1

1

Поначалу Дан показался Лалу абсолютно таким же, как все крупнейшие ученые его возраста: ушедшим в свою работу настолько, что почти ничего другого не видит и не воспринимает. Но сразу Лал ничего другого и не ожидал, готовясь к интервью с ученым такого калибра. Дан представлял для него, журналиста и историка современной эпохи, колоссальный интерес и он давно стремился встретиться с ним.

Дан начинал блестяще: уже в 23 года стал доктором, успев решить весьма сложную задачу по увеличению плотности аккумулирования энергии. Но затем сразу переключился на проблемы всемирного поля-пространства-времени, где на первых порах быстро сумел получить довольно обнадеживающие результаты. Благодаря им ему было дано координационное разрешение на проведение весьма сложных и энергоемких экспериментов и большой фонд времени использования суперкомпьютеров. Время от времени публиковались отдельные частные результаты его исследований, представлявшие ценность для практического использования: он щедро раздавал их своим ученикам, но сам почти не занимался их дальнейшей разработкой — после чего надолго замолкал. Вел кроме научной преподавательскую работу, создал курс некоторых разделов фундаментальной физики; его бывшими аспирантами были многие крупные ученые.

Ему сейчас было уже почти 150 лет. Как и многие люди его возраста, он был одет тепло — в свободном шерстяном свитере крупной вязки, вероятней всего самодельном. Без всяких украшений. Голова вся седая, но глаза молодые, живые, и походка упругая. Разговаривая, он ровным мерным шагом шел по аллее. Отвечал на вопросы Лала довольно охотно.

— Уже тогда для меня были главными не те, практические, результаты, за которую дали докторскую степень: там был ряд побочных моментов, явно связанных с фундаментальными свойствами пространства. Занимался этим потом всю жизнь. И пока безрезультатно.

Лал попробовал возразить ему. Перечислил опубликованные работы его и его учеников. Ведь немало, весьма. А итог их практического использования?!

Взгляд Дана потеплел. Он будто впервые увидел себя и свою работу со стороны, глазами этого симпатичного молодого журналиста. Но, все же, мягко, но решительно сказал:

— Это не то. — Он замолчал и ушел в себя. Лал, тоже молча, терпеливо ждал.

«Не то!» Это слышишь почти всегда и почти от всех. Лейтмотив современной эпохи, которая воспринимается как всеобщий глубочайший кризис. Мелкие шаги вперед даются ценой невероятного труда при мало ощутимых результатах: почти нет крупных фундаментальных открытий. Сейчас основное — уточнение, доработка и строгое редактирование теорий. И в остальном — усовершенствование, доводка, шлифовка, суперфиниш. Огромная кропотливая работа — безусловно, необходимая, но мало радостная на фоне свершения былых открытий, создания старых теорий: подобных неотесанным глыбам, недоработанных в деталях, не отшлифованных — но гигантских, сразу двигавших науку далеко вперед. И судорожные усилия современного человечества преодолеть, выйти из этого состояния, определяющего весь стиль жизни и многие социальные институты.

— Понимаешь, порой вдруг мелькнет какой-то смутный проблеск. Кажется, что вот ты и ухватился за кончик нити, — вдруг заговорил Дан, как будто внезапно очнувшись. — И потом снова ни к чему не приходишь. Нить обрывается, мысль ускользает. Остаются лишь попутные результаты, а не то, что ищешь. — Он смотрел Лалу в глаза.

— Великие открытия делались, когда удавалось преодолеть власть существовавших теорий, порой самых фундаментальных, казавшихся совершенно очевидными и незыблемыми. Это так давно известно, и все же… Мы в плену у наших представлений, наших огромных знаний.

— Инерция мышления, да! Груз знаний давит, прижимая мысль. Недаром фундаментальные открытия делались молодыми.

Видимо, эта мысль мучила его. И Лалу нечего было возразить — он попытался перевести разговор на другое.

