4. Альтруизм

4. Альтруизм

4.1 Территориальный альтруизм

Как образец альтруизма в первую очередь приводят материнскую заботу о своих малышах.

Эфроимсон даже утверждает, что в природе первоначально не было ничего похожего на самопожертвование, кроме самопожертвования материнского. И именно из этой самоотверженной заботы о потомстве, как из зародыша, пишет он, развился альтруизм вообще.

Правда, родительский инстинкт — вещь приходящая. Когда малыши становятся взрослыми, он проходит.

Поэтому, говорит Эфроимсон, альтруизм не мог развиться из родительского инстинкта у животных — малыши у них слишком быстро взрослеют. Чтобы родительский альтруизм, стал постоянным свойством животного, нужно, чтобы родители очень долго опекали своих детей.

И благородная привычка жить для других могла появиться только у человека.

Человеческие детеныши очень долго оставались беспомощными, и родители очень долго должны были что-то отрывать от себя, чтобы сохранить потомство. Причем заботы одних родителей было недостаточно. Требовалась «жертвенная храбрость, сильнейшее чувство товарищества и прочная спайка» всей общины.

Природа, справедливо считает Эфроимсон, «безжалостно истребляла те общины, в которых недостаточно охранялись беспомощные дети, в которых недостаточно о них заботились».

Эфроимсон, короче говоря, считает, что у альтруизма есть прямая родственная связь с материнской любовью. И, альтруизм, это растянутая во времени материнская любовь.

Он уверен, что жертвовать собой ради потомства самку заставляет материнская любовь, в существовании которой верят еще охотней, чем в непорочное зачатие.

«Чудо материнства, — почитайте у Фромма, — это, когда посреди мира насилия и бед начинает действовать божественный принцип любви, мира и единения».

Но Фромм, как с ним часто бывает, идеализирует действительность и приписывает материнству прекрасные фантазии человеческого сердца. Хотя и мне лично больше хочется верить Фромму, чем биологам, которые не видят в отношениях родителей и детей никакого божественного принципа.

«Рисуемая нашим сознанием идиллическая картина счастливой семьи, где заботливые родители готовы пожертвовать собой ради благополучия своих несмышленых отпрысков, — пишет Панов, — зачастую весьма далека от суровой реальности».

Да, человек — не зверь. Но и в его природе не заложено то, чему Фромм умиляется с таким восторгом. Об этом можно судить по многочисленным древним культам принесения в жертву младенцев и малолетних детей.

В ветхозаветную эпоху принесение детей в жертву было обычным делом. Во время раскопок ханаанейского храма в Гезере археологи обнаружили детские трупы со следами ожогов.

«По-видимому, — пишет Зильберман, — детей, подержав над огнём для очищения, ещё живых и кричащих, засовывали в кувшины, в большинстве случаев головами вниз, чтобы заглушить крик. Затем хоронили в «святом месте».

Когда Рамсес Второй осадил ханаанский город Асколон — рассказывает другой писатель — осажденные, взывая о помощи к богам, бросали своих детей с городских стен навстречу стрелам.

А когда Агафолп подошел к Карфагену, жители города, чтобы задобрить божество, сожгли сразу пятьсот детей. Двести малышей из знатных семейств были назначены в жертву властями. И триста детей родители пожертвовали для убийства добровольно.

Еще совсем недавно по сравнению с ветхозаветной древностью, шведский король Аун для спасения собственной жизни принес в жертву Одину девять своих сыновей.

И Аллах заклинал арабов: «не убивайте ваших детей из боязни обеднения: Мы пропитаем их и вас; поистине, убивать их — великий грех!»

В Риме патриархальный домовладыка имел право выбросить новорожденного ребенка или продать в рабство. Право выбрасывать новорожденных детей — пишет Дионисий Галикарнасский — было запрещено Ромулом, хотя окончательно было уничтожено только в эпоху империи.

Еще дольше продержалось право домовладыки продавать детей. Такую возможность на случай безысходной крайности допускали классические римские юристы. И даже Константин подтвердил это право своим указом.

Альтруизм, одним словом, не мог развиться из материнской любви и из любви вообще. Альтруизм, это проявление того самого «безжалостного и аморального закона живой природы», которому Эфроимсон противопоставляет инстинкты и эмоции «величайшей нравственной силы».

И альтруизм матери, это частный случай поведения, которое производит впечатление жертвенности.

Хорошо известно, что во время выхаживания потомства самка становится особенно агрессивной.

Врачи из Университета штата Висконсин не так давно обнаружили, что выраженность материнского инстинкта напрямую зависит от содержания в крови так называемого адренокортикотропин-релизинг фактора.

Если выработка этого гормона по каким-то причинам оказывается ниже нормы, материнский инстинкт практически исчезает. По словам исследователей, от этого гормона зависит уровень материнской агрессии.

По словам Стефена Гамми, который руководил этим проектом, химические основания бесстрашного поведения у животных, отсутствие страха у матери связано еще и с низким содержанием пептида в головном мозге. Снижение уровня пептида происходит при родах и при кормлении грудью.

Обычно кормящая мышь набрасывается даже на отца своих малышей, если он появляется около гнезда. Но после того как ей вводили высокую дозу пептида, мышь становилась неагрессивной и даже не пыталась защищать потомство.

Когда речь идет об агрессивности самки, это не нужно понимать в том смысле, что она самоотверженно борется за своих малышей.

Лоренц в своей знаменитой книге об агрессии приводит пример взаимоотношений индейки со своими индюшатами. Индейка может подпустить к себе и ухаживать, как за цыпленком, за всем, что пищит по индюшачьи. Если лиса научится пищать как маленький индюшонок, а настоящие цыплята потеряют голос, индейка будет защищать лису от своих собственных цыплят.

Из этого Лоренц делает вывод, что в отношениях индейки со своим выводком не существует ничего, кроме агрессии матери и условного сигнала умиротворения, которым индюшата тормозят эту агрессию.

Попросту говоря, к своим малышам мать относится так же агрессивно, как и ко всем на кого нападает, и она уничтожила бы своих детей, если бы не существовало возможности умиротворения ее агрессии.

То, что принято называть родительской заботой, впервые появляется у некоторых костистых рыб, и проявляется в территориальной агрессии.

«Стремление отца монополизировать свою роль защитника и опекуна потомства, — пишет Панов, — коренится в большой степени в его частнособственнических наклонностях».

Перед нерестом самцы начинают друг с другом конфликтовать, отстаивая свою территорию. И «все, что находится в пределах этой территории, самец рассматривает как свою бесспорную собственность».

Эту собственность, включая гнездо с оплодотворенной икрой, самец охраняет до окончания сезона размножения. Он не подпускает к гнезду даже самку, которая выметала икру.

Таким образом, самоотверженная защита потомства, это не какая-то специальная цель, не отчаяние беззаветной любви, а агрессивная защита собственного пространства. Животное насмерть стоит за свою территорию, и благодаря этому под защитой оказываются все, кто на этой территории находится.