6. Миссия Христа
6. Миссия Христа
Для христианства и нравственный и безнравственный человек — оба плохи.
Вообще говоря, христианство не интересуют этические отношения. Его интересуют отношения правовые, и поэтому идеал христианства не нравственный человек, а человек смеренный, покорный, послушный начальству.
«Послушливый всем благоугоден, — пишет Ефрем Сирин, — всеми восхваляется, всеми прославляется».
Ему приказывают, он не противоречит; делают выговор, он не гневается и «от оскорблений не приходит в воспламенение». Оттого, он «в скорости возвышается, в скорости оказывает успехи», а покуда для возвышения нет вакансий, «на том месте пребывает, куда призван».
Кого не возьми из христианских писателей, все поучают «покоряться тотчас своему начальнику» по примеру Иисуса Христа.
«Я Всемогущий и Всевышний, — говорит Христос голосом Фомы Кемпийского, — все из ничего создавший, смиренно ради тебя покорился человеку. Ниже всех Я смирил Себя и унизил».
И Фома изливает всю свою ненависть к тем, кто не может «восприять истинное презрение к себе самому» и «отдать себя в чужую волю».
«Учись, — говорит он, — повиноваться, прах, учись смирять себя, земля и тина. Не терпи в себе надменного духа, но яви в себе такую покорность, таким малым поставь себя, чтобы все могли ходить по тебе и как грязь по дороге попирали бы тебя».
Ефрем Сирин тоже жалуется на монахов, которые не хотят «поработить себя братиям».
«Если сделали, кому выговор, — пишет Сирин, — почитает он справедливым дать отпор: если дали приказание, делает по-своему».
Молодые, не желая подчиниться, соревнуется с теми, «кто состарился в монашеском образе». В миру эти люди не знали, которая у них правая или левая рука, а, вступив в монастырь, они оказываются любителями учености и толковниками.
Христианству хорошо было известно, почему человек плох в том смысле, в каком оно понимает плохое и хорошее в человеке. Этой причиной была склонность человека к соперничеству, стремление к превосходству и власти.
Иисус сообщил ученикам эту великую истину, когда два его ученика Иаков и Иоанн Зеведеевы захотели быть первыми среди апостолов и сесть по правую и по левую сторону в славе Его.
Услышав просьбу Иакова и Иоанна, рассказывает Марк, десять других апостолов «начали негодовать» на них.
Тогда Иисус подозвал своих учеников, и сказал:
«Вы знаете, что почитающиеся князьями народов господствуют над ними, и вельможи их властвуют ими. Но между вами да не будет так: а кто хочет быть большим между вами, да будем вам слугою; и кто хочет быть первым между вами, да будет всем рабом».
Иисус сделал для человечества две вещи. Он запретил стремление к превосходству и показал, как должно исполнять эту заповедь.
Воины одели Христа в багряницу, возложили ему на голову терновый венец, «и били Его по голове тростью, и плевали на Него, и, становясь на колени, кланялись Ему».
«Других спасал, — смеялся народ, — а Себя Самого не может спасти».
Любой нормальный человек, читающий евангелие, должен испытывать желание, чтобы разверзлись небеса и беспощадная, чудовищная, нечеловеческая сила смяла, раздавила, смешала с землей всех этих книжников и первосвященников, всех этих прокураторов и легионеров, весь этот мир.
Этого требует вся человеческая сущность. Этого требует та сущность, которая и придумала Бога, чтобы было отмщение. Чтобы хоть где-нибудь — если не тут, то там — была справедливость.
Мухаммед, который считал Иисуса человеком, не мог допустить мысли, чтобы Бог позволил людям убить своего пророка.
«Помни, о Мухаммад! как сказал Аллах: «О Иса! Я упокою тебя и не разрешу никому тебя убить».
