3. Искусство начинается с изумления

Суть моей теории довольно проста: искусство, религия и язык стали возможными благодаря ментальному или когнитивному акту, который я называю ekstasis[122]. Для ясности, я попрошу читателя поразмыслить над простым (или, возможно, не простым) вопросом. Доводилось ли вам испытывать переживание, при котором вы, казалось бы, на мгновение отделяетесь от ваших повседневных забот, ваших планов и приоритетов, какофонии вашего внутреннего диалога и мечтаний, даже ваших физических, биологических потребностей, и внезапно — как будто вы впервые открыли глаза — становились полностью поглощены объектом той или иной природы?[123]

«Поглощение», которое я здесь упоминаю, совершенно особое. Иногда мы бываем поглощены в попытках понять — «выяснить» — функцию объекта или его происхождение, его возможное применение. Здесь же я имею в виду ситуацию, когда мы поражены чистым Бытием объекта; простым фактом его существования. Другими словами, в такой ситуации мы не анализируем объект и не обдумываем варианты его использования.

Ранее в этой книге я описывал ekstasis следующим образом: «способность «покидать себя» (пребывать вне себя: ek-stasis) в сиюминутный момент, быть захваченным Бытием сущего. Когда это происходит, мы становимся носителями выражения Бытия, мы становимся вдохновлены, сподвигнуты озвучить это и указать на новые возможности, открывшиеся нам, пока мы были очарованы»[124].

Ekstasis — это моя интерпретация древнескандинавского понятия odr, персонификацией которого является Один. Ekstasis — это источник поэтического и художественного вдохновения любого вида, религии, мифа, философии, науки и даже самого языка.

Ekstasis может быть резким, одномоментным событием — или в другие моменты скоротечным, едва заметным для нас. Рискну предположить, что каждый читающий эти строки когда-то переживал ekstasis, ведь именно способность испытывать ekstasis делает нас человеком. Не язык, не религия и не искусство, не абстрактное мышление образует нашу человечность — всё это, как я вскоре поясню, зависит от ekstasis.

Что вызывает ekstasis (или «экстатическое состояние)? Некоторые будто бы подключены к нему и регулярно имеют такой опыт. Такими людьми являются художники по причинам которые скоро станут ясны. Должно быть, прожжённые скептики заявят, что никогда не испытывали ekstasis, преимущественно потому, что моё описание очень уж походит на какое-то мистическое переживание (об этом, читайте ниже). Держу пари, однако, что и они его переживали, но он был скоротечен и поэтому они быстро о нём забывают или просто игнорируют. Я уже сказал, что ekstasis пробуждает в нас осознание Бытия сущего — простого факта, что нечто существует. В правильном человеке это переживается почти как чудо; иными словами, это повод для изумления.

Обладая теперь базовым описанием ekstasis, давайте взглянем поближе на то, как он работает. Как я уже сказал, это переживание Бытия сущего, которое может принимать две формы. В одном случае человек поражён изумлением при осознании факта, что нечто отдельное или иное существует. Но это переживание может легко затеряться и превратиться в изумление, что сущее вообще существует. Это основа для классического мистического опыта. От изумления, что кот существует, мистик переходит к изумлению, что вообще что-то существует: другими словами, он переходит от конечного к бесконечному; к изумлению вообще всем.

На данный момент мы уже можем понять почему ekstasis является основой для религии. Религия начинается с «мистического переживания». После этого оно, обычно, затвердевает в догму оторванную от опыта, что может даже изуродовать открытость которая сделала религию возможной изначально. После чего религия проделывает полный круг, достигает «мистической фазы» которая обновляет и оживляет её, во всяком случае, для некоторых. Таким образом, хотя мистицизм ошибочно считают «поздним изобретением» в религиозных традициях — на самом деле, он существовал с самого начала, обеспечивая базовые переживания, ведущие к религии.

