3. Реальность
3. Реальность
Условие подтверждаемости очерчивает область познаваемого. Подтверждение некоторого эмпирического высказывания должно сводится к восприятию, в конечном счете, — к собственному восприятию. Использование чужого опыта также опирается на собственное восприятие. Нужно услышать или прочитать то, что сообщает другой человек. Но отсюда не следует, что познаваемы только собственные переживания или вообще только переживания, только содержание сознания, что иногда приписывают позитивизму. Конечно, нельзя отрицать, что иногда в Венском кружке в качестве реального рассматривали только чувственно данное236. В системе конструирования понятий Карнапа смысл высказываний состоит только в преобразовании чувственно данного, телесное сводится к закономерностям восприятий, а все дальнейшие виды объектов — к отношениям между восприятиями. Страх перед метафизикой не позволял выйти за пределы области восприятий. Но эта позиция была полностью преодолена физикализмом, и Шлик резко осудил ее как теоретический идеализм или солипсизм в своей статье «Позитивизм и реализм» («Positivismus und Realismus»)237.
Защищаемый Венским кружком принцип, гласящий, что все высказывания, в том числе и высказывания о реальности, проверяются и подтверждаются посредством чувственно данного, истолковывают совершенно ошибочно, когда видят в нем утверждение о том, что реально только чувственно данное, что телесные вещи являются лишь вспомогательными понятиями для упорядочивания чувственно данного, что внешний мир — лишь логическая конструкция. Эти идеи отчасти действительно присутствовали в позитивизме, а иногда ошибочно приписывались ему. Когда Д.С.Милль рассматривает тела как «непрерывную возможность ощущений», можно колебаться между признанием того или другого. Рассматривая чувственно данное как содержание сознания субъекта, от единственной реальности данного приходят к единственной реальности сознания: нет ничего, существующего вне сознания. Если допускают, что чувственно данное присуще разным сознаниям, то склоняются к идеализму; если же данное ограничивают только собственным сознанием, то приходят к солипсизму. Но в обоих случаях мы имеем дело с метафизическими доктринами, ибо утверждается, что кроме эмпирического мира ничего больше не существует, что за ним нет никакого трансцендентного бытия. Однако эти утверждения столь же непроверяемы и эмпирически неразрешимы, как и утверждения метафизического реализма о том, что наряду с эмпирическим миром существует другой, абсолютный мир. Познаваем ли этот абсолютный мир или непознаваем — это уже другой вопрос.
Однако бытие сознания никоим образом не исключает эмпирической реальности. При этом не имеет значения, является ли чувственно данное нейтральным, как это было у Маха и Авенариуса, и из него конструируется как психическое, так и физическое. Важно то, что состояние сознания — переживание, боль — объективно реально в том же смысле, что и физический предмет. «Быть реальным значит находиться в определенной связи с чувственно данным» (ibid., S. 105). Только тогда высказывания о реальности можно проверить и подтвердить.
Объективная реальность удостоверяется не отдельным восприятием, а только закономерными связями. Когда встает вопрос, в каком месте моего тела — в кишечнике или в печени — гнездится боль, мы ищем признаки, указывающие на нее (посредством прощупывания или чего-то похожего). Точно так же можно доказывать реальность психического состояния другого человека. То, что человек испытывает определенное переживание, например, он радуется, можно доказать, опираясь на закономерные связи между телесными и психическими процессами как реальными или нереальными. Языковые проявления, сообщения другого человека, телесные проявления, знание о характере этого человека и его состоянии в настоящий момент говорят о связи воспринимаемых телесных и невоспринимаемых психических состояний, которые тем не менее благодаря этой связи рассматриваются как реальные. Конечно, утверждение о реальности психического состояния будет лишь гипотетическим, но таковы все эмпирические высказывания.
Точно таким же образом можно доказывать реальность невос-принимаемых материальных предметов и процессов. Если, опираясь на законы природы, их можно связать с воспринимаемыми положениями дел, если их можно включить в пространственно-временную структуру внешнего мира, то предположения о них столь же справедливы, как и высказывания о воспринимаемых телах и процессах. «Таким образом, у нас имеется вполне определенный эмпирический критерий того, что дома и деревья существуют даже тогда, когда мы их не видим, что они существовали до нашего рождения и будут существовать после нашей смерти. Утверждение о том, что эти вещи ‘существуют независимо от нас’, обладает ясным проверяемым смыслом и может быть подтверждено. Эти вещи мы указанным способом вполне можем отличить от таких вещей, которые только ‘субъективны’ и зависят от нас»238. В этом смысле реальность обратной стороны Луны не вызывает никаких сомнений239, как и то, что звезды будут продолжать свой путь даже после того, как в мире исчезнет всякое сознание240. Точно так же реальность атомов и электрических полей доказывается закономерностями, открываемыми физикой. «Логический позитивизм и реализм не противостоят друг другу»241. «Поэтому формулировку, используемую некоторыми позитивистами и гласящую, что тела ‘есть только комплексы ощущений’, следует отвергнуть»242. В этом состоит ясное и недвусмысленное признание эмпирического реализма. Однако признание выходящей за пределы опыта абсолютной реальности также отвергается, ибо вопрос о существовании такой реальности невозможно обсуждать243.
Быть реальным в эмпирическом смысле означает: быть включенным в пространственно-временную систему интерсубъективных установлений. Вопрос о том, является ли эта система лишь мыслительной конструкцией или ей соответствует некая абсолютная реальность, вообще не может быть поставлен. Это вопрос о ее «трансцендентальной идеальности или реальности», т. е. метафизический вопрос. Является ли то, что мы считаем реальным, также «действительно» реальным, а то, что мы считаем независимым и лежащим вне нашего сознания, действительно существует само по себе, или же нашим предположениям не соответствует никакой абсолютной, «существующей самой по себе» реальности, — все эти вопросы выр-жают метафизическую позицию. Они выходят за рамки научного познания. Совершенно невозможно определить, что именно означает «реальность» и «существование» в этом смысле, ибо для них нет никаких критериев. Поэтому предложения о метафизическом существовании следует считать лишенными смысла244.
Как могли бы мы говорить, что эмпирическая реальность соответствует некоей абсолютной реальности? О реальности, которая не дана чувственному восприятию, мы можем размышлять, постулировать ее, предполагать ее, но не более того. Мы формулируем гипотезу о независимой от нашего восприятия реальности и задаем критерии ее проверки: из экзистенциального утверждения следуют определенные высказывания о чувственном восприятии. Если речь идет об эмпирической реальности, например, является ли гора в некоторой неизвестной области реальной или только вымышленной, то этот вопрос решается с помощью наблюдения. Однако умозрительной реальности, существующей вне нашего сознания, мы не можем сопоставить другой реальности, которая не была бы также умозрительной. Наличие такой реальности должно обосновываться иным способом. Но как добраться до такой абсолютной реальности? Прилагать наши представления к такой абсолютной реальности бессмысленно. Нет никаких способов решить вопрос о ее материальности или идеальности. Поэтому вопрос о материальности или идеальности внешнего мира считается псевдопроблемой. Его можно понять только в метафизическом смысле. Утверждение об эмпирической идеальности внешнего мира, т. е. ограничение реального сознанием, актуальным сознанием, нельзя считать оправданным. Эмпирическая реальность является необходимой гипотезой. Все известные в истории учения об истинной реальности — метафизический идеализм и метафизический реализм, феноменализм, солипсизм, а также прежний позитивизм с его стремлением ограничиться феноменами сознания — выпадают из сферы научного познания. Они пытались ответить на неразрешимый вопрос.