8. Как можно философствовать?
8. Как можно философствовать?
Философствовать можно по-разному. На то и существует множество философских школ. Я, например, материалист и рационалист в том смысле, что истинные знания преимущественно можно получить лишь при помощи разума (сознания, мышления), опирающегося на человеческие чувства в процессе практической и логической деятельности.
В XIX–XX веках возникло множество философских течений, авторы которых занимались анализом духовной природы человека и в большинстве своем излагали свои исследования не специальным языком традиционных философских категорий, а словами обычного разговорного языка. До известных событий 90-х годов для отечественных философов такие формы философствования были недоступны, запрещены и опасны для жизни во всех смыслах. Ныне наступил период свободы, и многие, особенно молодые коллеги, охотно и с азартом бросились в новые для нас формы философствования. У некоторых получается даже неплохо{49}. Но, к сожалению, чаще вместо новизны получаются имитации, т. е. пересказ затасканных «диаматовских» представлений в терминах плохо усвоенных философских концепций.
Глупо выступать против хороших работ, даже если они не в твоем стиле и вкусе. Хорошая философская вещь — интересна и полезна всегда. Полагаю, что течения, о которых идет речь, возникли в лоне культуры человечества тоже неспроста. Если звезды зажигают, то, вероятно, кому-то они нужны для чего-то. Пусть. Все философские модели имеют право на существование. Но когда в потоке из сотен таких работ лишь одна-две интересные, трудно устоять перед искушением пародировать.
Жанр пародии в философии употребляется не очень часто. Вспоминается разве что Гегелевское «Кто мыслит абстрактно?», где великий диалектик весьма язвительно пародирует «глубокомыслие» обыденного рассудка.
Мне, например, набили уже оскомину цитаты или пересказы мысли М. Хайдеггера о том, что «алетейя» означает бытийное открытие сокрытости сущего. Как возьмешь работу, затрагивающую тот или иной аспект истины или истинности, так тут как тут «истина — это открытие сокрытого». «Переход сокрытого в несокрытое — истина»{50}. Мысль Хайдеггера стала ходячей и тиражируемой на всякие лады многими. Будто забыли, что можно порой поразмышлять и самому.
Не из желания перечить признанному великим философу, хотя, на мой взгляд, величие сильно преувеличено в силу созвучия творчества исторической конъюнктуре. Основная заслуга Хайдеггера разве что в том, как он с невиданным упорством навязывает своим творчеством отказ от устоявшихся за 2,5 тысячи лет категорий философии. Добивается подмены их словечками из бытового языка, досочиняя для них заумное и мудреное содержание. Надо признать, что преуспел. Причина этого успеха — тема отдельного серьезного разговора. Возможно, он и величина в экзистенциализме, персонализме, герменевтике и пр., возможно, во мне говорит материал ист-диалектик и рационалист, но, на мой взгляд, названные выше течения внесли в понимание человека и мира, в котором мы живем, лишь путаницу и тревогу{51}. «Сегодня герменевтика уже не вызывает прежнего энтузиазма и розовых надежд»{52}. И не только герменевтика, а все то направление, которое восходит корнями к Шопенгауэру. Какая скука — изучать Ницше. Читать — еще ничего, есть интересные афоризмы, но изучать — тоска: сплошные интерпретации. Возникло историческое недоразумение. Для этого направления следовало бы придумать какое-то свое название, оставив название «философия» за старой философией, которая есть «мировоззрение в понятиях». Понятия иррационального течения, хотя и тоже понятия, но совершенно иного характера. Отсутствие ясной и понятной межи приводит к путанице, обидам и оскорблениям.
Так случилось и с категорией «истина». Предлагаемая пародия вовсе не против хороших работ иррациональных философских школ, а против поверхностного подражательства.
Не составляет никакого труда импровизировать на манер, например, Хайдеггера. И никакой философии, полагаю, в этом нет. Вот сюжет а ля Хайдеггер на тему истины. Для усиления юмора сделаем предельно просто — «Хайдеггер наоборот».
Для большей понятности будем пользоваться «философским языком» Хайдеггера, вкладывая в термины, разумеется, собственный смысл.
