О сопротивлении злу

В 1924 г. у Ивана Александровича, после того как он переболел гриппом, вновь обостряется болезнь лёгких (катар «верхушек»), и в мае семейство Ильиных отправляется на юг, в Австрию, чтобы поправить здоровье больного. Вскоре они получают, благодаря меценатству члена Высшего Монархического Совета Бориса Густавовича Кеппена, возможность дальнейшего отдыха и лечения в Италии.

Ильин попадает в Италию в период, когда к власти пришёл Бенитто Муссолини. Философ погружается в новую среду общественных и государственных преобразований, стараясь понять их сущность и значение. В парижской газете «Возрождение» появляется серия статей И.А. Ильина «Письма о фашизме», где он в форме репортажей даёт оценку деятельности итальянских фашистов. «Это не толпа; а народ, не “весь” народ, но сам народ — сверху донизу — и интеллигенция, и сенаторы, и генералы, и простонародье»²⁷⁸. — определяет Иван Александрович социальный состав итальянского фашистского движения. По мнению Ильина, Муссолини провозгласил борьбу с интернациональными интригами масонов и революционеров для того, чтобы «выветрить накопившуюся атмосферу гражданской войны»²⁷⁹. «Фашизм есть стихия национального каления, патриотической страсти и исключительности», масонство — «стихия интернационального разлива», «не-национально-патриотическое» движение и нет никакой возможности примирить эти «две противоположные стихии»²⁸⁰. Ильин пишет о провозглашаемой итальянскими фашистами основной задаче — «реально и не социалистически дать трудящимся массам живое осязание справедливости»²⁸¹. Вождя итальянского фашистского движения Муссолини Ильин считал, как и испанского лидера Франко, Белым воином, в отличие от Гитлера²⁸². Уже после Второй мировой войны Ильин писал: «Фашизм есть явление сложное, многостороннее и, исторически говоря, далеко ещё не изжитое. В нём есть здоровое и больное, старое и новое, государственно-охранительное и разрушительное. ... Фашизм возник как реакция на большевизм, как концентрация государственно-охранительных сил направо»²⁸³.

В Италии Ильин начинает писать одну из самых известных своих книг, прозвучавших в русском зарубежье — «О сопротивлении злу силою». Проблемой недопущения победы зла над добром, как этической, политической, правовой и духовной, Ильин был занят постоянно. Вспомним его работу, написанную в начале Первой мировой войны — «Основное нравственное противоречие войны», когда он поднимал в духовнонравственной плоскости вопрос «Может ли человек разрешить себе по совести убиение другого человека?»²⁸⁴ и разрешал его, разделяя его на «вопрос о нравственной доброкачественности деяния и вопрос о практической целесообразности»²⁸⁵. В письме к Б.В. Яковенко в мае 1923 г. Иван Александрович писал: «Бытие ищет Бытия и не объединяется с небытием, как бы это небытие ни утверждало себя само в качестве лика Бытия. Политика сейчас не уголок, а оселок, лакмусова бумага, пробирная палатка — измеряющая духовное здоровье человека. Конечно — это “благоразумно” — отойти от зла. Но христианин призван к иному своим Учителем: подойти ко злу, принять его в себя на пути художественного отождествления с ним, и, приняв его — не стать им; познать его в опыте — не заражаясь им; изведать его природу — чтобы зорко и верно и неодолимо противостоять ему, и в себе, и в других»²⁸⁶. Теперь, после десяти лет мировой войны, революций и войны гражданской, Ильин имеет гораздо больший опыт встречи со злом. Учёный погружается в работу над книгой, занимается в библиотеках Флоренции, Сан-Ремо, Сиузи и Мерана, наблюдает за происходящими в России и Европе событиями.

К весне 1925 г. социально-философское исследование «О сопротивлении злу силою» закончено. В марте Ильин возвращается в Берлин и сдаёт книгу в печать. Финансирование издания берёт на себя тот же Б.Г. Кеппен.

Ильин как бы готовит аудиторию русского зарубежья к выходу книги, выступая в разных странах с докладами об опыте реального сопротивления злу силою в недавней российской истории. 17 июня в парижской газете «Возрождение» на основе этих докладов публикуется статья «Идея Корнилова». В докладах Ильина упоминается о предстоящем выходе книги и излагаются некоторые её идеи, её задача — «попытаться найти верный исход и разрешение вопроса, перевернуть раз навсегда толстовскую страницу русской нигилистической морали и восстановить древнее русское православное учение о мече во всей его силе и славе»²⁸⁷. Уже после докладов Ильина в газетах русской эмиграции появляются отзывы об идеях, выдвинутых автором, ставшие прелюдией к той широкой дискуссии, которая развернулась после выхода книги.