Дан слушал с интересом. Молодой журналист, имя которого уже было всем известно благодаря его полемическим статьями и книгам, поражал широтой знаний. Есть же люди, способные охватить буквально все! И Дан уже сам задавал бесчисленные вопросы, на которые Лал не уставал отвечать.

Совсем стемнело, небо покрылось звездами.

— Значит, многое было утеряно?

— К сожалению. Погибло во время войн, пожаров, стихийных бедствий; уничтожено нарочно или случайно. Но многое стало непонятным, даже сохранившись в древних документах, где немало такого, что вновь становится ясным лишь после повторного открытия, а до того рассматривается как аллегория. А что-то еще ждет своего часа, погребенное в тайниках.

— Подобные находки, я думаю, невероятно интересны.

— Да, почти всегда.

— Расскажи мне о какой-нибудь из них. Ночь теплая, и мне нравится слушать тебя.

— Я рад этому. Охотно расскажу тебе о совсем недавней находке — тем более, что она может представлять для тебя интерес как математика.

При прокладке путепроводной трубы были обнаружены несколько тетрадей — сшитых стопках листов бумаги — и свернутый в рулон длинный бумажный лист, разграфленный ортогональной сеткой с размерами 10-3 метра, с нанесенными на нем графиками. После того, как старые буквы и цифры были заменены современными, обнаружили, что это ряд разностей простых чисел натурального ряда до 6000, в котором бросаются в глаза повторяющиеся группы, обрисованные как одинаковые графические фигуры. В одной из тетрадей дана полная выборка, классификация, обозначения и наименования этих групп.

Там же было два письма. В одном — обращения «Михайло» и «Однокамушкин»; другое адресовано «великому Владимиру Неешпапе», которого автор письма тоже периодически называет «Однокамушкиным». Письма написаны разным почерком. Язык — русский, время — ХХ век. Второе письмо не окончено и, видимо, не отослано. Содержание его любопытно.

Лал раскрыл веер-экран и послал со своего радиобраслета команду воспроизведения картотеки личного архива, находящегося в блоке памяти дома. Найдя название документа, включил его, и на экране возник лист разграфленной в клетку бумаги, покрытый довольно коряво написанными словами. Буквы — поздняя кириллица. Рядом светился перевод:

«…Завидуя люто твоей славе непризнанного гения, автора потрясающей гипотезы зависимости гравитационной «постоянной» от четвертых степеней абсолютных температур взаимодействующих тел, я решил тоже осчастливить человечество чем-нибудь этаким.

Простыми числами я чуть-чуть пытался заниматься между делом еще давно, но, в общем-то, не всерьез. Все время какие-нибудь причины: то нет времени, то неохота; то нет таблицы простых чисел, а где достать — пес его знает. Находил сам небольшое количество с помощью «решета Эратосфена» и пытался с ними что-то сделать. Причем почему-то почти сразу потянуло сравнивать разности между ними.

Недавно подвернулся в книжном магазине учебник арифметики с таблицей простых чисел до 6000 — я его сходу купил. Построил графики промежутков между соседними простыми числами на миллиметровке, которую приволок с работы. Вроде сплошной хаос. Потом пригляделся: в хаосе этом уйма повторяющихся или, по крайней мере, каких-то правильных групп. Правда, закономерность их повторения выявить не удается, так что пока дальше уже обнаруженного я не продвинулся, хотя шибко мечталось получение формулы вычисления простых чисел.

Думаю дальше попробовать вот что: нельзя ли связать эти группы с элементарными частицами? Там есть похожие группы, графические фигуры которых симметричны в вертикальном и горизонтальном направлениях или только в вертикальном, если сама группа симметричная. Напрашивается аналогия с элементарными частицами одинаковой массы: положительно и отрицательно заряженными и соответствующими античастицами в первом случае и нейтрально заряженными и их античастицами во втором. При этом может оказаться небезынтересным то, что одни группы могут включать в себя другие, и даже более одной сразу. Кроме того, мне кажется, что поскольку в природе все взаимосвязано, то не должно быть таких математических закономерностей, которые не отражались бы в каких-то физических явлениях. И потому хочу попробовать, а не удастся ли с помощью этих групп найти периодический закон для элементарных частиц.

