Русская цивилизация

И.С. Шмелёв многократно писал И.А. Ильину: «Дайте — о “русской культуре”, не Милюкову же затыкать брешь, - другого труда нет у нас, увы!»⁶⁰⁶. Шмелёв считал Ильина способным дать развёрнутую картину русской культуры и постоянно напоминал ему об этом. «Вы, Вы — единственный, кто может и должен дать нам подлинное творение (о, сколь важное!) — создать “Историю русской культуры” — истинную, а не подогнанную под “планчик”, как у Милюкова. Нет у нас такого творения. Вот, лежу и всё думаю о сем. Вот — Ваше призвание. Опыт всёго прожитого-пережитого (чего не было у Милюкова), огненно-святой дар гениального духа Вашего (чего и в помине нет у Милюкова), художественное мастерство Слова, Ваша энциклопедичность, Ваша “хватка” — дадут творение несравненное, которое явится универсальным для ряда поколений — и русских, и человеческих. Вы и философ, и государственник, и историк, и художник, и Богослов русский. В этом труде — Вы весь скажетесь и всё можете с полнотой и высотой сказать. Итоги подвести и пути-вехи поставить. Ибо Вам не на реках и прудах плавать, не в “отрывках” проявляться (лекции), а — океанствовать: создать “Науку о России”. Таковой нет. Она — должна быть»⁶⁰⁷. «Да сбудутся самые светлые думы Ваши! Решительно говорю: Вы должны создать целую — и боевую — книгу о Святой Руси»⁶⁰⁸, — убеждает И.С. Шмелёв своего друга уверяя что, это будет «поэма» о «подлинной» России⁶⁰⁹.

Обосновавшись в Швейцарии, Ильин начинает углубленное изучение работ и источников по русской истории и культуре. Свои усилия мыслитель связывает с поисками путей выхода России из тупика современных проблем.

Труды Ильина, посвящённые собственно русской истории и культуре, можно сгруппировать по двум основным разделам. Во-первых, это общие труды о русской культуре, прежде всего — концептуальное исследование «Сущность и своеобразие русской культуры». Множество статей Ильина посвящено отдельным эпизодам русской истории и культуры, начиная от эпохи Киевской Руси («Киев — древнейшая русская столица», «Древнерусское искусство (зодчество и фрески)» и др.) до современной ему России («О революции», «Мировые причины русской революции», «Мученичество Церкви в России», «Христианство и большевизм», «Наступление на Восточную Христианскую Церковь» и др.). Проблемы российской цивилизации раскрываются Ильиным и в работах, посвящённых перспективам социокультурного развития России, таких как «О национальном призвании России (ответ на книгу Шубарта)», «Творческая идея нашего будущего», «Основы государственного устройства» и др. В работах мыслителя о творчестве русских деятелей культуры, государства и общества можно почерпнуть много знаний и размышлений о строительстве русской культуры.

Надо помнить, что Ильин жил и работал в окружении иной культуры, мало знающей и понимающей Россию. Он помнил, что ещё «Ф.М. Достоевский и Н.Я. Данилевский первыми поняли, что Европа нас не знает, не понимает и не любит»⁶¹⁰. Веками росло «глубокое различие между западной и восточнорусской культурой»⁶¹¹. В результате, отмечает Ильин, Западной Европе стало «чуждо славяно-русское созерцание мира природы и человека»: если «западноевропейское человечество движется волею и рассудком», то «русский человек живёт прежде всего сердцем и воображением»⁶¹². Поэтому «европейцы не знают России, не чувствуют русской души, не видят её пространства и её климата, не постигают её судьбы — и боятся её» и из страха бывает «гадко фантазируют о ней»⁶¹³. Из всего этого происходит то, что «неосведомлённые и духовно слепые люди, выше всего ставящие умственную полуобразованность массы, говорят о мнимой «некультурности» России»; на самом же деле, указывает Ильин, Россия — «страна древней и самобытной культуры»⁶¹⁴. «Пусть не говорят, что “русская культура началась лишь один век тому назад”, — пишет Ильин. - Духовная культура совсем не исчерпывается культурою рассудочной... Есть ещё культура сердца, совести и чувства, есть культура созерцания, видения; есть культура служения... Этой-то культурой строилась и держалась Россия»⁶¹⁵. Пусть она позже других европейских народов приступила к научно-рациональному оформлению своих накопленных богатств духовной культуры, однако «ей было откуда черпать свои содержания; и самобытность её созданий прославилась по всему миру»⁶¹⁶. Ильин подчёркивает наличие у России великих даров культуры и духа, вытекающих из своеобразия национального духовного опыта⁶¹⁷.