Также возможно быть поражённым изумлением не от индивидуальности объекта и того что он существует, а от факта что такого рода вещи существуют[125]. К примеру, я изумлён тем фактом, что такая вещь как кошка вообще существует (что отличается от факта, что какая-то конкретная кошка существует). В этом положении мы очарованы качествами объекта и тем, как они «собраны вместе»; мы очарованы его формой. Другими словами, в этой другой форме ekstasis мы фокусируемся на универсалии, которая проявляется через объект; индивидуум функционирует как замена универсалии.

Для нас сейчас наиболее интересна вторая форма ekstasis. Ведь, как я сказал, именно в этой второй форме суть (или универсалия) осознаётся в полной мере. Это ключ к пониманию появления искусства, так как я понимаю изобразительное искусство как выражение сути. Другими словами, рисунок лошади никогда не является рисунком именно этой самой конкретной лошади, но выражением того, что значит быть лошадью; или «лошадиность». Тоже самое с портретной живописью (которую наши предки из верхнего палеолита не практиковали). Представьте «Мону Лизу», все ведь согласятся, что данная картина является гораздо большим, чем просто искусным изображением кого-то по имени Лиза дель Джокондо.

Как уже было отмечено, пещерное искусство демонстрирует признаки значительной стилизации: обратите внимание на носорогов пещеры Шове или фантастические оленьи рога из Ласко. Стилизация всегда подразумевает схватывание самой сути, опущение деталей до той степени, когда остаётся только самая суть. Другими словами, это не «точные» портреты носорога или оленя: это изображения которые передают суть зверей. В этом носороге мы видим Носорога; в этом олене видим Оленя.

В книге «Мир как воля и представление», Шопенгауэр утверждает, что осознание Идеи (то есть сути или универсалии) есть основа для изобразительного искусства[126]. То, что он говорит, стоит процитировать и прокомментировать полностью.

«Когда, поднятые силой духа, мы оставляем обычный способ наблюдения вещей согласно формам закона основания и... рассматриваем в вещах уже не где, когда, почему и для чего, а единственно их что? И не даём овладеть нашим сознанием даже абстрактному мышлению, понятиям разума; когда вместо этого мы всей мощью своего духа отдаемся созерцанию, всецело погружаясь в него, и наполняем всё наше сознание спокойным видением предстоящего объекта природы, будь это ландшафт, дерево, скала, строение или что-нибудь другое, и, по нашему глубокомысленному выражению, совершенно теряемся в этом предмете, т. е. забываем свою индивидуальность, свою волю и остаемся лишь в качестве чистого субъекта, ясного зеркала объекта, так что нам кажется, будто существует только предмет и нет никого, кто бы его воспринимал, и мы не можем больше отделить созерцающего от созерцания, но оба сливаются в одно целое, ибо все сознание совершенно наполнено и объято единым созерцаемым образом...»[127]

Здесь Шопенгауэр описывает нечто очень похожее на то, что я назвал ekstasis, как минимум в его второй форме: субъект изумлён Бытием объекта и поглощён созерцанием того, чем это является. Шопенгауэр продолжает:

«...таким образом, объект выходит из всяких отношений к чему-нибудь вне себя, а субъект — из всяких отношений к воле, тогда то, что познается, представляет собой уже не отдельную вещь как таковую, но идею, вечную форму... В таком созерцании отдельная вещь сразу становится идеей своего рода, а созерцающий индивид — чистым субъектом познания. Индивид как таковой познаёт лишь отдельные вещи, чистый субъект познания — только идеи... Познающий индивид как таковой и познаваемая им отдельная вещь существуют где-нибудь и когда-нибудь, это звенья в цепи причин и действий. Чистый субъект и его коррелат, идея, свободны от всех этих форм закона основания: время, место, индивид, который познаёт, и индивид, который познается, не имеют для них значения»[128].