«Он не был убит ими и не был распят» — говорит пророк. «Они, — учит Мухаммед, — думали, что убили и распяли самого пророка. На самом деле они убили и распяли другого, похожего на Ису. Аллах вознёс Ису к Себе и спас его от врагов».
Подробности этого чудесного происшествия рассказал Варнава в своем происламском апокрифе.
«Говорю вам, поистине, сказал Иисус ученикам, — один из вас предаст меня подобно тому, как продают овцу. Но горе ему, ведь о совершивших подобное, отец наш Давид сказал: «Упадет в яму тот, кто уготовил ее для других!»
После этого Иуда пошел и предал Иисуса. Иисус вышел в сад, услышал, что идет много народа, и с опасением вернулся в дом.
«Бог, — рассказывает Варнава, — видя опасность, которой подвергается его слуга, приказал своим Ангелам забрать Иисуса из этого мира. Святые Ангелы спустились и забрали Иисуса, пройдя через окно, выходившее на юг. Они вознесли его на третье небо к ангелам».
Иуда ворвался в комнату, и «своей речью и лицом стал похож на Иисуса». И когда в комнату вошли воины, они схватили Иуду, потому что приняли его за Иисуса.
Иуда пытался доказать, что он не Иисус. Пилат предположил, что Иисус потерял разум, и его безбожно казнить. Старейшины и фарисеи кричали, что он «совсем не сумасшедший, а скорее всего хитрый обманщик» и этой уловкой хочет ускользнуть от правосудия.
Иуду привели на Голгофу и распяли нагим. И вот — по словам Варнавы — действительные слова Иуды, умершего вместо Иисуса: «Боже, почему ты оставил меня, ведь злодей сбежал, а меня убивают по ошибке?»
Но на кресте был не Иуда, а самое могущественное существо во вселенной. Он мог уничтожить весь мир, но не покарал даже своих врагов.
В девятом часу, когда стояла «тьма по всей земле, и померкло солнце», и завеса в храме «раздралась надвое», и «земля потряслась», Он закричал с креста: «Боже Мой! Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?»
И умер.
Только богочеловек мог доказать, что ценность человеческой кротости выше даже Божественного превосходства, что человек кроткий выше Бога всемогущего.
Именно поэтому Он, этот владыка мира, родился в хлеву, жил, как бродяга, служил ученикам, как раб, умер позорной смертью, как изгой и не позвал на помощь «легионы Ангелов».
Книжники, старейшины и фарисеи говорили, если он Царь Иудейский, пусть теперь сойдет с креста, и уверуем в него.
Но он пришел не для того, чтобы уверовали в могущество Бога. Он пришел для того, чтобы уверовали в спасительное могущество человеческой кротости.
Он явился в мир не как моралист, а как законодатель.
При том, что Иисус запрещает не поступки, а движения души, он, по словам Златоуста, вводит свои законы для лучшего исправления гражданского, то есть, юридического устройства общества.
Когда Он запрещает, например, гневаться, он «еще более утверждает то, чего требует закон», запрещающий убивать. Ведь тому — рассуждает Златоуст — кто истребляет в себе гнев, гораздо легче удержаться от убийства, чем «имеющему в мыслях только то, чтобы не убивать».
Заповедь «не гневайся» — пишет Златоуст — «есть усовершенствование и подтверждение» заповеди «не убий».
«Первая служит дополнением второй, а потому и важнее ее». Кто обуздывает гнев — говорит Златоуст — тот «не даст воли рукам своим».
И здесь Златоуст формулирует главный принцип преобразований Иисуса.
«Корень убийства, есть гнев, — говорит он. — Поэтому, кто исторгает корень, тот, без сомнения, будет отсекать и ветви, или — лучше — он не даст им и возникнуть».
Иудейский закон устрашает против преступления, но оставляет без внимания его причины. Иисус понимает, что у преступления есть причины.
