эти концепции варьируются, и вообще, варьируются ли они, пока мы не имеем лучшего описания структуры. А его у нас нет, даже для случая одного человека, или однородной группы людей. Если мы можем охарактеризовать чувство справедливости (образованного) человека, мы могли бы сделать хороший рывок в направлении к теории справедливости. Мы можем предположить, что каждый человек обладает целостной формой моральной концепции. Поэтому для целей этой книги в расчет будут приниматься только взгляды автора и читателя. Взгляды других используются лишь для прояснения наших собственных взглядов.

Я хотел бы сделать акцент на том, что теория справедливости, по крайней мере, на ранней стадии, является в точности тем, чем она является, а именно, теорией. Это теория морального чувствования (если воспользоваться терминологией XVIII века), устанавливающая принципы, управляющие нашими моральными способностями, или более специфически, нашим чувством справедливости. Имеется определенный, хотя вряд ли ограниченный, класс фактов, которыми проверяются выдвигаемые в качестве догадки принципы, а именно, наши обдуманные суждения в рефлективном равновесии. Теория справедливости подвержена тем же самым правилам метода, как и другие теории. Определения и анализ значения не занимают особого места: определение — только один из инструментов, используемых для построения общей структуры теории. Как только каркас теории в целом разработан, определения теряют специальный статус и живут или умирают вместе с теорией. В любом случае, невозможно развить серьезную теорию справедливости, основанную только на логике и определениях. Анализ моральных концепций и априорные утверждения, пусть даже в традиционном понимании, — это слишком слабое основание. Моральная теория должна быть свободна в использовании случайных предположений и общих фактов в той мере, в какой это ей нужно. Другого пути понимания наших обдуманных суждений в рефлективном равновесии нет. Это классическая концепция предмета, принятая большинством британских писателей, начиная с Сиджвика. Я не вижу причин отходить от нее25.

Более того, если мы сможем найти точное описание наших моральных концепций, тогда вопросы значения и обоснования могут оказаться гораздо более легкими с точки зрения поиска на них ответа. В самом деле, многие из них могут вообще не оказаться вопросами. Возьмем, например, экстраординарный прогресс в понимании значения и обосновании утверждений логики и математики со времени Фреге и Кантора. Знание фундаментальной структуры логики и теории множеств и их отношения к математике преобразовало философию этих дисциплин, чего никогда не смогли бы сделать концептуальный анализ и лингвистические исследования. Следует иметь в виду разделение теорий на разрешимые и полные, неразрешимые, но, тем не менее, полные, и наконец, ни полные, ни разрешимые. Проблема значения и истины в логике и математике фундаментально изменилась после открытия логических систем, иллюстрирующих эти концепции. Как только будет лучше понято действительное содержание моральных концепций, в моральной теории смогут произойти подобные трансформации. Возможно, что убедительные ответы на вопросы значения и обоснования моральных суждений могут быть найдены только на этом пути.

Поэтому я отвожу центральное место исследованию наших действительных моральных концепций. Но следствием признания их сложности является принятие того факта, что наши нынешние теории примитивны и имеют серьезнейшие дефекты. Мы должны быть терпимы к упрощениям, если они открывают нам общие очертания наших суждений и приближают нас к ним. Контрпримеры должны делаться с осторожностью, так как они говорят нам только то, что мы уже знаем, а именно то, что наша теория в чем-то неверна. Важно обнаружить, как часто это случается и насколько серьезна эта проблема. Вообще-то, все теории в чем-то неверны. Подлинный вопрос всегда заключается в том, какой из уже предложенных взглядов является наилучшим приближением. Естественно, для осознания этого факта необходимо некоторое видение структуры конкурирующей теории. Именно по этой причине я постараюсь классифицировать и обсудить концепции справедливости, опираясь на их базисные интуитивные идеи, так как это раскрывает основные различия между ними.

В представлении концепции справедливости как честности я противопоставлял ее утилитаризму. Я делал это по ряду причин, в частности, для целей изложения, а также потому, что несколько вариантов утилитаристского взгляда долгое время доминировали в философской традиции. И это доминирование продолжается вопреки тем трудностям, которые постоянно возникают в утилитаризме. Объяснение этого любопытного положения дел, я полагаю, содержится в том факте, что не было выдвинуто ни одной конструктивной альтернативной теории, которая имела бы сравнимую с утилитаризмом ясность и системное представление и которая в то же время облегчала бы все сомнения, с ним связанные. Интуитивизм неконструктивен, перфекционизм неприемлем. Моя догадка состоит в том, что договорная доктрина, надлежащим образом разработанная, может заполнить эти пробелы. Я полагаю, что справедливость как честность представляет собой попытку в этом направлении.

Конечно, договорная теория, которую я представляю, подвержена тем же критическим возражениям, что и другие теории. Она не избегает примитивизма, который свойствен всем существующим моральным теориям.

Весьма обидно, например, что так мало сейчас можно сказать о приоритете среди правил, и хотя лексический порядок весьма эффективен в ряде важных случаев, я все-таки, полагаю, что он не полностью удовлетворителен. Тем не менее, мы свободны в использовании упрощающих средств, и я часто делаю это. Мы должны рассматривать теорию справедливости как направляющую схему для сосредоточения внимания на нашем моральном чувствовании и для постановки, с учетом наших интуитивных способностей, более ограниченных и управляемых вопросов, дабы иметь суждение. Принципы справедливости выделяют определенные рассмотрения как морально существенные, а правила приоритета указывают на подходящий прецедент, когда происходит конфликт между рассмотрениями, в то время как концепция исходного положения определяет основную идею, которая должна дать пищу для наших размышлений. Если схема как целое призвана прояснить и упорядочить наши мысли, и если при этом она стремится уменьшить разногласия и найти какой-то порядок в наших убеждениях, тогда это все, что разумно требовать от нее. Понимаемые в качестве частей общей схемы многочисленные упрощения, действительно оказывающиеся полезными, могут считаться на некоторое время оправданными.