Изгнание

В конце 1921 г. умер отец Ильина, Александр Иванович. В письме к своей тётке Л.И. Гуревич Иван Александрович раскрывает свои переживания: «Папа ушёл с большою простотою и духовной красотой. Я застал его уже без сознания, и даже руку мою он уже не пожал. Он лежал потом спокойный, величавый, сочетая тихую ясную доброту верхней половины лица с чрезвычайною волевою силою и победительностью в нижней половине. Когда мы уже прощались с ним — ни тени тления. А ещё за три дня он на очереди подметал парадную лестницу своего дома и шутил со всеми соседями... Я не могу не выразить Вам этого: я гордился им последние годы и любовался. Я с тихою нежностью преклонился перед ним в его смерти. Какая простота, какое достоинство, какое почти не сознающее себя величие — в терпении, в отречении и в прощении. Мы положили его, как мне хотелось, в его старом дворянском мундире, только с чёрным воротником и чёрными пуговицами. Мамино горе было бесконечно нежное и такое тихое, достойное и религиозно-послушное. Тут всё - в этом событии - проникнуто благородной красотою...

Я ощутил в его уходе не смерть, а “ныне отпущаеши” — молитву, которую я тихо читал над ним во время его последних, глубоких и беспомощных, вздохов. Это была не смерть, это было освобождение созревшего духа — “безболезненное, непостыдное, мирное”; духа — переболевшего и победившего всю свою сильную и не покорную земную страстность. Было поистине что-то больше, чем человеческое в тех простых и сдержанных слезах, с которыми он говорил в последние годы о Полянских крестьянах. У меня есть вопрос: не умирает ли человек вообще тем безболезненнее, чем более дух его при жизни очистился и созрел для мудрого, божественного бесстрастия?

Вечером, поздно, в день его кончины, я лёг спать и долго, тоскуя, ворочался; потом зажёг лампу и стал читать. Меня посетила минута малодушия: я думал с завистью о нём ушедшем, жизнь стала так бесконечно страшнее и противоестественнее смерти, что смерть иногда кажется освобождающим покоем. Я никогда не думаю о самоубийстве и считаю его постыдным бегством; но в минуту малодушия душа иногда просит: “отзови! освободи!”

И вот мне попалось стихотворение Хомякова “Труженик”, которое я прочёл впервые и которое потрясло меня ответом. Оно несовершенно частями, но лучше идеею и превосходно в начале и в конце. Выписываю его целиком:

По жёстким глыбам сорной нивы С утра, до истощенья сил,

Довольно, пахарь терпеливый,

Я плуг тяжёлый свой водил.

Довольно, дикою враждою И злым безумьем окружён.

Боролся крепкой я борьбою...

Я утомлён, я утомлён.

Пора на отдых. О дубравы!

О тишина полей и вод И над оврагами кудрявый Ветвей сплетающихся свод!

Хоть раз один в тени отрадной,

Склонившись к звонкому ручью,

Хочу всей грудью, грудью жадной,

Вдохнуть вечернюю струю.

Стереть бы пот дневного зноя!

Стряхнуть бы груз дневных забот!

«Безумец, нет тебе покоя,

Нет отдыха: вперёд, вперёд!

Взгляни на ниву; пашни много,

А дня не много впереди.

Вставай же, раб ленивый Бога!

Господь велит: иди, иди!

Ты куплен дорогой ценою;

Крестом и кровью куплен ты;

Сгибайся ж, пахарь, над браздою:

Борись, борец, до поздней тьмы!»

Пред словом грозного призванья Склоняюсь трепетным челом;

А Ты безумного роптанья Не помяни в Суде Твоём!

Иду свершать в труде и поте Удел, назначенный Тобой;

И не сомкну очей в дремоте И не ослабну пред борьбой.

Не брошу плуга, раб ленивый,

Не отойду я от него,

Покуда не прорежу нивы,

Господь, для сева Твоего.

О, да! Если бы не любовь к родине, не чувство призвания и не жена моя — я давно бы разорвался от горя и отвращения»²⁵⁶.

Вечером в сороковой день по смерти отца Иван Александрович читал в Психологическом обществе свой доклад «Религиозный смысл искренности» — третью главу из задуманной книги «Философия религии». Присутствовала мать философа Екатерина Юльевна. «Вечер был хороший: напряжённое, сосредоточенное настроение большой аудитории, на три четверти из молодёжи, истовые, вдумчивые прения, почти ни одной фальшивой ноты»²⁵⁷.

