3. Метафизика красоты и всестороннее развитие человека
3. Метафизика красоты и всестороннее развитие человека
Рациональная философия (да и наука) трактует «красоту» как понятие, с помощью которого мы, люди, постигаем некие содержания материального и духовного мира. «Красота здания и стен классов», «красота интерьера», «красота души учеников и учителей», «красота поведения», «красота мыслей», «красота слов», «красота чувств» — везде речь о красоте, которая, во-первых, есть объективный признак чего-то, во-вторых, познана человеком в форме каких-то определений и описаний. И когда говорят о «красивой школе», в рамках такого подхода понимают ее как максимальное количество красивых деталей — вещей, событий, явлений (тех же стен и стендов, спортивных соревнований и концертных номеров, хорошей успеваемости и воспитательных мероприятий, моральной атмосферы в школе и контактов с родителями, гигиены и санитарного состояния, одежды и питания и т. д.). И конкуренция за звание «красивая школа» превращается в бесконечную фантазию и поиск таких деталей, совершенствование степени их красивости (дизайна и эстетичности).
Мы, люди, земные и конечные существа. И от всего этого (конечных вещей и событий) нам никуда не деться. Они — эмпирическая составляющая нашей жизни. Все они, бесспорно, должны быть. Обучение и воспитание детей, несомненно, должны быть эстетичными, нести в себе элементы красоты во всех фрагментах и аспектах жизни. Требование полноты в этом плане не только необходимо, но и, действительно, одно из показателей того, насколько красива конкретная школа. Такова практическая сторона дела.
Однако есть и другая — теоретическая сторона, без учета которой проект «Красивая школа» будет слишком утилитарным, приземленным, что, в конечном счете, приведет к тому, что «красота» станет синонимом житейской «полезности». Без теоретического (философского) осмысления остается без ответа главный вопрос: а зачем эта красота вообще нужна? Тем более, что во многих случаях как раз в житейском плане она абсолютно бесполезна. Например, зачем красота нужна в школьной столовой? Разве главное не в том, чтобы было чистое помещение и вкусная еда? Зачем еще тратить силы и средства на какую-то красоту? И вообще, что это такое — красота? Какое место она занимает в бытии вообще и в жизни людей в частности?
Это уже совокупность теоретических (философских) аспектов проекта «Красивая школа».
В Древней Греции на общественные праздничные игры города посылали своих наблюдателей «теоросов»{82}, которые были не участниками и не организаторами, а именно созерцателями, бесстрастными и объективными. Именно такое требование предъявляется для постижения истинной сущности бытия.
Если сказать то же на религиозном языке, созерцание позволяет человеку открыться сакральному (божественному, вечному), а не профанному (тварному, конечному) событию.
Первые философы понимали под созерцанием постижение истин космоса. Созерцание космоса Парменид, а потом и Платон разделили на две относительно самостоятельные части.
В области преходящего, изменчивого, текущего господствует, в основном, эмпирическое созерцание — мнение (doxa). Хотя здесь все ближе и чувственнее, истина бытия человеку в этой сфере не дана. Некоторые философы считали даже эту часть бытия иллюзорной.
Тайна (истина, сущность) бытия находится в другой сфере. Логосу зарезервирована та часть, которая очищена от непостоянного и неопределенного. Здесь властвует интеллектуальное созерцание, теоретическое познание.
Философа интересует то, что в логосе — вечное, неизменное, сущностное основание бытия. В теоретическом созерцании (философствовании) человек не может не искать космоса в себе и себя в космосе. Познающий человек обнаруживает в себе пропорции, присущие сущности бытия вплоть до гармоничного музыкального ряда (пифагореизм), понимает, что человек микрокосм, формирующийся через мимезис (подражание). И теория (интеллектуальное созерцание) входит в повседневную практику как отражение сущности бытия, как абсолютная истина мироздания, как покой полноты жизни, который позволяет быть справедливым в частных чувствах, мыслях, словах и делах, т. е. быть носителем красоты через строения души по законам космоса. Философская теория соединяет части конечного (тварного) мира в единый космос духовности.