* * *
Итак, на наш взгляд, истина есть переход открытого в со-крытое. Не надо быть особенно большим знатоком мертвых языков и специалистом по герменевтике, чтобы понять, что «алетейя» расшифровывается как отрицание («а» — не) Леты — реки забвения. «Алетейя» — это «не-Лета». Алетейя то, что не может кануть, отдаться забвению, мучается от того, что не может сокрыться. То, что не сокрыто, не истинно. Истинно то, чему удается перейти этот барьер «а», и кануть в Лету, утонуть в пучине забвения. Но забвение и беспамятство не одно и то же. Гениальная интуиция античного языка и античных мыслителей в том, что они уловили сущность бытия истины как сокрытости. А сокрытое не очевидно, оно требует рефлексии, т. е. философствования. Не случайно философия во все века определялась не только как мировоззрение в понятиях, но и как поиск Истины. Философ должен сокрыться, спрятаться от посторонних и нескромных взглядов, он должен укрыться своим одиночеством и молчанием от шума суетливого говорения. Философское дело, как известно, не терпит суеты. В толкотне трудно найти истину. Философствование не только приближает к постижению истины, оно есть само сотворение истины бытия путем сокрытия его сущности. Философствующий сокрывает то, что без него — без философствующего — бессильно кануть в Лету, что мучается от этой беспомощности, зовет философствовать. Философия — это зов мироздания сокрыть истину, т. е. помочь сущности бытия упасть в воды Леты, достичь наслаждения забвения. Философствование и есть купание в Лете, наслаждение сокрытостью, превращение холодного, одинокого, беспомощного мира в сокрытый теплый райский уголок.
Познание и практика людей есть совместное «со-крытие», укрывание, прятанье, маскировка того, что лежит замерзшим, открытым, обнаженным, голым в сущем. Сокрыть — это значит построить крышу, завершить строительство дома, отогреть, дать тепло, свет, огонь. Неслучайно о человеке говорят «крыша поехала», когда хотят сказать о его неразумности, о потере им человеческой сущности, о его открытости для всего хаотичного, бессмысленного, немотивированного и недетерминированного. У него нет крыши, дома, сокрывающего и согревающего его, поэтому можно говорить о нем все, что угодно. Он без дома есть всеобщее ничто. Все и ничего одновременно. Он — слово без содержания, и содержание без понятия.
Сущее без человека еще не приобрело сущностных параметров, структуры и функций, оно без со-крытия еще не у себя дома, оно еще без крыши. Крыши бывают разные: от собачей конуры до скворечника, дома и звездного неба над головой, которое приводит в восторг и удивление философа. Сущее в чистом виде есть абсолютный хаос, абсурд, бессмыслица. Нужен человек-философствующий, чтобы сущее приобрело сущностную структуру. Нужен человек, видящий свое счастье в любви к мудрости и получающий удовольствие от этой любви. Лета приносит забвение от прошлого одинокого хаоса, от заброшенности и отчужденности, от бесполезности и ненужности, от пустоты и бесплодного покоя. Но начало философствования в сущем, а сущее без философствования открыто, т. е. бессмысленно. Сущее и начало философствования совпадают. В истине онтология и гносеология сокрываются, соединяются, объединяются под единой крышой. И, как говорит Ницше, «где есть счастье, есть и удовольствие от бессмыслицы»{53}, которая канула в Лету. Философствование начинается от бессмысленного удовольствия, точнее, от предвкушения этого удовольствия. Сущее в человеке онтологически присутствует как ожидание философствования. Этот зов из глубин бытия толкает каждого человека в доступных ему формах образованности и традиций культуры, где он родился и вырос, философствовать. Реализуясь в философии сам, человек реализует глубинные основания сущего, придавая его хаотичности и абсурду формы упорядоченности и смысла. Философствующий сбрасывает мучающееся в своем бессилии сущее в темные воды Леты, которое, сокрываясь в них, приобретает свою истину, превращается в истину, находит свою истину в себе, возвращается в себя в своей истинной форме. В философствовании человека сущность бытия находит адекватное себе существование. Философствование есть становление онтологической истины бытия сущего. Смыслотворчество человека есть натуро- и гомотворчество одновременно. Эти векторы диаметрально противоположны: к объекту и к субъекту или от объекта и от субъекта. Но противоположности неразрывны. Поэтому реализация сущего через философствование всегда антиномично, виртуально и поливариантно. Человек-философствующий оказывается оторванным от хаоса и абсурда сущего, которые он топит в водах «а-Леты». Он через философствование приобретает свободу, не теряя генетического единства с сущим, которое до человека не могло дойти до берегов Леты, не могла сокрыться. Сущее для бытия всегда открыто, иначе мир был бы вне движения, сам в себе зацикленным целым, никому и ничему ни изнутри, не извне недоступным. Сущее бытия открыто и доступно в ожидании Сокрывающего, т. е. человека-философствующего: любящего и творящего. Человек освобождает сущее бытия от мучения открытости, неопределенности, хаоса безграничного и безвременного. Через истину («алетейя») сущее вместе с философствующим человеком обретает свое действительное бытие. Действительное без истины лишь возможное. Возможное сущее, сокрытое человеком в философствовании, превращается в действительность бытия сущего.