«У каждого народа, — отмечает Ильин, — иной и особый национальный духовный акт»¹*. Этот «акт духовного опыта, духовной любви и веры своеобразно слагается и вынашивается народами на протяжении столетий. Он созревает преимущественно в бессознательном порядке и притом медленно, передаваясь в процессе воспитания и преемства от одного поколения к другому»⁶¹⁸. В основе национального духовного акта, по мнению Ильина, лежат «фундаментальные религиозные установки, свои прафеномены, которые служат как бы ключом к пониманию культуры данного народа и его истории»⁶¹⁹.

Прямо указывая на первенство религии в формировании культурно-национального акта, Ильин, однако, рассматривает и другие формирующие факторы. «Национально-русский духовный акт», пишет он, сложился под влиянием «четырёх великих факторов: природы (континентальность, равнина, климат, почва), славянской души, особливой веры и исторического развития (государственность, войны, территориальные размеры, многонациональность, хозяйство, образование, техника, культура»⁶²⁰. Религиозные установки и прафеномены «русской православной души» были сформированы под воздействием восточного христианства, из его глубины родился русский культурно-национальный духовный опыт⁶²¹.

«Существует понятие глубокого, ясного и в высшей степени многозначительного византийского религиозного духа», который пришел в Россию в IX—X вв.; однако «русское православное христианство вовсе не следует отождествлять или путать с византийским», ибо произошёл естественный процесс его творческого преобразования⁶²². И далее: «Когда я говорю о вере русского народа, я имею в виду религиозный акт русского православия, как он формировался исторически, как вынашивался и переживался ядром русско-славянского рода, как воплощался в культуре, какое распространение получил среди национальных меньшинств в России»⁶²³. В работе «Основы борьбы за национальную Россию» Ильиным выделен раздел «Что дало России православное христианство», в котором указаны основные дары православия, вошедшие в российский культурно-исторический тип: «Духовно-творческий акт славяно-русского племени, не изменяя своей природе, приобретал всё новые горизонты и задания: чтобы вести Россию, он должен был становиться всё более свободным, гибким, отзывчивым и глубоким. Его вели: славянская даровитость и вселенское дыхание русского православия. И когда он окреп и развернул своё творчество, то оказалось что Россия есть не пустое слово и не просто единое государство, но система духовного единства, созидаемая единым, русско-национальным духовным актом... Весь русский дух и уклад оправославлены»⁶²⁴.

К основным религиозным установкам российского культурно-исторического типа Ильин относит сердечное созерцание, любовь к свободе, детскую непосредственность, живую совесть и волю к совершенству во всем, веру в божественное становление человеческой души и природы, смирение, терпение и стремление к душевному очищению. Среди прафеноменов «русской православной души» учёный называет — молитву, старчество, праздник Пасхи, почитание Богородицы и святых, иконы: «Кто образно представит себе хотя бы один из этих религиозных прафеноменов православия, то есть по-настоящему проникнется им, прочувствует, увидит его, тот получит ключ к русской религии, душе и истории»²². Ильин последовательно раскрывает духовно развитые православием прафеномены души народа, наиболее ярко проявившиеся в российском культурно-историческом типе.

Православием положено в основу человеческого существа жизнь сердца, чувства, и в этом его глубочайшее отличие от католицизма, ведущего веру от воли к рассудку; и от протестантизма, ведущего веру от разума к воле⁶²⁵. Под влиянием православного христианства и сформировалось своеобразие «русского национально-духовного акта»: «У русского человека чувство и созерцание выступают как первичная, то есть изначально более мощная и тем самым определяющая, ведущая и руководящая сила, в то время как воля и рассудочное мышление являются силой вторичной»⁶²⁶. Параллельно чувству и сердцу следуют внутреннее и внешнее видение, воображение, художественная фантазия и только затем идёт всё остальное — воля и сила суждения ясно осознанной мысли»⁶²⁷. Это вовсе не значит, «будто русский по природе своей безволен». Нет, он понимает, чего он страстно хочет, отличается быстрым умом, строгостью и ясностью суждений. Но «его воля и мышление побуждаются чувством и сохраняют чувственную окраску; он должен любить, чтобы по-настоящему хотеть, должен проникнуться тем, к чему он прилагает свою мыслительную способность, тогда только бывает он страстным, тогда только его мысль становится острой и новаторской»⁶²⁸. Когда русский человек творит, то он «прежде всего и больше всего любит и ненавидит; любимое своё он созерцает и воображает; и во всём этом остаётся свободным (даже без удержу) и искренним (даже до безоглядности)»⁶²⁹. На протяжении веков русский человек жил в колеблющемся ритме — «горение или покой, сосредоточенность или расслабленность» — потому для него «вчувствование стало необходимостью и даром, и судьбой и радостью»⁶³⁰.