Прелюбодеянию предшествует вожделение, а вожделение появляется, когда мужчина смотрит на женщину. Следовательно, тот, кто не смотрит на женщину, не будет и прелюбодействовать, нарушать гражданский закон, по которому государство преследовало за прелюбодеяния.
Иисус, как законодатель, ограничивает свободу личности и утверждает предел, поставленный свободе воли. Он на первое место ставит не волю личности, как предполагает этика, а волю субъекта верховной власти, как требует право.
И поэтому нет ничего удивительного, что гражданский начальник содействует христианину в его стараниях победить диавола. Он «делает добродетель более достижимой».
«Смотри, — рассуждает Златоуст от имени Павла: — я даю тебе советы относительно целомудрия, и он того же требует по законам; я увещеваю тебя, что не должно быть любостяжательным и похищать, и он над тем же поставлен судиею. Таким образом, он наш сотрудник и помощник».
Христос, пишет Златоуст, «наряду с побуждениями, взятыми от высшего и будущего», от грядущей опасности, устрашает и «тем, что бывает в настоящей жизни» — судом и темницей, начальником, который носит меч.
Вся христианская этика выражена в Павловом учение о власти: «всякая душа» должна быть покорна «высшим властям; ибо нет власти не от Бога».
Что касается христианской любви, которую Христос называет наиважнейшей заповедью, и которую в этической философии часто отождествляют с альтруизмом, то это совсем не та любовь, какой мать любит своего ребенка. То есть, это не эстетическое чувство, а что-то совсем другое.
Что?
Павел говорит, что любовь, это исполнение закона.
«Любовь, — пишет он римлянам, — не делает ближнему зла; итак любовь есть исполнение закона».
Из этого стиха можно сделать вывод, что любить, это значит не делать зла.
Из послания к Коринфянам любовь нужно понимать, как долготерпение, милосердие, отсутствие зависти, гордости и зазнайства. Ведь Павел пишет, что «любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится».
Так же понимает любовь к ближнему и Левит. Господь в этой книге требует не обижать ближнего, не злословить, не делать неправды на суде, не враждовать, не мстить и не иметь злобы, но любить ближнего.
В «Книге Премудрости Иисуса, сына Сирахова» повторяется примерно то же определение любви к ближнему. Любить, это не мстить, прощать, не гневаться, быть милосердным, не питать злобу, удерживаться от ссоры, не вносить раздор.
Любить, по премудрому Иисусу, сыну Сирахову, это не раздувать искру.
«Если подуешь на искру, — пишет он, — она разгорится, а если плюнешь на нее, угаснет».
И поскольку христианство подразумевает под нравственностью законопослушание, любовь к ближнему, как пишет Лопухин, состоит в том, чтобы «не делать другому гражданину ничего, что было бы нарушением его прав».
Гражданин не потому не должен мстить, не питать злобу и тушить искру, что мстить, злиться и раздувать вражду, само по себе дурно, а потому что он не имеет полномочий судить и наказывать.
Законодатель вовсе не думает, что враги не заслуживают осуждения и наказания. Но судить и наказывать может только Бог, и Божий слуга — человек с мечом.
«Не мстите за себя, возлюбленные, — пишет Павел, — но дайте место гневу Божию. Если враг твой голоден, накорми его; если жаждет, напой его: ибо, делая сие, ты соберешь ему на голову горящие уголья».
Не любить врагов, это значит покушаться на исключительное право Бога и власти — судить и миловать.
«Судить, — пишет Иоанн Лествичник, — значит, бесстыдно похищать сан Божий».
То, одним словом, что в христианстве и в моральной философии принято называть этическими отношениями, есть отношения правовые.
И когда Соловьев, доказывая единство права и этики, говорит, что «нет такого нравственного отношения, которое не могло бы быть правильно и общепонятно выражено в терминах правовых», он, конечно, прав.
Тут «дело идет не о случайной одинаковости терминов». Эта одинаковость как раз потому и существует, что теология и философия этику подменили правом.