Это томление (Quel — нем. мучение) сущего отразилось в религиозном мировоззрении как воля Бога, толкнувшего Его к творению (сокрытию) мира в формах разумности. «Отвратить взор свой от себя захотел Творец — и тогда создал он мир»{54}. Человек продолжает начатое Богом, он собирает и сокрывает в себе и в искусственно творимой им природе в форме мысли и вещей открытость (абсурдность, хаотичность) мира человеку, что и есть суть принципа антропности в науке и суть божественной одухотворенности человека в религии. Это первая ступень лестницы «людских сокрываний»: оживить в мыслях то, что без человека духовно мертво. Бытие есть сущее, сокрытое человеком-философствующим.
Если не обращать внимания на этот первый шаг и рассматривать теперь бытие мышления само по себе как самостоятельное бытие, то мысли открыты множеству субъектов и тем самым еще не достигли порога истинности (сокрытости). Достаточен простой пример. То, что создано умом всего человечества, лежит открытым для всех новорожденных детей планеты. Но каждый будет черпать из этого открытого источника только то, что сумеет «сокрыть» для него родная отечественная культура и особенно родной язык. Язык живущего в изоляции от мира племени не сумеет «сокрыть» для своих детей тайны современной науки. Для них эти достижения человечества останутся открытыми в ожидании того часа, когда эта открытость канет в Лету и наличный планетарный ум сокроется вместе с ними под одной крышей, станет для них истиной. Но для этого племени необходимо философствовать — день за днем сокрывать своей практической, интеллектуальной, чувственной, интуитивной, подсознательной, бессознательной и т. д. деятельностью сущее бытия, догоняя ушедших вперед представителей земной цивилизации. Мышление сокрывает сущее, но это только начало.
Сущее бытийствует пока лишь количественно, не приобретая качественных определенностей. Грядет следующий шаг, и субъект еще раз их прячет, укрывает, утаивает, маскирует, со-крывает в языке, в словах. Воды Леты мышления сливаются с водами Леты языка. Вербализация мышления — очередной шаг сокрывания сущего философствующим человеком. Очередной шаг приобретения сущим своей истинной формы существования. Это новый шаг к истине как сокрытию открытости сущего. Безъязыкая философия сокрывается в глубинах говорящей философии{55}. Сущее, сокрытое человеком-философствующим, сначала до бытия мысли, потом сокрытое уже до словесного бытия, сокрывается в речемыслительной форме. Далее сущее будет сокрыто в со-существовании человеческих индивидов, в коммуникации и со-бытии. Мыслящий индивид для достижения своей истинности должен быть сокрыт своим сообществом. Он должен утонуть в Лету общественного бытия. Но и это еще не финиш сокрытия сущего через созидание для него сущностных структур бытия на разных уровнях действительности. Остается еще шаг — трудовое (индивидуальное и общественное) сокрытие, вершиной которого станет труд как игра. Игра индивида, индивидов и общества — очередные ступени продвижения сущего к истине бытия. Игра — это труд, сокрытый вечностью, избавленный от утилитарности, полезности, временной и пространственной ограниченности. Сокрытый труд есть игра сущего с человеком-философствующим. Сказать иначе, философствование есть игра человека с сушим. Любая инверсия здесь истинна, ибо мы достигли абсолютного сокрытия истины, т. е. приобрели его во всем диапазоне бытия, в масштабе сущего от абсолютно абстрактного до абсолютно конкретного. Сущее стало философией, а философия — сущим в единстве и целостности человека и мироздания.