Красота как теория и красота как мнение. В первом мы открываем себя в космосе и космос в себе, во втором случае мы ищем отражение космоса и свое отражение в межчеловеческих отношениях. В первом варианте мы — созерцатель, во втором — практик. Теория красоты и практика красоты — это две величины, два размера бытия человека в мире, а также бытия мира в человеке. В первом случае человек получает наслаждение в справедливости, истине, добре и красоте, во втором — пользу в материальных ценностях, славе, власти.
Нам кажется, что это мы открываем красоту с каждым нашим познавательным шагом, что она раскрывается перед нашим всемогущим разумом. И кажется нам, что «скрытая сущность Вселенной не обладает в себе силой, которая была бы в состоянии оказать сопротивление дерзновению познания, она должна перед ним открыться, развернуть перед его глазами богатства и глубины своей природы»{83}. Представление, что мы субъект, а красота — объект, которому не устоять перед пытливостью ума, лишь «докса», т. е. мнение. Истина в том, что в погоне за красотой не мы ухватываем ее в сущности бытия, а она захватывает нас, чтобы дать нам возможность открыть для себя нас самих. Красота — то звено в цепи сущности бытия, через которое мы, с одной стороны, прикреплены к космосу через подражание (мимезис) ему, а с другой стороны, через красоту мы собираем в единое целое (наподобие космоса) фрагменты своей духовности. Красота — категория, которая позволяет нам открывать самих себя в целостности. Красота играет в этом отношении ту же роль, которую сердце в отношении чувств. «Чувство есть нечто отдельное, длящееся <в> отдельный момент, отдельное вперемежку с другим отдельным, после него и наряду с ним; напротив, сердце обозначает всеобъемлющее единство чувств во всем множестве и во всей длительности их; это основа, которая собирает и содержит, храня в себе, существенность чувств вне мимолетности выхода их в явлении наружу. В нерасторжимом единстве этой существенности, ибо сердце выражает простой пульс живой духовности»{84}. В своей повседневной жизни мы частичны, выполняем поочередно свои отдельные функции, живем фрагментарно. Целостность бытия остается для многих из нас как отсроченный на бессрочное время идеал. Применительно к нашей теме о проекте «Красивая школа» можно сказать, что красота школе нужна для той же цели. Красота, разлитая по всем фрагментам школьной жизни, есть метафизическая основа цельности школы, которая связывает ее, школу, сначала с обществом и человечеством в целом, а через это с законами мироздания. Утилитарной пользы в непосредственном пользовании красотой нет. В этом смысле красота бесполезна. Она полезна в том смысле, что мы, каждый из нас есть частичка мироздания, космоса, Вселенной. Если человек теряет эту внутреннюю метафизическую связь с сущностью своего бытия, он перестает быть действительным (истинным) человеком. Потеряв связь с Логосом, он лишается собственного индивидуального логоса. Его жизнь становится лишь мнением о жизни, «доксой». С помощью красоты каждый живет как нечто космически целое, доступное интеллектуальному созерцанию, истинно разумное, связанное со своим сущностным началом. Красота дает нашей уединенности (единственности) космическую общность не только с другими людьми, но и с мирозданием вообще. Без красоты человек потерян не только в бесконечных просторах бытия, но, что более всего страшно, в самом себе. Красота, если пользоваться аналогией, подобна берегам, которые объединяют отдельные фрагменты космоса, в метафизический океан бытия. Каждая капля в океане сама по себе, но есть еще вода всего океана целиком. Каждый человек есть маленькая капля в океане бытия, где красота выполняет роль метафизической среды, соединяющей отдельные капли в единое целое. Без этой среды капли, как бы много их ни было, не станут океаном.
