Ересь «Геи»

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Ересь «Геи»

Дарвинизм спокойно воспринял идеи Гоулда, так же как и идеи другой претендентки на звание сильного ученого, Линн Маргулис (Lynn Margulis) из Массачусетского университета в Амхерсте. Несколькими своими идеями Маргулис бросила вызов тому, что она называет ультрадарвинистской ортодоксией. Первой и самой успешной была концепция симбиоза. Дарвин и его последователи подчеркивали роль соперничества между отдельными особями и видами в эволюции. В шестидесятые годы Маргулис начала доказывать, что симбиоз был не менее важным фактором — а возможно и более — в эволюции жизни. Одна из самых великих тайн в эволюционной биологии относится к эволюции прокариотов — простейших из всех организмов, клетки которых не имеют оформленного ядра, — в эукариоты — организмы, клетки которых имеют оформленное ядро. Все многоклеточные организмы, включая нас, людей, состоят из эукариотических клеток.

Маргулис предположила, что эукариоты могли возникнуть, когда один прокариот поглотил другой, более мелкий, который стал ядром. Она предложила считать такие клетки не отдельными организмами, а соединениями. После того как Маргулис смогла представить примеры симбиотических отношений среди живущих микроорганизмов, она постепенно получила поддержку своих взглядов на роль симбиоза в ранней эволюции. Однако на этом она не остановилась. Подобно Гоулду и Элдреджу, она доказывала, что традиционные дарвиновские механизмы не могут объяснить остановки и старты, наблюдаемые в окаменелостях. Симбиоз, предположила она, мог бы объяснить, почему виды появляются так внезапно и почему так долго существуют без изменений[94].

Упор Маргулис на симбиоз естественно привел к гораздо более радикальной идее — к «Гее». Концепция и термин (Гея — греческая богиня Земли) были впервые предложены в 1972 году Джеймсом Лавлоком (James Lovelock) , английским химиком и изобретателем, который, возможно, даже в большей степени опровергает устоявшиеся представления, чем Маргулис. «Гея» появляется во множестве обликов, но основная идея такова, что биота[95], конечная цель всей жизни на Земле, находится в симбиотическом отношении с окружающей средой, в которое входят атмосфера, моря и другие аспекты поверхности Земли. Биота химически регулирует окружающую среду таким образом, чтобы способствовать своему собственному выживанию. Маргулис мгновенно понравилась эта идея, и с тех пор они вместе с Лавлоком сотрудничали, пропагандируя ее.

Я встретился с Маргулис в мае 1994 года в зале ожидания первого класса на вокзале «Пенсильвания» в Нью-Йорке, где она ждала поезд. Она напоминала стареющую девчонку-сорванца: короткие волосы, румяные щеки, рубашка с коротким рукавом и брюки цвета хаки. Вначале она должным образом изображала радикала. Она насмехалась над опасениями Докинса и других ультрадарвинистов, что эволюционная биология может приближаться к концу.

— Они приближаются к концу, — объявила она. — Но это просто небольшой этап в истории биологии двадцатого века, а не полноценная и хорошо обоснованная наука.

Она подчеркнула, что у нее нет проблем с базовой посылкой дарвинизма.

— Эволюция, несомненно, происходит, уже видели, что она происходит, и она происходит сейчас. С этим соглашаются все, кто считает себя ученым. Но вопрос в том, как она происходит. А вот тут мнения разделяются.

Ультрадарвинисты, фокусирующиеся на гене как единице отбора, не смогли объяснить, как происходит разделение на виды; по Маргулис, только гораздо более широкая теория, включающая симбиоз и отбор на более высоком уровне, может объяснить разнообразие окаменелостей и современной жизни.

Симбиоз, добавила она, также допускает некий тип ламаркизма, или наследование приобретенных свойств. Через симбиоз один организм может генетически поглотить другой или проникнуть в него и таким образом стать более жизнеспособным. Например, если грибок поглощает водоросль, которая может осуществлять фотосинтез, то грибок тоже может приобрести способность к фотосинтезу и передать ее своим потомкам. Маргулис сказала, что Ламарк был несправедливо назван козлом отпущения эволюционной биологии.

— Мы имеем дело с традиционной борьбой англичан и французов. С Дарвином все в порядке, а Ламарк — плохой. Это ужасно.

Маргулис отмечала, что симбиогенезис, создание новых видов через симбиоз, на самом деле не является оригинальной идеей. Концепция была впервые предложена в конце прошлого столетия и с тех пор много раз возрождалась.