Правда, не знаю, сможет ли у меня что-то получиться. А хочется! Ой, как! Смочь, суметь — и тем посрамить дьявола. Во!

Страшно охота с тобой встретиться и потолковать, а то» — письмо обрывалось.

— Что скажешь?

— Весьма интересно. Покажи графики.

Они шли один над другим: гистограммы и угловатый. Группы, одинаковые или симметричные, были заметны сразу — даже без стоящих над ними цветных отметок.

— Лал, я хочу иметь этот материал.

— Тебе нужен его адрес в Центральном архиве?

— Нет. Разреши переписать из твоего архива. Сейчас.

Лал понимающе улыбнулся. Обычный прием: многие переписывают себе в личные архивы огромное количество материала, чтобы воспользоваться им в нерабочие дни — с четверга до понедельника, когда связь Центрального архива отключена. Это была одна из мало эффективных попыток помешать людям работать и в эти дни. Дан дал ему пластинку с личным кодом, и Лал, поднеся ее к радиобраслету, включил перезапись.

Закончив, он протянул пластинку обратно, но Дан отвел его руку:

— Пусть она будет у тебя. — Это значило многое: признание Лала своим другом — поднеся эту пластинку к своему радиобраслету, он может устанавливать с Даном прямую связь в любое время, даже когда внешняя связь его отключена, и изображение Лала сразу загорится на экранчике браслета Дана. Лал был польщен.

— Спасибо, отец мой!

— Всегда буду рад видеть тебя и говорить с тобой. — Дан взял протянутую в ответ пластинку Лала. — Но теперь мне пора: уже довольно поздно, и я устал.

Не это было причиной, но в том он не хотел признаться ни себе, ни Лалу. Сел в прикатившее по его вызову самоходное кресло; Лал, выдвинув из толстых подошв ролики с моторчиками, покатил, рядом. Оба молчали.

— Давай прощаться, Однокамушкин, — сказал Дан у транспортного колодца, лукаво улыбнувшись. — Кстати: это что-то значит?

— Да. Эйнштейн: шутливый вольный перевод на русский — их язык.

— Вот как! Они были еще и веселыми людьми.

Кабина выскочила из колодца и откатилась в сторону; откинулась крышка. Надо было садиться. Но Дан медлил, растягивая последние минуты их совместного пребывания, продолжая ласково глядеть на Лала.

Высокий, 230 сантиметров роста, ладный, обтянутый серебристо-серым комбинезоном, с единственным украшением в виде головного обруча с розеткой на лбу, в которую встроены телекамера и микрофон — его репортерские инструменты, — таким он запомнился Дану по их первой встрече.

— Тебя ждут?

— Да.

— Женщина?

Это не должен спрашивать даже друг, и Лал мог не отвечать, но почему-то вопрос его не покоробил.

— Женщина.

— Тогда счастливо! — он коснулся плеча Лала. — А где твоя кабина?

— Мне недалеко.

— Тогда возьми мое кресло. До встречи! — Он лег в кабину. Лал поднял руку в прощальном жесте; крышка опустилась, и кабина исчезла в отверстии. Лал уселся в кресло и покатил к краю парка, где высились ажурные каркасы с многочисленными ярусами блоков-жилищ.

Было хорошо: Дан казался человеком, способным понимать многое, с которым он сможет, наконец-то, поделиться мучающими его сомнениями; который сумеет понять его и, может, чем-то помочь. Потому что, как и многие его современники, несмотря на большое количество контактов, он слишком часто чувствовал себя удивительно одиноким. Ведь поглощенные своей работой, собственными мыслями, люди были мало способны проникнуться мыслями и чувствами других и, равно благожелательные ко всем, редко были тесно близки между собой.