«Красота» не просто понятие человеческого сознания, а одна из предельных категорий устройства бытия. Овладевая красотой, человек возвращается к своему началу, к своему существу — чистому присутствию в социуме и в мироздании. Красота, оставаясь эмпирически (в непосредственной пользе) неуловимой для человека, захватывает его и присутствует в нем в виде одной из «космических мелодий» — настроении. В красоте эмпирический человек, т. е. открывшийся для себя как живое разумное существо, как представитель какого-то народа в конкретно-исторический период его истории, просыпается от этой ограниченности эмпирического бытия (или мнения жизни) для настроения на космический лад. Красота как возвращение к началу человеческой сущности есть настроение покоя, успокоения, равновесия, энтропии. Настроение стойкости к тревогам жизни обусловлено присутствием красоты в наших повседневных буднях. Заботы и страхи бытия поглощаются присутствием в бытии любого уровня красоты. Из несобственного присутствия в этой конечной жизни мы через красоту приходим к тому основному настроению нашего существа, которое позволяет нам приобрести статус онтологически истинного человека. Красота служит главным источником стабильности, спокойствия нашей духовной и телесной жизни. Если красота как практика есть благообразие устроенности человека в конечном мире, то красота как теория есть поступок — возвращение человека к собственной сущности. Каждый человек, каждая семья, каждая школа, каждый народ, как и все человечество, имеет в разные периоды жизни различное настроение: героизма, тоски, надежды, воли, памяти и т. д. Эти исторические настроения служат широким полем бытия, на поверхности которой кипят эмпирические страсти различных индивидуальных и коллективных событий. Ассортимент настроений так же бесконечен, как и многообразие конечного мира. Красота как единство теории и практики присуща человеку, ибо он мирообразующее существо, через которое мироздание содержит себя в гармонии (Леонардо да Винчи).
Красоту в качестве абсолютной основы бытия человека невозможно определить через другие категории. В этом статусе она тавтологична: красота есть красота. Попытки определить ее окольным путем через иные понятия уводят от понимания сущности красоты в сторону. Онтологическое разворачивание красоты в структуре мироздания должно быть представлено как добывание красоты из нее самой, как генетическая конкретизация. Красота не привносится извне, она возникает из собственной основы, из самой себя. Применительно к конечному миру — из собственной субстанции.
Красивая школа не может стать красивой путем разукрашивания ее чем-то не присущим самой школе, привнесенными в нее из области политики, права, религии, мифологии, этики, науки, искусства и т. д. Все они должны быть получены в пределах самой школы, из школьной жизни, в тех составляющих элементах, из которых состоит школа как социальный феномен, отличающийся от других социальных институтов. Школьная политика, или политика школы, не строится на примере лучших образцов политики правительства или политики как таковой. Школьное право, или правовая школа, это вовсе не есть адаптация правовых норм общества к повседневной жизни школы. Школьная религия, или религия школы, не есть преподавание в школе божьего закона. Школьная этика, или этика школы, не ограничивается требованием соблюдения в школе общественных нравственных норм. Школьная наука, или наука школы, опять же не есть преподавание в школе различных наук или руководство школой на основе научных стандартов. Школьное искусство, или искусство школы, не есть бурное развитие в школе художественной самодеятельности и различных кружков художественного творчества. Разумеется, все это присутствует и должно присутствовать в школе. Но это, как мы сказали выше, лишь эмпирическая сторона дела. Теоретическая же состоит в том, что школьная политика, право, мораль, религия, искусство и т. д. — все это станет элементом Красивой школы лишь тогда, когда они, во-первых, будут выработаны на основе реальной, конкретной, действительной жизни школы, а не привнесены в нее со стороны. Во-вторых, будут служить метафизической, в сказанном выше смысле, основой целостности школьной жизни, учителей и школьников, т. е. если они (школьная политика, право и пр.) в бурной и кипучей эмпирии школьного бытия служат началом покоя, стабильности, возвращения каждого мгновения, каждой детали к сущности бытия. Все, что есть в школе, будет элементом Красивой школы тогда, когда каждый элемент выполняет две философские (теоретические) функции. Первая — этот элемент, кроме эмпирической своей значимости, служит метафизическим звеном, соединяющим суету конкретной действительности каждодневных забот и хлопот с принципами мироздания. Вторая — он служит тем невидимым для глаза, но всегда доступным для разума основанием