Очень интересны для понимания «феноменологии сущего», как сказал бы Гегель, мысли Ф. М. Ниганова в статье «Мое мое»{56}. То, что во мне «мое», замаскировано мной от меня и от других (разумных и неразумных, материальных и духовных) существ. Сущее моего бытия открыто для всех других как полная неопределенность, или хаос и абсурд в том смысле, что люди могут сочинять все, что им вздумается про мое мое. Они все будут правы и неправы, со знанием и без знания моего мое. То, что они насочиняют обо мне — это мое мое для них, про это знающих, и для меня, если я про то узнаю. Но мое мое совсем не то, ибо оно еще не до конца сокрыто и для меня, т. е. не познано и не определено. Мое «Я», пока я жив, не завершено, оно есть живая жизнь (Толстой), где за далью новая даль (Твардовский). Каждый говорящий о моем мое будет прав, но лишь для того, кто это сочиняет, ибо он сочиняет только то, что может и на что способен или уже знает про мое мое, и никак не иное. Сущее моего бытия открыто всем, доступно всем, но в меру их собственных возможностей, т. е. мое мое еще для них не сокрыто, не истинно, не со-крыто ими для себя в тех средствах и формах, которые им доступны через мое мое. Нужны усилия и хитрость ума, чтобы мое мое для меня же закрывалось, когда ключ выброшен в море. Без крыши мое мое останется лишь пустым именем, простым Ф. И. О. того, кто о нем говорит, а не вовсе моим мое. Но истинность моего «мое» не в открытости его, а в затаенности, заговоренности, умалчиваемости. Сокрыть мысли можно не только словами, но и молчанием{57}, и действием, и другими знаковыми смыслами{58} и значениями. Чтобы сущее бытия, достигшее уровня мысли, было истинной, надо его закрыть, укрыть, одеть, отделить, оформить, сделать содержательным, дефинировать и дескриптировать. Лишь в сокрытости истина бытия приобретает свою сущность, а через нее и существование в конкретно-исторических и пространственно-временных реалиях. То, что не сокрыто, остается не истинным, оно обнажено, безлико, алогично, хаотично и абсурдно. Сокрыть — значит ограничить, определить, отмерить, отделить, конкретизировать, украсить, облагородить и главное — одухотворить. Жизнь, а затем и разумная жизнь— это то, что сокрыто не только от индивида, но и от общества, не только от «твари», но даже от «Бога», который не ведал, что творил, ибо им двигало томление открытости, воля, а не разум. Бог творил мир не по разуму своему, а по воле. И чтобы скрыть неприглядный результат, сокрыл мир воли в разумных формах, придал логичные формы, т. е. сделал попытку создать нечто истинное.