В 1921 — 1922 гг. Михаил Васильевич Нестеров (1862— 1942) пишет картину «Мыслитель» — портрет И.А. Ильина на фоне осенней русской природы. В это время Иван Александрович бывает в мастерской художника и видит там недавно написанный им портрет П.Флоренского и С.Н. Булгакова. «Видел я его у самого Михаила Васильевича и, стоя перед портретом, говорил ему о том духовном гное, который он ясновидчески увидел и передал. А у него (у Нестерова) — всё лицо трепетало от радостного ликования — ибо я говорил верно. Потом он мне рассказал: “Был у меня на днях отец Флоренский. Долго смотрел портрет. Когда он уходил, я ему говорю "Эх, отец Павел, я бы Вас ещё нарисовал бы в духе Розанова паном с дудочкой". "Нет, — ответил тот мрачно, — довольно уж!"”... Все эти люди, — считал Ильин, — не умевшие отличить духа от пола, молитвы от оргазма, вдохновения от соблазна, созерцания от выдумки, ответственности от кокетства»²⁵⁸.

4 сентября 1922 г. Ильина вновь арестовывают и предъявляют обвинение в антисоветской деятельности. Допрос в ГПУ свидетельствует об откровенности философа.

Вопрос следователя: «Скажите, гр-н Ильин, ваши взгляды на структуру Советской власти и на систему пролетарского государства».

Ответ И.А. Ильина: «Считаю Советскую власть исторически неизбежным оформлением великого общественнодуховного недуга, назревавшего в России в течение нескольких сот лет».

Вопрос: «Ваши взгляды на задачи интеллигенции и так называемой общественности».

Ответ: «Задача интеллигенции воспитать в себе новое мировоззрение и правосознание и научить ему других; задача старой русской общественности — понять свою несостоятельность и начать быть по-новому».

Вопрос: «Ваши взгляды на политические партии вообще и на РКП в частности».

Ответ: «Политическая партия строит государство только тогда и только постольку, поскольку она искренно служит сверхклассовой солидарности; я глубоко убеждён в том, что РКП, пренебрегая этим началом, вредит себе, своему делу, своей власти и России».

Вопрос: «Скажите Ваше отношение к сменовеховцам, савинковцам и к процессу ПСР».

Ответ: «1. Сменовеховцев считаю беспринципными и лицемерными политическими авантюристами. 2. Что творит Савинков и его друзья мне не известно; думаю, что роль их сыграна. 3. Процесс ПСР (я не следил за ним подробно), кажется мне, нанёс этой партии гораздо более сильный удар, чем тот, который партии СР удалось нанести в самом процессе советско-коммунистической власти».

Вопрос: «Ваше отношение к таким методам борьбы с Советской властью как забастовка профессуры».

Ответ: «Считаю так называемую “забастовку профессуры” мерою борьбы, не вытекающею из начал здорового правосознания, но подсказанною и навязанною революционною тактикою рабочего класса».

Вопрос: «Ваши взгляды на перспективы русской эмиграции за границей».

Ответ: «Русская эмиграция в том виде, какова она сейчас, может быть, и не способна к духовному возрождению; положение её вряд ли не трагично; я мало осведомлён».

Вопрос: «Скажите ваши взгляды на политику Советской власти в области высшей школы и отношение к реформе её».

Ответ: «Высшая школа прошла при Советской власти через целый ряд реформ; боюсь, что в результате этих сломов от высшей школы останется одно название. На высшее учебное заведение Советская власть смотрела все время не как на научную лабораторию, а как на политического врага»²⁵⁹.

По постановлению судебной палаты Главного политического управления И.А. Ильин приговаривается к высылке за границу Советской республики. Он отправляется из Москвы в Петроград. На вокзале его провожает мать Екатерина Юльевна, живущая в то время в семье сына Игоря по адресу: Скатертный переулок, № 22, кв. 5.

26 сентября 1922 г. корабль «Oberburgermeister Наскеп» отчаливает от Петроградского порта и направляется в германский порт Штетин. На его борту большая группа русских учёных с семьями. Среди них и супруги Иван Александрович и Наталья Николаевна Ильины: они навсегда покидают отчие края. За несколько месяцев до своего изгнания, многократно подвергавшийся арестам, Ильин писал: «В самые трудные, мучительные минуты я испытываю каждый раз неописуемое спокойствие от чувства и сознания себя в Его воле и в Его любви. Стоит мне только почувствовать, что главное в моей жизни есть любовь к Нему — и я осязаю себя не одиноким, нужным, принятым и устроенным. Он ведёт; может ли быть не ко благу? И спрашивать ли ещё, куда ведёт? Только бы мне всегда любить Его больше всего — и понимать, что остальное в Его воле; и тревожиться ли тогда ещё за себя, за дорогих сердцу, за нашу чудесную родину?»²⁶⁰.

Отечество было в плену иллюзий, и патриоты России ему были чужды...

Часть II.