целостности, единства жизни каждого школьника, каждого учителя и школы как отдельного социального института. Обе эти функции охраняют от абсолютизации какой-либо крайности. Например, во всем искать полезность или вовсе ею пренебрегать. Красота — тот элемент, который присутствует в каждом как неугасающая ностальгия по единству самому себе, по целостности, которая разорвана конкретной эмпирической стороной нашей жизни. Быть целостным — значит, быть миром, а не только его отдельной частью, фрагментом, пусть даже самым значительным. В терминах религии — это ностальгия тварного человека по богу, по утерянной в Эдеме райской жизни. Что бы человек ни делал, и как бы хорошо ни шли его дела — все это лишь эмпирическая сторона, лишь одна сторона жизни, бытия вообще. Она, как бы ни была хороша, красочна и полна, все равно недостаточна, чтобы человек был полноценным, истинным, счастливым. В ней не хватает той самой детали, которую привносит красота, — божественного покоя, вечной стабильности, абсолютной энтропии. С помощью красоты человек присутствует у себя дома, через красоту он ориентирован в мире вещей и в мире собственной духовной жизни, а не блуждает, потерянный в просторах вечности и бесконечности, раздробленным на кусочки и испуганным. В теоретическом плане красота есть метафизическая часть нашего бытия, скрепляющая нас с абсолютом, трансцендентом, природой, социумом и каждого из нас с самим собой. Без этого элемента человек останется простым природным существом, деталью мироздания, созданной им для выполнения функции гармонизации бездушной природы. Без красоты человек будет пребывать в жизни лишь в форме эмпирического сна (иллюзии). Все, что он сделает, исчезнет вместе с ним, не оставив даже временного следа. Эмпирическое понятие красоты в каждой точке жизни должно быть дополнено теоретическим ее понятием. В понимании античных философов красота была состоянием космоса, естественной частью которого был человек. Но жизнь человека по стандартам космоса могла осуществляться лишь через телесное и интеллектуальное напряжение человека, который должен был сам отрегулировать свою жизнь. На наш взгляд, это правильная позиция. Человек — существо активное. И не просто активное, а разумно активное. Поэтому его практическая деятельность должна включать обязательно теоретические элементы. Односторонний эмпиризм почти всегда приводит в конечном счете в тупик, оказывается исчерпываемым вариантом развития человека. Рассмотрим это на конкретном примере одного из долгих иллюзий педагогики — на примере формирования всесторонне красивого человека.
Детям необходимо давать всестороннее развитие, что включает музыкальное, экологическое, коммуникативное, нравственное и так до бесконечности. Истина эта банальная, с которой вероятно никто спорить не будет. При этом предполагается, что речь идет о действительной всесторонности человека, а не только об его эмпирическом аспекте развития.
А зачем? Ответ прост. Чтобы он не был однобоким, духовно бедным, абстрактным, примитивным человеком. Действительно, здесь простота — зло, то самое, что хуже, как говорит народная мудрость, глупости. Чем человек многостороннее, тем лучше. Тем он богаче духовно, и тем он более жизнестойкий практически. Тоже банальность. И спорить тут не о чем. Предельно все очевидно, просто и ясно.
Однако, видели ли вы хоть одного абсолютно всестороннего человека, даже не абсолютно, а просто всестороннего? Нет. И не потому, что в нашем мире статусом абсолютного обладают немногие события: например, движение и смерть. Даже простая относительная всесторонность — вещь чрезвычайно редкая. Большинство из нас, ставших «узкими» специалистами в какой-то области, в зрелом возрасте вспоминают, что они ходили в музыкальную школу, посещали изостудию, кто-то и на балет ходил, и на художественную гимнастику или на дзю-до, и на курсы японского или китайского языка, участвовал в олимпиадах по математике и химии, пробовал себя на эстрадных и театральных подмостках, писал стихи и пр. и пр. Вот — всестороннее развитие! Все это ушло, и оказалось, в основном, пустой тратой времени. Милые бабушки и родители обокрали безнаказанно время нашей жизни. Отобрали в погоне за какой-то химерой, существующей лишь в их голове, время нашего детства. Для большинства детей эта погоня родителей за призрачным всесторонним развитием — мучение, каторга, наказание, насилие. Предвижу вопрос: «А на что тогда тратить время детства? Было бы лучше, если бы сидел дома, тупо уставившись на потолок? Гонял во дворе дурной мяч? Или изгалялся по интернету?» Дело не в том — чем ребенку заниматься. А в том, как это делать — насильственно и с отвращением или свободно и с радостью. «Изгалеш» по интернету лучше балетной школы, если первое по свободному выбору и доставляет ребенку радость, а второй по железной воле родителей и сплошное наказание.