Но это еще тоже не все ступени сокрытия бытия в ходе материального (предметно-практического) и духовного (познавательного) творения истины бытия. Каждый человек в очередной раз сокрывает (приобретает) для себя бытие, т. е. понимает. Понимание — особая процедура в процессе созидания и постижения истины. Понять, значит, умолчать. Молчание есть сокрытие. Мое мое не должно догадываться об истине моего бытия, тогда не будет для меня моего мое. Открытость не может быть истиной, ибо открытость — небытие, смерть, нуль. Любая цифра больше нуля есть сокрытие того, что за пределами нуля, что им не исчерпывается. Истина — это жизнь, начало ее, продолжение и поддержание. Бытие, ставшее доступным для всех уровней сокрытия и умалчивания, истинно. Вне человека, без человека нет истины бытия как сокрытости. Если человек не сокрыт, то он растворен в мире, не выделился из него в самостоятельную частицу, элемент бытия. Он не сокрыл себя от холода вечности конечными формами бытия, т. е. не приобрел истину сущего. Открытость мира есть небытие, смерть, безжизненность, абсолютный покой. Покой есть открытость бытия, а движение — его сокрытость. Движение (любое) сокрывает предмет, создавая параметры истинного бытия. Движение истинно, когда оно сокрывает. Движение, которое не сокрывает, не истинно, т. е. есть покой. Истинный покой тот, который сокрывает сущее без человека, до человека, вне человека. Покой сущего бесчеловечен, точнее, дочеловечен. Сущее в покое — это лишь зов к философствованию, но не само философствование. Философия еще не захватила и сокрывает человека. Философский дом пока без крыши. Движущееся укрывается каждое мгновение от преследования покоя будущего, уходя в покой (открытость) прошлого. Прошлое всегда открыто как и будущее, ибо там нет уже жизни, нет сокрытия, там все застыло и открыто в одном и том же виде навсегда. Прошлое как жизнь есть абсурд, хаос. То, что не сокрывается, ложно, безобразно, дурно. Прошлое доступно не только историческому знанию, но и магии. Будущее же — лишь прогностическому познанию. Здесь магия бессильна. Медитация не занимается угадыванием сокрывающегося, она создает эрзац бытия сущего. Медитационное бытие — это бытие без сущего, пустое бытие, которое не истинно, но и не ложно, ибо без сокрытости сущего, а чистое со-крытие.
Истина похожа на мусульманскую женщину: она должна всегда ходить с покрытой головой.
Сущее бытия, утомленное открытостью, сокрывается сначала до неразумного неживого бытия сущего, вслед за этим настает черед неразумного живого, а потом и до человеческой разумности, до философии. Философствование есть сокрывание неразумной сокрытости сущего бытия до разумного бытия сущего. Конечная цель — бытие разумного сущего. Если человечеству не достает этой цели, то «недостает еще и его самого»{59}. Истина в философствовании, как отметил Гегель, неправильно приписывая это лишь своей философии, достигает своего апогея, т. е. приобретает абсолютные формы.
Сокрыть, укрыть, маскировать, изменить и т. д. сущее бытия означает его оформление, придание ему конкретных реальных форм и содержания. Понятие «сокрытие» чрезвычайно содержательно. Например, оно несет в себе указание на то, что мир осуществлен в содружестве, совокупности, целиком, что он един, тотален по природе своей. Соборность мира для русской философии не новость. Это одна из основных тем русской философии в течение тысячелетия. Соборность (богочеловечество) В. Соловьева, «философия общего дела» Федорова, «ноосфера» Вернадского — все голоса из одного хора. В то же время понятие «сокрытие» указывает на множественность мира, на то, что есть что собирать, сокрывать, что есть части, без которых не может быть собирание, сокрытие, содружество, совокупность и т. д. Это понятие внутренне противоречиво, указывает на антиномичность бытия, что видно уже в сказанном выше: мир един и множественен. Бытие в целом и в каждом фрагменте парадоксально, «даже в красоте есть борьба»{60}. В понятии «со-крытие» ясно содержится указание на то, что есть то, что нужно сокрывать, и есть тот, кто сокрывает. Еще одна антиномия — тождественность объекта и субъекта. Категория «сокрытия» является глубинной категорией бытия, захватывающего человека целиком. Сущее бытия в облике человека есть объективный процесс философствования бытия. Подобно тому, что человек мыслит головой, бытие философствует через человека и с его помощью. Без человека сущее бытия открыто, безжизненно, мертво, бессмысленно и бездумно. Человек, сокрывая бытие сущего, придает миру и себе живой, чувственно-разумный смысл. Человек, сокрывая бытие, философствует, т. е. оживляет истину бытия. Сокрыть то же самое, что укрыть, согреть, утеплить, оживить. Мир, сокрытый человеком, сокрывает и человека самого. Делает его доступным как для сущего бытия, так и для самого человека. Сущее бытия через человека творит и осознает творение неразрывного их единства. Философствование есть сотворение истины бытия сущего и познание творимого. Чем больше человек философствует (сокрывает), тем содержательнее его связь с бытием, тем он сам и сущее бытия более истинны. Онтологическая истина человека и бытия сущего идут рука об руку. Человек, сотворенный миром, сокрывает себя и мир для роста онтологической истины сущего. Сущее бытия становится бытием сущего для человека и для мира, в котором он живет. Человек, философствуя, творит бытие сущего как своей части. Появление истины путем сокрытия меняет акценты. Человек, сокрытый сущим (вспомним «томление» сущего), теперь сам сокрывает сущее. И этот процесс есть часть предыдущего. Онтологическая истина сущего реализуется через единство онтологической и гносеологической истины человека.
