К. МАРКС ВИЛЛАФРАНКСКИЙ ДОГОВОР

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

К. МАРКС

ВИЛЛАФРАНКСКИЙ ДОГОВОР

Если война, которую Луи-Наполеон затеял под лживым предлогом освобождения Италии, вызвала общую путаницу понятий, перемену позиций, беспримерное в истории Европы проституирование людей и вещей, то мир, заключенный в Виллафранке, рассеял роковые чары. Что бы ни говорилось о проницательности Наполеона, этот мир разрушил его престиж и даже оттолкнул от него французский народ и французскую армию, обеспечить расположение которых к своей династии составляло его главную цель. Когда он заявляет этой армии, что заключил мир из страха как перед Пруссией, так и перед четырехугольником австрийских крепостей, то он говорит ей именно то, что может пробудить в ней только отвращение. Когда же он говорит народу, каждый представитель которого рожден революционером, что он был остановлен на своем победоносном пути только тем, что следующий шаг вперед пришлось бы делать в союзе с революцией, — то он может быть уверен, что этот народ отнесется к нему с гораздо большим недоверием и отвращением, чем к тому пугалу, которым он старается его устрашить. Во всей современной Европе никто не терпел такого краха, как Луи Бонапарт со своей итальянской войной. Обман обнаружился в Виллафранке. Спекулянты фондовой биржи ликуют по поводу этого события, приунывшие демагоги ошеломлены, обманутые итальянцы дрожат от бешенства, «посредничающие державы» имеют жалкий вид, а те британцы и американцы, которые верили в демократическую миссию Луи Бонапарта, скрывают свой позор за ничего не значащими протестами и замысловатыми объяснениями. Только те, которые имели мужество противостоять потоку самообмана, рискуя даже, что их обвинят в симпатиях к австрийцам, только они одни, как теперь стало ясно, занимали правильную позицию.

Прежде всего рассмотрим, каким образом был заключен мирный договор. Происходит встреча двух императоров; Франц-Иосиф уступает Ломбардию Бонапарту, который отдает ее в подарок Виктору-Эммануилу, а тот, в свою очередь, хотя и кажется главным действующим лицом в войне, даже не допущен на конференцию, которая решает вопрос о мире. Мысль о том, чтобы спросить, хотя бы ради приличия, мнение этого людского товара, которым так бесцеремонно торгуют, вызывает у обеих договаривающихся сторон только презрительную улыбку. Франц-Иосиф распоряжается своей собственностью, так же поступает и Наполеон III. Если бы дело шло о передаче имения, то было бы необходимо присутствие судебного чиновника и выполнение некоторых юридических формальностей. Но ничего подобного не требуется при передаче трех миллионов людей. Не спрашивают даже согласия Виктора-Эммануила, человека, которому в конце концов была передана эта собственность. Для министра такое унижение было чрезмерным, и Кавур подал в отставку. Конечно, король может сказать об аннексированной стране то же самое, что сказал некогда римский император о раздобытых им деньгах: Non olet{153}. Быть может это и не пахнет для него оскорблением.

То, что произошло, на языке ldees napoleoniennes{154} называется, по-видимому, «восстановлением национальностей». Даже Венский конгресс, если сравнить его протоколы со сделкой в Виллафранке, можно смело заподозрить в приверженности к революционным принципам и в симпатиях к народу. Возникновение итальянской нации сопровождается изощренным оскорблением, наносимым ей соглашением, которое во всеуслышание объявляет, что Италия не является стороной в войне против Австрии и потому не имеет голоса при заключении мира с Австрией. Гарибальди со своими отважными горцами, восстания в Тоскане, Парме, Модене и Романье, сам Виктор-Эммануил и его подвергшаяся нашествию страна, его истощенные финансы и его поредевшая армия — все это не принимается в расчет. Война происходила между Габсбургом и Бонапартом. Итальянской войны не было. Виктор-Эммануил не может претендовать на внимание, оказываемое даже второстепенному союзнику. Он не был воюющей стороной; он был только орудием и потому не имеет тех прав, которые, согласно международному праву, достаются на долю каждого участника войны, как бы ни был он незначителен сам по себе. Ему не оказывают даже того внимания, которое оказали германским медиатизированным князьям при заключении мира 1815 года[246]. Пусть этот скромный, бедный родственник молча подбирает крохи, падающие со стола его богатого и могущественного собрата.

Если мы перейдем теперь к содержанию — мы имеем в виду официальное содержание — Виллафранкского договора, то увидим, что оно вполне соответствует способу его заключения. Ломбардия должна быть уступлена Пьемонту; однако такое же предложение, но на гораздо более благоприятных условиях и без недостатков, присущих нынешнему договору, Австрия сделала в 1848 г. Карлу-Альберту и лорду Пальмерстону[247]. В то время еще никакая иностранная держава не поставила себе на службу итальянское национальное движение. Уступку территории предполагалось сделать Сардинии, а не Франции; Венецию так же предполагалось выделить из австрийских областей и превратить в независимое итальянское государство, не с австрийским императором, а с австрийским эрцгерцогом во главе. Эти условия в то время были с презрением отвергнуты великодушным Пальмерстоном, который ославил их как слишком жалкое завершение итальянской войны за независимость. В настоящее же время та же самая Ломбардия передается в качестве французского дара Савойской династии, тогда как Венеция, включая четырехугольник крепостей на Минчо, должна остаться в когтях у Австрии.