Идея или универсалия проявляет себя в созерцании объекта. Индивидуум по сути становится заменой универсалии: Шопенгауэр говорит, что объект «сразу становится идеей своего рода». С точки зрения феноменологии, это абсолютно точно: в этой особой смене фокуса субъект видит объект как его (объекта) универсалию: он видит конкретную лошадь как Лошадь. Чуть позже я остановлюсь на том, как субъект воспринимает себя в течение этого процесса — то, что Шопенгауэр подразумевал, ссылаясь на то как воспринимающий индивид становится «чистым субъектом познания». Это предоставит нам некоторые зацепки касательно того почему люди в наскальной живописи изображаются как фигурки из палочек лишённые индивидуальности.

Далее Шопенгауэр спрашивает, какой тип «знания» занимает себя «Идеями». И сам же отвечает:

«Это — искусство, создание гения. Оно воспроизводит постигнутые чистым созерцанием вечные идеи, существенное и постоянное во всех явлениях мира, и в зависимости от материала, в котором оно их воспроизводит, это — изобразительное искусство, поэзия или музыка. Его единственный источник — познание идей, его единственная цель — передать это познание. В то время как наука, следуя за беспрерывным и изменчивым потоком четверояких оснований и следствий, после каждой достигнутой цели идет все дальше и дальше и никогда не может обрести конечной цели, полного удовлетворения, как нельзя в беге достигнуть того пункта, где облака касаются горизонта, — искусство, напротив, всегда находится у цели. Ибо оно вырывает объект своего созерцания из мирового потока и ставит его изолированно перед собой, и это отдельное явление, которое в жизненном потоке было исчезающе малой частицей, становится для искусства представителем целого, эквивалентом бесконечно многого в пространстве и времени. Оттого искусство и останавливается на этой частности: оно задерживает колесо времени, отношения исчезают перед ним, только существенное, идея — вот его объект»[129].

Шопенгауэр имеет ввиду, что искусство (конкретно изобразительное) занимается себя сутями, универсальным. Как я уже сказал, рисунок Сухаря[130] никогда не представляет лишь самого Сухаря; посредством его изображения, проступает образ Лошади. Художник видит это, когда перед его глазами предстаёт объект; когда он обращается к задаче создания своей работы, его цель помочь нам увидеть это.

В европейском пещерном искусстве мы находим, таким образом, запись события: первое появление ekstasis в жизни людей, около 40 000 лет назад. На самом деле, здесь мы можем наблюдать первое появления человека вообще. Ведь, как я уже говорил, именно ekstasis делает нас поистине людьми и закладывает основу для искусства — а также (как мы увидим) религии, философии и науки. Почему люди рисовали на стенах пещер Франции и Испании? Почему они рисовали стилизованные изображения лошадей, бизонов, зубров, оленей и львов? Потому что они впервые проснулись и были изумлены простым фактом, что такие вещи вообще существуют. Повторю, рассматриваемые нами изображения обычно не рассказывают никакой истории. Напротив, они выглядят так, будто нарисованы просто так — просто потому, что эти животные красивы и очаровательны. Единственная возможная «цель» — это само искусство: передать суть вещей («Идею», как сказал бы Шопенгауэр). Нарисовать Лошадь, Бизона, Зубра и т. д.

Одна из глупейших частей теории «шаманизма» Льюиса-Уильямса утверждает, что поскольку пещерные художники не поместили свои изображения животных в какой-то ландшафт, значит, они загадочным образом «парят в воздухе». Это является доказательством, по его мнению, что художники видели эти образы в шаманистских «галлюцинациях». Он также считает это единственным объяснением иногда чрезмерной стилизации изображений (интересно, по его мнению, и Пикассо испытывал галлюцинации?). Но более простое объяснение состоит в том, что в рисунках животные полностью отделены от своего окружения для того, чтобы единолично завладеть нашим вниманием. Ведь именно этого мы ожидаем, если это искусство проистекло от, как я утверждал, переживания ekstasis.

Художники были захвачены Бытием этих животных, и (как это излагает Шопенгауэр) «потерялись в этом предмете» в процессе их созерцания, оторванные от момента и от окружения животных. Как и все художники на протяжении веков, они хотели повторить это переживание с помощью своих рисунков — для себя и для любого кто мог их увидеть.