Таким образом, главным своеобразием русской души, по убеждению Ильина, является то, «что созерцание сердцем является первичной, основополагающей, ведущей душевнодуховной силой, которая заложена в ней и которую она проводит в жизнь»⁶³¹. «Созерцать научила нас Россия. В созерцании наша жизнь, наше искусство, наша вера»⁶³².

Мыслитель указывает на «религиозную основу русской культуры и литературы»⁶³³. Православные монастыри во времена Киевской и Московской Руси, напоминает Ильин, «были живыми очагами и праведности, и образованности», «православная монастырская культура дала России не только сонм праведников», но и «летописи, т.е. положила начало русской историографии и русскому национальному самосознанию»⁶³⁴. В первые века национально-государственного строительства и «особенно в жестокое время татарского ига и национального освобождения» «русская культура получает своё христианское крещение»⁶³⁵. Во времена ига влияние православного клира было особенно глубоким и сильным, и православная церковь становилась могучей силой в жизни России: «Появление монастырей и пустыней дало свои лучшие плоды, церковь несла людям веру, силу и утешение; церковь помогала советами московским великим князьям... христианская вера становилась глубочайшим источником и средоточием национального бытия». Таким образом, «произошла своеобразная христианизация тогдашнего мировосприятия русских, ставшая для русской народной культуры решающей и основополагающей»⁶³⁶. В период русского средневековья церковное и национальное самосознание срастается: Московская Русь, по слову Ильина, «несла в своём сердце созерцание Христа и образ Богородицы»⁶³⁷.

И.А. Ильин подчёркивает, что русский «культуротворящий акт суть сердечное видение и религиозно совестливый порыв»⁶³⁸. И вся «русская культура построена на чувстве и сердце, на созерцании, на свободе совести и свободе молитвы», на этих «первичных силах и установках» народной души, задающих тон могучему национальному темпераменту⁶³⁹. Так исторически сложилось, что «почти всё русское искусство (за исключением ваяния и танца), имеет своим историческим и духовным первоисточником церковную религиозность, поэтому в нём просвечивает свойственный ей оттенок сердечного созерцания и духовной ответственности»⁶⁴⁰. Вот почему «русское искусство намного легче понять, если все произведения русской поэзии, живописи и музыки подвергнуть вопросу, не стремится ли в них на волю и по мере необходимости к воплощению какая-то потаённая, может быть, бессловесная, может быть, вовсе не связанная с верой молитва?»⁶⁴¹. И мыслитель подсказывает: «Кто намерен проследить развитие русской культуры, тот должен твёрдо себе уяснить, что она зачиналась, оживала и дышала христиански и оцерковлённо. Первоисточники русской истории, русской литературы, русской музыки, русской живописи, русской архитектуры и русского театрального дела в церкви были укоренены, церкви служили, духом христианства были пропитаны. Этой установкой на христианское благочестие и христианские идеалы русская культура руководствовалась в дальнейшем на своём мирском пути»⁶⁴².

И.А. Ильин пишет о целостности православного мировоззрения: «Православное благочестие представляет собою целостное, последовательно прочувствованное и продуманное мировоззрение, согласно которому над материальным миром, а одновременно и внутри его, существует целостный духовный мир, как бы живая божественная ткань, к которой человек должен прилепиться душой и телом»⁶⁴³. И эта духовная ткань «могущественнее, чем всё материальное». Такое мировоззрение вовсе не теория, выдуманная богословами или заумная доктрина духовенства, пишет Ильин, но «живая основа русского православного воззрения, настоящая народная вера, которая постоянно пробивается во всех областях русской культуры»⁶⁴⁴.