Сатыбалова Е. В. пишет: «Прежде всего, Хайдеггер постулирует абсурдность, бесформенность и бессмысленность сущего. Которое нуждается в придании порядка и задании ему смысла. Сущее не содержит в себе никаких сущностных структур. Оно, взятое само по себе, — бессмыслица, абсурд, хаос. При этом как таковое сущее находится в совершенной фундаментальной сокрытости, потаенности»{61}. Если, действительно, так, то сущностная цель бытия человека — упорядочить этот хаос, из абсурда создать логику, бессмыслице придать смысл. Это явно не анализ, не разбирание, не открывание, а синтез, строительство от фундамента до крыши, сокрывание тайны для людей. Из мирового хаоса извлечь фрагмент, который станет доступен всем людям. Не только доступен, но он будет тем, что создает, укрепляет, развивает в них их особый статус в мироздании — разумных и социальных существ. Сущность истины в том, что человек продолжает миротворение, которое раньше шло без него. Человеческий вклад в миротворчество в том, что он, человек, по словам Леонардо да Винчи, то звено в цепи природы, с помощью которого она содержит себя в гармонии истины, красоты и добра. Человек осмысливающе творящая часть мира. Творчество мира есть одновременно и творение самим человеком самого себя и наоборот. На этот процесс можно смотреть с двух сторон. Во-первых, как мир творит себя с помощью разумного и социального человека. Во-вторых, как человек творит себя и мир, в котором он живет. В действительной реальности же эти процессы двуедины и неразрывны. «Содержание архаического мифа, — пишет В. С. Соловьев, — событие как сбывание, становление»{62}. Уточним: «как сокрытие». И обобщим: не только миф, а все культурное, созданное человеком, есть сбывание, становление, сокрытие. Сказанное относится и к экономике, и к политике, и к праву, и к религии, и к искусству, и к науке, и к философии, и ко всему, что имеет в нашей жизни смысл и значение. Онтологическая истинность мира и человека и состоит в том, что сотворение миром человека есть миротворчество человека. И эти два потока сливаются в единую нить сущего бытия в философствовании человека, сокрывающего сущность Истины, или истинную Сущность. Канувший в Лету — это не умерший, а восставший в истине: красоте и добре для вечности, сокрывшийся от невзгод конечного тварного бытия в объятиях бытия сущего, достигшего своей истинности и онтологически, и гносеологически, и сенсуалистически. И т. д. и пр. пр. Красиво ведь и завлекательно! И читать и писать составляет удовольствие. Игра ума не менее завлекательна, чем другие игры. Но это, как нам представляется, не философия, а вид литературной деятельности, которому по воле случая не нашлось собственного имени.
Мы для пародии использовали работу Хайдеггера «О сущности истины», а можно было бы воспользоваться любой другой. Например, работой «Основные понятия метафизики», основная мысль которой до обидного проста: в философствовании человек практически и познавательно осуществляет обнаружение миром своей духовности в форме истины, красоты и добра. Каждый отдельный человек есть частица творящего гармонию бытия Мирового разума. «Чрево бытия не вещает человеку иначе, как голосом человека»{63}, — говорил один из великих иррационалистов.
Все это давно известно, хотя интеллектуально возбуждает и сегодня… Но это не та философия, которая, как известно, не терпит суеты, даже философоподобной.