Если всестороннего развития невозможно достигнуть, возможно, мы имеем дело с идеалом? Но, возможно, с идолом. Вещи — разные. Кант в своей знаменитой работе «О педагогике» пишет, что идеал, хотя и является образом недостижимого, не следует от него отказываться. Идеалы служат ориентиром в мелкой суете повседневности. Они, как маяки, бросают направляющий луч в судьбе человека. В самом деле, как не упустить возможного шанса, что наш ребенок имеет талант поэта, художника, спортсмена, музыканта, математика, изобретателя и т. д., если не попробовать его потренировать во всех сферах. У него же не написано ни в свидетельстве о рождении, ни на лбу, что перед нами будущая посредственность или гениальность. Это отцу Сократа, Сафрониксу, было просто: пошел и узнал у оракула, как ему воспитывать сына. Сегодняшние тесты и эксперты дают лишь вероятностные прогнозы и оценки. Кстати, оракул гласил, чтобы отец не мешал развитию сына, судьба которого предопределена богами. В наше время оракулы — мошенники, им доверять нельзя, как и «научной педагогике» со всеми ее тестами и экспертизами. Оракулы в свое оправдание могут хоть сослаться на случай с Сократом, а у «научной педагогики» нет даже такого единственного примера подтверждения хотя бы какого-либо смехотворно простого прогноза или экспертизы. Вот и служит идеал «всестороннего развития» прикрытием для родителей, надеющихся и желающих выявить, по выражению Паганини, «не коснулся ли их дитяти крылом ангел», не скрывается ли в нем талант или даже гений. Когда годам к 13–14 выясняется, что в семье растет нормальный ребенок, родители, наконец, хоть и разочарованные, успокаиваются, махнув рукой и на гениальность, и на всестороннее развитие. При этом прощения за предыдущие годы издевательства и насилия, конечно, не просят, оправдывая свою неудачу неудачно сложившимися объективными обстоятельствами. Но детям, потерявшим нормальное детство в результате «благих» намерений родителей дать им всестороннее развитие, от этого не легче. Повзрослев, за это приходится расплачиваться в полной мере. Потерянное детство дает о себе знать и физически, и духовно. Эта область еще одно из «белых пятен» современной педагогики.
Величие Сухомлинского-педагога не в том, что он вырастил десяток гениев-математиков, сотни талантливых инженеров, политиков, музыкантов, художников, поэтов, учителей. Кажется, ни одного, кто чем-то прославился. Он заслужил памятник тем, что не лишил в своей школе детей детства, детского счастья жизни.
Примитивно понятый идеал всесторонности превращает жизнь ребенка в бесконечную линейную последовательность механического накопления всевозможных знаний, навыков и умений. Папа учит ездить на велосипеде и настойчиво хочет, чтобы мальчик обязательно стал олимпийским чемпионом. Мама водит в музыкальную школу, чтобы из мальчика получился Лист или Чайковский. Бабушка — в балетной школе растит Васильева или Нуриева. Дед готовит, как минимум, Мичурина в школе юных натуралистов. Брат готов пожертвовать временем, если из него получится новый Кассиус Клей или Тайсон. Учат, водят, прививают, формируют — и все это «филькина грамота». Никакой всесторонности никогда еще не получалось и, вероятно, не получится. Такова суть и результат эмпирической всесторонней красоты человека.