В природе русского человека не просто серьёзное отношение к религии, но «стремление вносить во все сферы жизни религиозное настроение и созерцание», из которого возникает «склонность верить в главную задачу жизни и рассматривать решение её как важнейшее дело»⁶⁴⁵. Русский человек ищет «нечто главное, нечто самое важное, законченное, что он понял и признал, на чём он хочет “строить”, чтобы полностью исчерпать себя, отдав весь свой темперамент, свою любовь, радость самопожертвования»⁶⁴⁶. Ильин пишет о «тотальной одержимости русского темперамента» — «русской тяге к пол-ному достижению цели, мечте о последнем и конечном, желание заглянуть в необозримую даль, способности не страшиться смерти»⁶⁴⁷. Без соприкосновения с пределом вещей, без пафоса истины (пусть мнимой или ложной) жизнь кажется русскому пустой, блёклой, мёртвой. И если даже он уже ни во что не верит, это часто означает, что он «просто из честности запретил для себя веру как “иллюзию” и теперь верой служит агностицизму, скептицизму, релятивизму, атеизму»⁶⁴⁸. Только любовь к свободе и природная доброта, поддерживаемые православной традицией, предохраняли страну и народ с таким темпераментом от инквизиции и религиозных войн.

«Дух христианского “максимализма” и “героизма”» российского культурно-исторического типа рождает в нём также живое и глубокое чувство совести и справедливости, и — идеал святости⁶⁴⁹. «Русской душе присуща жажда праведности»⁶⁵⁰. Русским идеалом предстаёт Святая Русь — «живой сонм русских правдолюбцев, верных Божьей правде», знающих, что «видимость земной неудачи не должна смущать прямую и верную душу:; что делающий по Божьи побеждает одним своим деланием, строит Россию одним своим стоянием»⁶⁵¹. Однако Русь именуется «святою» вовсе не потому, что в других странах нет святости и не потому, что в ней нет греха и порока, но потому, что в ней живёт глубокая, никогда не истощающаяся, не утоляющаяся жажда праведности, мечта приблизиться к ней, душевно преклониться перед ней, художественно отождествиться с ней и стать хотя бы её слабым отблеском⁶⁵². Россия жила, росла и цвела потому, что у неё был ведущий её идеал: «Святая Русь учила и вела несвятую Русь, воспитывая в ней те качества и доблести, которые были необходимы для создания великой, имперской России»⁶⁵³.

Православие также воспитало ставший «характерным для русского народа дух милосердия и всенародного-бессословного и сверхнационального братства, сочувствие к бедному, слабому, больному, угнетённому и даже преступнику»⁶⁵⁴. Поэтому, напоминает Ильин, в России на частные пожертвования создавались богадельни, больницы и клиники.

С духом милосердия связана и щедрость русского человека. Россия владеет огромными внешними и внутренними природными богатствами и русский человек своеобразно осознаёт это богатство: «Где-то в инстинктивно сокрытом слое своей души русский “знает”, совершенно независимо от своего личного состояния, что он — богатый человек»⁶⁵⁵. «Богаты “мы”, народ в целом. Богат пространством и землёй, лесом и степью, цветами и пчёлами, дичью и пушниной, реками и рыбой; богат земными недрами. “Богаты мы” и сами по себе: много нас, разнообразны мы, состоим из множества национальностей, разбросаны по огромной империи... Это старинное представление адекватно внутреннему ощущению русского, именно ощущению собственной биологической, жизненной силы, силы душевной приспособляемости, нервной неизрасходованности и духовной одарённости»⁶⁵⁶.

Христианство всегда отстаивало «человека свободного, который вследствие спонтанной любви и пережитой им очевидности обращается к Господу, свободно воспринимает Его закон, а потом переносит эту внутренне обретённую свободную лояльность на свою жизнь и культуру в целом»⁶⁵⁷. Поэтому православие утвердило в России религиозную веру «на свободе и на искренности, связав их воедино», сообщив этот дух русской душе и русской культуре⁶⁵⁸. «Можно с уверенностью сказать, что там, где сердце становится главным проводником веры и молитвы, подспудно царит влеченье к свободе, ибо свобода в конечном счёте есть не только проявление индивидуалистских инстинктов, но и любящего сердца»⁶⁵⁹. Там, где царит дух сердечности, там — воля к духовной независимости и добровольность в жизни⁶⁶⁰. Православный русский верит в свободную волю и в свободную совесть, которые для него являются «краеугольными камнями» христианского мировоззрения: «Чтобы верить в Бога, русский должен свободно любить и свободно созерцать сердцем. В этом сущность и своеобразие русско-православного религиозного опыта, притом со всех точек зрения и направления: в молитве и ритуале, в догматической экзегезе и в применении нравственного порядка, в мировоззрении как таковом и в повседневной жизни, в форме благочестия и в способах благотворительности»⁶⁶¹. И миссионерство православное стремилось приводить людей «на крещение» — «любовью», но «не страхом», и отсюда в истории России возникла атмосфера религиозной и национальной терпимости⁶⁶².