Перед встречей с Маргулис я прочитал черновой вариант книги, которую она написала вместе со своим сыном, Дорионом Саганом (Dorion Sagan) , под названием «Что такое жизнь?» (What Is Life? 1995) . Книга является смесью философии, науки и лирической дани «жизни — вечной загадке». Фактически она представляла новый холистический подход к биологии, в котором анимистические веры древних смешиваются с механистическими взглядами постньютоновской, постдарвиновской науки[96]. Маргулис соглашалась, что книга была в меньшей степени нацелена на продвижение тестируемых научных утверждений, чем на поддержку нового философского взгляда среди биологов. Но единственное различие между нею и биологами типа Дарвина, настаивала она, было в том, что она признавала философский взгляд, вместо того чтобы притворяться, что у нее его нет.

Она имеет в виду, что не верит, что наука может постичь абсолютную истину? Маргулис с минуту обдумывала вопрос. Она отметила, что наука черпает свою силу и убедительность из того факта, что ее утверждения могут быть проверены в реальном мире, — не то что утверждения религии, искусства и тому подобного.

— Но я не считаю, что это то же самое, что абсолютная истина. Я не думаю, что есть абсолютная истина, а если и есть, то я не думаю, что она есть у какого-либо человека.

Но затем, возможно, поняв, как близко она подошла к грани релятивизма, к тому, что Гарольд Блум назвал просто бунтарством, Маргулис приложила усилия, чтобы вернуться к основному научному течению. Она сказала, что, хотя ее часто считали феминисткой, она таковой не является и ей не нравится, когда ее так называют. Она согласилась, что в сравнении с такими концепциями, как «выживание самых подходящих», «Гея» и симбиоз могут показаться феминистическими.

— Имеется культурный обертон, но я считаю это неверным.

Она отвергала идею, часто ассоциируемую с «Геей», что Земля в некотором смысле — это живой организм.

— Земля очевидно не живой организм, — сказала Маргулис, — потому что ни один живой организм не перерабатывает свои отходы. Это настолько антропоморфично, насколько уводит в сторону.

Джеймс Лавлок принимал эту метафору, заявила она, потому что он думал, что она поможет движению в защиту окружающей среды и потому что она подходила к его собственным квазиспиритическим учениям.

— Он говорит, что это — правильная метафора, потому что она лучше старой. Я думаю, что она плохая, потому что ты вызываешь на себя гнев ученых, потому что ты поощряешь иррациональность. (Фактически Лавлок тоже, как сообщали, высказывал сомнения относительно некоторых из его собственных ранних заявлений по поводу «Геи» и также думал о том, чтобы отказаться от этого термина.)

И Гоулд, и Докинс насмехались над «Геей» как псевдонаукой, поэзией, выступающей как теория. Но Маргулис гораздо более последовательна, в большей степени позитивна, чем они. Гоулд и Докинс прибегали к рассуждениям о жизни вне Земли, чтобы поддержать свои взгляды о жизни на Земле. Маргулис издевалась над этой тактикой. Любые предположения, касающиеся существования жизни где-то еще во Вселенной или ее дарвиновской или недарвиновской природы, — это просто рассуждения, говорила она.

— У вас нет необходимости в ответе, является это частым или нечастым явлением. Так что я не понимаю, как у людей может быть по этому поводу строгое мнение. Давайте я представлю это таким образом: взгляды — это не наука. Нет там научной основы! Это просто взгляд!

Она вспомнила, что в начале семидесятых ей позвонил режиссер Стивен Спилберг, который тогда готовился к съемке картины «Инопланетянин». Спилберг спросил Маргулис, считает ли она вероятным или даже возможным, что внеземная особь будет иметь две руки и по пять пальцев на каждой.

— Я ответила: «Ты снимаешь картину! Просто сделай ее интересной! Какая тебе разница? Не обманывай себя, что это наука!»

К концу нашего интервью я спросил Маргулис, как она относится к тому, что на нее всегда ссылаются как на провокатора или как на человека, который «плодотворно неправ», по выражению одного ученого. Она поджала губы, раздумывая над вопросом.

— Это в некотором роде несерьезно, — ответила она. — Я имею в виду, вы не станете говорить так о серьезном ученом, не правда ли?

Она уставилась на меня, и я в конце концов понял, что ее вопрос не был риторическим, она на самом деле хотела получить ответ. Я согласился, что данная ей характеристика в некотором роде несправедлива.

— Да, так и есть, — задумчиво произнесла она. Она заявила, что такая критика ее не беспокоит. — Любой, кто выступает с таким видом критики ad hominem[97], характеризует прежде всего себя, не так ли? Я имею в виду, если их аргумент просто основывается на провокационных определениях применительно ко мне, а не на сути вопроса, то…

Она замолчала. Как и многие сильные ученые, Маргулис не может не желать время от времени быть просто уважаемым консерватором.