С точки зрения формирования всестороннего человека — все пустая трата времени. Во-первых, эмпирическая цепочка почти бесконечная, зависящая лишь от фантазии родителей. Во-вторых, ясно, что эмпирически всесторонний человек — идеал, практическая реализация которого не только невозможна, но — и это главное — никому не нужна. Важно одно: чем будет заполнена жизнь человека. Но это «главное» никто не может определить извне. Его определяет каждый человек сам, кто путем «проб и ошибок», кто интуитивно, кто доверившись родителям или книгам. Кто как — но непременно сам. Но есть проблема. Ребенку это сделать самому не под силу. Если ждать, есть риск упустить время. И родители берут на себя непосильную для них ответственность и полномочия, устраивая многолетнюю экзекуцию своему малышу на основе прямолинейно и упрощенно понятого идеала всестороннего развития.
Здесь как нигде и никогда со всей очевидностью выступает порочность и недостаточность механистической методологии и линейного мышления.
Попробуем посмотреть на дело с иной точки зрения. Рассмотрим всесторонность как состояние не актуальное, а потенциальное. Если трактовать как актуальное состояние, получается вышерассмотренная картина, когда простодушные родители, мучительно для себя и малыша пытаются в «конечного ребенка» (конечного в пространстве — физическом и социальном, конечного во времени, ограниченного в материальных и духовных условиях, средствах, обстоятельствах) вместить («утоптать») бесконечное множество качеств. Идеал всесторонности не призыв исчерпать неисчерпаемое, а… комплимент человеку, что он — единственное существо на Земле, которое может реализовать себя в любом конкретном конечном качестве из океана бесконечных возможностей. В этом отличие людей от зоологических существ, у которых нет свободы выбора и их качества жестко установлены биологическими детерминантами, видовыми границами.
Идеал всесторонности должен ориентировать родителей не на мучительство своих малышей в погоне за идолом, иллюзией «дать им все» (вариант — попробовать себя во всем), а на обучение их самостоятельному развитию, самостоятельности. Постоянное настроение самостоятельности в жизни и служит в данном конкретном примере возвращением к собственному началу, к сущностному качеству, которое в любых конкретных обстоятельствах жизни поможет человеку отнестись к себе справедливо, сделать любую раскладку эмпирических элементов красивыми. На вопрос: «Зачем нужна эта красота во всем, когда от нее прямой пользы никакой?» — мы можем теперь ответить. «Чтобы быть истинно счастливым, а не иллюзорно, на уровне мнения (doxa)».
Это делать намного тяжелее, чем пичкать ребенка всеми ремеслами и знаниями. Независимо от материального положения и культурного уровня родителей, характера семейных отношений и количества членов семьи необходимо настраивать ребенка самому держать вожжи жизни. Именно от этого зависит то, как он проживет свою единственную и неповторимую жизнь, реализуется в нем его талант и гений (если «ангел коснулся крылом») или нет, а не от количества (многообразия) знаний, навыков и умений. Всесторонность не в актуальном владении всеми качествами сразу (это невозможно уже потому, что они в разном возрасте разные), а в том, что ты в состоянии реализовать разумно с учетом всех моментов то, что тебе нужно, можно, доступно, желаемо; того, кем ты в данный момент, в данном месте, в определенных условиях и обстоятельствах хочешь и можешь быть или казаться. Всесторонность — это способность самореализовывать собственную сущность сообразно ситуации: времени, места и обстоятельств на основе того, что тебе отпущено природой (судьбой, «ангелами»).
Чтобы ребенок был всесторонним, духовно богатым и жизнестойким, вовсе не обязательно записывать его во всевозможные кружки, студии, школы, курсы и пр. Вы можете заниматься ограниченным количеством дел или даже одним, но научите ребенка делать это самостоятельно, все время оставаясь самим собой. Учите его развивать себя на основе вечных ценностей, среди которых одно из главных мест принадлежит красоте. Не сердитесь, когда он «мешает» вам его учить. Когда не желает слепо и шаблонно повторять за вами («упрямится»), когда нарочно делает по-своему («портит»). Хотя понимает и знает, как делать правильно. «Оракул» в лице непонятных современной «научной педагогике» механизмов подсказывает ему, чтобы взрослые не мешали ему быть красиво всесторонним, а не просто как механический носитель совокупности разных знаний и умений. Отец великого Сократа, камнетес Сафроникс, послушался оракула, который подсказал ему не мешать ребенку своим «воспитанием». Что из этого получилось, всем известно. Не мешайте ребенку импровизировать, присутствуйте при этом, поддерживайте его, помогайте ему. Чтобы у него получилось «по-взрослому». Детские игры — дело серьезное: становление в ребенке этой самой метафизической красоты. И так во всем: от самых мелких пустяков до глобальных (судьбоносных) по вашему мнению дел семьи и вашей совместной жизни. В этом и закладывается всесторонность: во всем бесконечном самому нести крест ответственности за себя. Больше некому: родители умрут, соседи ошибутся, друзьям будет некогда, а бога — нет. Истинное всестороннее развитие — это формирование свободы, которая обеспечит ребенку не только эмпирическую, но и теоретическую красивую жизнь.