Поэтому, говоря о своеобразии народной души, Ильин на первый план всегда выдвигает «русскую любовь к свободе» и отмечает, что «история России в целом есть история её борьбы за независимость, за свободное развитие, за вольный дух в вере и культуре»⁶⁶³. В культурном творчестве «основная черта русскости, русской души» — «русская душевная свобода», выраженная в «творческой лёгкости, подвижности, гибкости, лёгкой приспособляемости», «эмоциональной текучести и певучести, склонности к игре и импровизации»⁶⁶⁴.

Конкретным историческим проявлением русской любви к свободе Ильин называет внутреннюю колонизацию и казачество. Как и В.О. Ключевский, Ильин считает, что история России есть «история нескончаемой внутренней колонизации, и притом в двух параллельно протекающих процессах: первый — это колонизация как массовое мероприятие правительства, как проведение государственной политики возделывания новых земельных площадей; второй — колонизация как спонтанное творческое движение людей, как свободно растекающийся поток народа, стремящегося к хозяйственной независимости и свободе»⁶⁶⁵.

«Свобода — вот воздух России, которым она дышит и о котором русский человек всюду тоскует, если он лишён его, — отмечает Ильин. — Это есть та свобода, которая уже присуща русскому человеку, изначально данная ему Богом, природой, славянством и верою; свобода, которую надо не завоёвывать, а достойно и творчески нести, духовно наполнять, осуществлять, освящать, оформлять... Я разумею свободу как способ быть и действовать; как уклад души и инстинкта; как живой стиль чувства и его проявления — естественного, непосредственного, откровенного в личном и искреннего в великом... Как размах души и полёт духа»⁶⁶⁶.

Описывая «исторические бремена» России, формировавшие русскую цивилизацию, Ильин указывает и на «бремя земли» - «необъятного, непокорного, разбегающегося пространства», которое было не захвачено, но «само навязалось нам; оно заставило нас овладеть им, из века в век насылая на нас вторгающиеся отовсюду орды кочевников и армии оседлых кочевников»⁶⁶⁷. Такая «географическая трибуна», на которой разыгрывается русская история, сама по себе ставила проблемы и определяла народную судьбу, указывает И.А. Ильин. Огромная территория Восточной Европы, расположенная между двух мощных континентальных блоков — Западной Европой и Азиатским континентом, «стала проходным двором для переселения народов, подлинной «ареной» венных кочевников или тех, кто не успел обрести оседлости»⁶⁶⁸. Восточные славяне вынуждены были жить и созидать на открытой равнине, обустраиваться на «проходном дворе предыстории и истории», служить оборонительным форпостом западноевропейской культуры, от которой они ничего не унаследовали, рассчитывать только на свои силы, и в любой момент ждать опасности нового вторжения и нападения⁶⁶⁹. Так было во все эпохи: Россия должна была выдерживать «своеобразный, только ей свойственный груз жизненных проблем, который требовал от народа сил и способностей, развитие и упрочение которых в высшей степени осложнялось самой историей»¹*.

Вся русская история — «скрижаль безмерных трудностей, медленно и терпеливо, кровью и терпением, жертвенностью и храбростью одолеваемых народом»⁶⁷⁰. История России подобна истории осажденной крепости, пишет Ильин: «Века тревоги, века бранного напряжения, века неудачи, ухода, собирания сил и нового, непрекращающегося ратного напряжения»⁶⁷¹. С древних времён русский крестьянин должен был брать с собою в поле оружие, а русский воин кормиться от плуга и косы. Именно суровой школой военной истории многое в России определялось: она привила национальному характеру своеобразную стойкость, подобно которой не найти во всей человеческой истории и которую никогда не следует упускать из виду⁶⁷².