Так независимость Италии превратилась в зависимость Ломбардии от Пьемонта, а Пьемонта от Франции. Если гордости Австрии, возможно, и нанесен ущерб уступкой Ломбардии, то все же ее реальная сила скорее увеличилась благодаря эвакуации территории, которая поглощала часть ее военных сил, и все же была беззащитна против иностранного нашествия и не возмещала издержек по содержанию этих сил. Денежные средства, которые зря тратились в Ломбардии, можно теперь с пользой применить в другом месте. Австрия по-прежнему обладает командной военной позицией, с которой в любой благоприятный момент она может устремиться на своего слабого соседа, который фактически добился только увеличения своей слабости, приобретя открытую для нападения границу и территорию с беспокойным, недовольным и недоверчивым населением, потеряв в то же время даже предлог к тому, чтобы выставлять себя представителем интересов Италии. Пьемонт заключил династическую сделку, но отказался от своей национальной миссии. Из независимого государства Сардиния превратилась в государство, существующее из милости, которое, чтобы устоять против своего врага на Востоке, должно раболепствовать перед своим покровителем на Западе.

Но это еще не все. В силу условий договора Италия должна, по образцу Германского союза, сорганизоваться в итальянскую конфедерацию под почетным председательством папы. В настоящее время, по-видимому, встречаются некоторые трудности в осуществлении этой «наполеоновской идеи», и мы еще посмотрим, как справится Наполеон III с препятствиями, возникающими на пути его «конька». Ибо чем бы ни кончилось дело, не может быть сомнения, что такая конфедерация, возглавляемая папой, является его «коньком». Но ведь ниспровержение светской власти папы в Риме всегда считалось conditio sine qua non {необходимым условием. Ред.} итальянского освобождения. Еще Макиавелли в своей «Истории Флоренции»[248] видел в господстве папы источник упадка Италии. Теперь же Луи-Наполеон намерен вместо освобождения Романьи подчинить всю Италию номинальной власти папы. И действительно, если конфедерация все же когда-либо будет создана, то папская тиара сделается эмблемой австрийского господства. К чему стремилась Австрия своими частными договорами с Неаполем, Римом, Тосканой, Пармой и Моденой? К тому, чтобы создать конфедерацию итальянских государей под руководством Австрии. Виллафранкский договор с его итальянской конфедерацией, в которой папа, Австрия и восстановленные герцоги — если они вообще смогут быть восстановлены — образуют одну сторону, а Пьемонт — другую, превосходит самые смелые ожидания Австрии. С 1815 г. она стремится образовать конфедерацию итальянских государей, направленную против Пьемонта. Теперь она может подчинить себе этот самый Пьемонт. Она может уничтожить жизненную силу этого маленького государства в конфедерации, номинальным главой которой будет папа, отлучивший Сардинию[249], а подлинным руководителем — непримиримый враг Сардинии. Таким образом, произошло не освобождение Италии, а подавление Пьемонта. Пьемонт, который противостоят Австрии, предназначен играть роль Пруссии, но он не имеет тех средств, которые дали возможность этому последнему государству парализовать своего соперника в Союзном сейме. Со своей стороны, Франция может поздравить себя с тем, что в отношении Италии она занимает позицию, которая принадлежит России по отношению к Германскому союзу, однако, русское влияние в Германии основывается на равновесии сил между Габсбургами и Гогенцоллернами. Единственный способ, которым Пьемонт может восстановить свой престиж, ясно указан ему его покровителем. В своей прокламации к солдатам Луи-Наполеон говорит:

«Присоединение Ломбардии к Пьемонту создает для нас» (т. е. для фамилии Бонапартов) «могущественного союзника, который будет обязан нам своей независимостью».

Таким образом, Наполеон заявляет, что вместо независимого Пьемонта возникла наполеоновская сатрапия. У Виктора-Эммануила нет никаких средств, чтобы выпутаться из такого унизительного положения. Он может только апеллировать к Италии, доверие которой он обманул, или к Австрии, награбленным добром которой его наделили. Весьма возможно, однако, что в дело может вмешаться итальянская революция, чтобы изменить картину всего полуострова и еще раз вывести на сцену Мадзини и республиканцев.

Написано К. Марксом 19 июля 1859 г.

Напечатано в газете «New-York Daily Tribune» № 5704, 4 августа 1859 г. в качестве передовой

Печатается по тексту газеты

Перевод с английского