Идеал линейно (механистически) понятого всестороннего развития наивностью родителей и домашним воспитанием не исчерпывается. При близком рассмотрении явно или скрытно звезда эмпирической всесторонности светит и над системой отечественного образования.
Школьник продолжает судьбу «всесторонне» развитого родителями дошкольника. Идеал реальной школьной практики и педагогики, чтобы не декларировалось теоретически, та же — всесторонне развитая личность, трактуемая еще более специализированно как совокупность как можно большего количества знаний. Олицетворением «всесторонности» становится максимальное наполнение ребенка всевозможными знаниями. «Широкая образованность», «энциклопедическая эрудиция» и пр. — голоса из того же хора «всестороннего развития». Сотни дисциплин и миллион разнообразной информации. Чем больше — тем лучше. Замучаю, но научу, потом еще спасибо скажет — таков лозунг отечественной школы. «Потом» означает, если эти знания когда-нибудь пригодятся. А если нет? Не знаю, кто и как это подсчитывал, но ходячим мнением уже стало, что получаемые в школе знания на 90 % потом оказываются бесполезными. Но критерий профессионального мастерства учителя и показателей школы — количество знаний. Чем их больше, тем ученик ближе к идеалу «всесторонне» развитого человека.
«Красивое знание» опять-таки по-нашему это не максимально большое количество знаний, а знания, которые дадут возможность человеку прожить счастливую жизнь. Счастье — это состояние, когда человек живет в согласии с собой, людьми и с миром. Для этого важно не количество, а качество знаний. Красота — та часть знаний, через которую оно превращает частную деятельность человека в нераздельную составную часть жизни общества и природы, включает человека в бытие мироздания не просто эмпирически, а как сущностную силу, осознающую свое место и значение в космосе. Если «педагогика — это общественный механизм связи поколений на векторе роста в людях гуманистического начала»{85}, то красота — необходимая ее составляющая, ибо гуманизм сам по себе красивое качество человека.
Если под красотой представлять готовый набор рецептов, как тот или иной предмет сделать красивым, оставаясь этому предмету внешним и чуждым, то в таком отношении красота будет выглядеть особой отделенной от предметов и событий вещью, природа которой не имеет ничего общего с тем, что она должна сделать красивой. Такая трактовка красоты присуща миру конечных эмпирических предметов, событий и явлений. Но человек — сфера особая, в нем, как мы выше подчеркивали, есть метафизическое космическое начало, по отношению к которому неоткуда взять готовые рецепты красоты, ибо это начало сущности бытия. Здесь красота, чтобы не оставаться за пределами человеческой сущности, чтобы на деле быть красотой человеческого существования и сущности, должна быть внутренне присуща человеческой природе вообще. Дефиниции и дескрипции красоты будут в этом варианте выражением в формах мысли собственного развития человеком в себе человеческого начала, т. е. того, что делает людей людьми во все эпохи и времена. Красота школы, как и красота социума или человека, есть выражение собственного сущностного развития школы в нем самом. Метафизическая красота не привносится в школу извне политиками, реформаторами или мудрыми теоретиками. Красота есть имманентное школе проявление ее собственных сущностных характеристик. Создание красивой школы не означает ее модернизацию по рецептам мудрых теоретиков, которые не переступали порога школы, а теоретическое бытие тех, кто непосредственно в ней работает.