В этом направлении сказывалось и влияние климата, природы, почвы. «В целом же Россия возникла благодаря терпению и обрела величие в упорстве», — пишет Ильин ⁶⁷³. Русский исторический путь развития назван учёным «хождением по мукам», и «эти исторические муки русский пронес и вытерпел как христианин»: они не были для него напрасны и бессмысленны, он «нёс их как жизненный крест, знал и верил, что по окончании их наступит воскресение», ибо «крест — истинный знак победы, обещание воскресения»⁶⁷⁴.

Здесь важно не забывать о православном учении о бессмертии личной души, утраченном в современном протестантизме; учении о христианском терпении и об отдаче жизни «за други своя», напоминает Ильин⁶⁷⁵. «Вера в бессмертие души настолько присуща русскому, что он пребывает в ней в полной убеждённости»⁶⁷⁶. Этим Ильин объясняет свойственное русским удивительно спокойное отношение к смерти: «Пусть смерть потрясает как несчастье, или подкрадывается к ложу больного, или настигает на поле боя — вы не увидите малодушия, страха, растерянности, а только серьёзную озабоченность об отпущении грехов и о чистоте тела»⁶⁷⁷. Православное учение о бессмертной душе дало русской армии «все источники её рыцарственного, лично-бесстрашного, беззаветнопослушного и всепреодолевающего духа, развёрнутого в её исторических войнах»⁶⁷⁸.

В своих работах И.А. Ильин раскрывает и другие характеристики российского культурно-исторического типа, определяемые не только воздействием христианства. Хотя письменная история русского народа и насчитывает всего одну тысячу лет, однако возраст народа не определяется памятью его истории, отмечает Ильин: русский народ, приняв христианство, удержал в своей памяти кое-что дохристианское и «это дохристианское прошлое его, утраченное его памятью, не утратилось в его опыте и в его духе»⁶⁷⁹. Поэтому, чтобы представить себе культуротворческий акт народа, необходимо не упускать из виду всех основополагающих факторов его истории.

И.А. Ильин напоминает о необходимости учитывать психосоматическое устроение народа, его инстинкт, окружающую природу и климат, в которых народ проходил своё становление. При изучении российского культурноисторического типа надо помнить «славянско-русскую душу с её темпераментом, подчеркнуто чувственным восприятием жизни, с её любовью к земле», помнить о «плоской, открытой со всех сторон равнине, которая на протяжении столетий служила проходным двором для степных азиатов-кочевников», о «климате с его континентальной суровостью, с его резкими колебаниями, тяготами»⁶⁸⁰.

И.А. Ильиным высказано немало глубоких суждений о влиянии природы и климата на формирование российского культурно-исторического типа. Если бы не было никаких других источников русской религиозности — «национально-славянско-душевных, духовных и божественно-благодатных», отмечает Ильин, то «величайшую и сильнейшую гарантию» можно усмотреть в самой природе⁶⁸¹. Ильин пишет о родстве русской природы с христианскими основами русской души⁶⁸². « Свободное созерцание русскому дано от природы»⁶⁸³: «русская природа не плывёт мимо души, она вторгается в неё, захватывая её в свой круговорот — то сумасшедше-пьянственной весной, то раскалённым грозным летом, то красавицей осенью, то бело-покровной, крепкоморозной, вихре-метелистой зимой»⁶⁸⁴. Бескрайние просторы России «раскрыли наши души и дали им ширину, вольность и лёгкость, каких нет у других народов», поэтому сама «духовная свободность дана нам от природы; духовное оформление задано нам от Бога»⁶⁸⁵. Русский человек связан со своей природой и созерцает её, «как таинство Божие, как живую силу Божию, как Божие задание, данное человеку, как Божью кару и Божий гнев, как Божий дар и Божию милость»⁶⁸⁶. Бескрайность просторов и разноликая красота породили «наше видение, нашу мечтательность, нашу песню, нашу созерцающую “лень”»⁶⁸⁷.

И.А. Ильин также отмечает, что природно-климатические «внешние явления» тысячи лет «настраивали душу нашего народа, испытывали, и проникали, и укрепляли его дух»⁶⁸⁸. Ильин указывает на неравноценность земли в России — обилие степей, пустыни, топей, болот и на суровый климат, как на факторы, истощающие народные силы в тяжелых сельскохозяйственных работах. Русскому народу предназначено судьбою жить в суровой среде, безжалостно требующей от него приспособления, закалки, выносливости без меры и за любой бытийный шаг заставляющей расплачиваться тяжким трудом и лишениями⁶⁸⁹. Отсюда происходит, по мнению Ильина, и великая выносливость русского народа.

И.А. Ильин определяет «для русской души две великие координаты, стоящие в тесной связи с природой и расой» — «страстный темперамент и природная гармонии-ная свобода»⁶⁹⁰. Он пишет даже о «горячем темпераменте русских»⁶⁹¹. Поэтому не случайно, «борьба была на Руси извечно любимым видом народно-спортивных игр»: улица на улицу (уличанский бой), предместье на предместье (кон-чанский бой)⁶⁹².

Среди других душевных, психосоматических качеств российского культурно-исторического типа Ильин называет проницательность, неистощимое терпение и стойкость, способность вынести самый низкий жизненный уровень и при этом не падать духом, искусство самопожертвования и безрассудной самоотдачи, определённую независимость от земного, религиозную стойкость души, покладистость и гибкость, наследственную отвагу⁶⁹³. И.А. Ильин также отмечает склонность русского человека к простоте и естественности, всегда и везде ищущего «покоя, согласия, близости и размаха — в домашнем обиходе, в застолье, в дружбе, обществе, театре, клубе, на природе»⁶⁹⁴. Он постоянно стремится самому себе или кому-нибудь раскрыть свою душу, хочет доверия и тёплых отношений, преодоления условностей, обмена мыслями о важнейшем в собственной жизни и на белом свете и «более всего любит человека сердечного и совестливого»⁶⁹⁵. Поэтому российскому культурно-историческому типу никогда не грозит «обезличка человека», которой в России никогда не было⁶⁹⁶.

С темпераментом связана и русская музыкальность. И.А. Ильин подчёркивает высокую степень музыкальности русских людей. Причём русская народная песня не соответствуют европейской теории музыки, отмечает Ильин, она исходит непосредственно из внутреннего чувства, слуха и вкуса. И богатство этих песен неисчерпаемо в их мелодике, ритме и выразительности⁶⁹⁷.

И.А. Ильин отзывается и на мнения о «своеобразии и относительной слабости мужского характера в России и усилении женского». Это вовсе не означает, что мужчины в России бесхарактерны, замечает Ильин. Однако суровость русской истории отразилась на характерных особенностях русского женского типа: «столетиями уходил мужик в поход, а женщина оставалась хранительницей очага, хозяйственно организующей силой, воспитательницей детей, образом волевого начала», затем ей приходилось выхаживать раненого мужа и она становилась таким образом «надежной хранительницей веры, носительницей молитвенного духа и любви к Отечеству», «ангелом-хранителем мужчины, источником силы и вдохновения, истинным духовным материнским лоном для детей»⁶⁹⁸. Мужчина, на долю которого выпадают войны и страдания, хочет видеть в женщине не просто возлюбленную, отмечает Ильин, не просто приятную спутницу жизни, он ищет твёрдый характер, ему нужен именно ангел-хранитель⁶⁹⁹.

Именно в таких суровых природно-климатических, геополитических, исторических условиях жизни и борьбы, из этого обилия пространств и племён, русский народ должен был создать «в три-четыре века единое великое государство и единую великую духовную культуру»⁷⁰⁰.

В муках и напряжениях своеобразной истории, в суровой борьбе с прекрасной, но строгой природой — сложилась Россия как единство, как живая система культуры и душевно-духовный уклад, — отмечает в своих трудах Ильин органичность российского культурно-исторического типа. Цельность культурно-исторического типа верно отражалась и во внешнем быту — со всей его шириной, простотой, добродушием, щедростью, свободолюбием, гостеприимством, молитвенной созерцательностью, медлительной задумчивостью, удалью и истовостью, недисциплинированной ленью и упорным трудолюбием; с его певучей музыкальностью, мечтательной и грустной; с его пассивной терпеливостью, которая кажется слабостью, но которая перетёрла и пережгла не одну исторически-стихийную силу; с его разлитой всенародно даровитостью и с беспечной склонностью растрачивать свои таланты. Такова Россия — «организм материи, души и духа»⁷⁰¹. Так был сформирован российский культурноисторический тип, с его цельностью духа и инстинкта⁷⁰².

Таким образом, И.А. Ильин раскрывает решающее влияние этнокультурных и духовно-религиозных факторов на формирование российского менталитета, на становление русской цивилизации.

Глава 25.