И.А. Ильин делится в письме с П.Б. Струве: «Книга задумана не как антитезис Толстовству, а как антитезис + (плюс) синтез верного решения:

Сопротивляйся всегда любовию —

а. самосовершенствованием

б. духовным воспитанием других

с. мечом

Я искал не только опровержения Толстовства, но и доказательство того, что к любви — меченосец способен не меньше, а больше непротивленца. Словом, я искал решения вопроса, настоящего, религиозного, пред лицом Божиим; и считаю, что оно содержалось в древнем духе православия»²⁸⁸.

Описывая Струве внутреннюю структуру книги, Ильин помогает более ясно увидеть её общий идейный замысел:

«Книга распадается на 4 части:

1) главы 1—8: расчистка дороги от мусора, уяснение, уточнение, удаление плевел из мысли, чувства и воли; постановка проблемы;

2) главы 9—12: погребение набальзамированного Толстовства;

3) главы 13—18: разрешение проблемы — начало: бей, но когда? но доколе? но отколе? но кого? но зачем? но почему?

4) главы 19—22: разрешение проблемы — конец: очищайся, от чего? почему? для чего?»²⁸⁹.

В обращении-посвящении к читателю книги Ильин пишет о главном поводе, заставившем его заняться этим трудом — «грозные и судьбоносные события, постигшие нашу чудесную и несчастную родину, проносятся опаляющим и очистительным огнём в наших душах»²⁹⁰. «В этом огне, — пишет мыслитель, — горят все ложные основы, заблуждения и предрассудки, на которых строилась идеология прежней русской интеллигенции. На этих основах нельзя было строить Россию; эти заблуждения и предрассудки вели её к разложению и гибели. В этом огне обновляется наше религиозное и государственное служение, отверзаются наши духовные зеницы, закаляется наша любовь и воля. И первое, что возродится в нас через это — будет религиозная и государственная мудрость восточного Православия и особенно русского Православия. Как обновившаяся икона являет царственные лики древнего письма, утраченные и забытые нами, но незримо присутствовавшие и не покидавшие нас, так в нашем новом видении и волении да проглянет древняя мудрость и сила, которая вела наших предков и строила нашу святую Русь! В поисках этого видения мыслью и любовью обращаюсь к вам, белые воины, носители православного меча, добровольцы русского государственного тягла! В вас живёт православная рыцарская традиция; вы жизнью и смертью утвердились в древнем и правом духе служения; вы соблюли знамёна русского Христолюбивого Воинства. Вам посвящаю эти страницы и вашим Вождям. Да будет ваш меч молитвою и молитва ваша да будет мечом!»²⁹¹.

Человечество мудреет в страданиях, уверен философ: «В мучениях душа очищается и прозревает; прозревшему взору даётся источник мудрости — очевидность. Но первое условие умудрения — это честность с самим собою и с предметом перед лицом Божиим»²⁹². И.А. Ильин призывает русских людей к честному разговору о причинах зла, постигших Россию. Он ставит главную проблему: «Может ли человек, стремящийся к нравственному совершенству, сопротивляться злу силою и мечом? Может ли человек, верующий в Бога, приемлющий Его мироздание и своё место в мире, не сопротивляться злу мечом и силою? Вот двуединый вопрос, требующий ныне новой постановки и нового разрешения. Ныне особенно, впервые, как никогда раньше, ибо беспочвенно и бесплодно решать вопрос о зле, не имея в опыте подлинного зла; а нашему поколению опыт зла дан с особенною силою, впервые, как никогда раньше»²⁹³. Именно в России подлинное зло впервые было дано человеческому духу с такой откровенностью, считает философ, и для тех, кто пережил его лицом к лицу, многие проблемы духовной культуры наполнились новым содержанием, получили новое значение, поэтому они требуют предметного пересмотра и нового освещения. События российской истории показали с особой ясностью, что с виду моральнопрактический вопрос о сопротивлении злу в действительности носит глубокий религиозно-метафизический смысл и требует верных, необходимых и достойных путей решения.

Этот вопрос надо поставить и разрешить философски, как вопрос, требующий зрелого духовного опыта, продуманной постановки и беспристрастного решения, и поэтому Ильин обращается к русским изгнанникам с призывом отрешиться от преждевременных и торопливых выводов применительно к своей личности, к её прошлым действиям и будущим путям. Философ просит своих соотечественников, участвовавших в дореволюционной России в различных партиях и течениях, смотреть на проблему не с партийных и идеологических позиций.

Ильин обращается к одному из главных сентиментальных заблуждений дореволюционной русской интеллигенции, которое «с такой слепой настойчивостью вдвигали и постепенно вдвинули в философски неискушённые души граф JI.H. Толстой, его сподвижники и ученики»²⁹⁴. Учение JI.H. Толстого и его последователей о несовместимости с учением Христа сопротивления злу силой «привлекало к себе слабых и простодушных людей, и придавая себе ложную видимость согласия с духом Христова учения, отравляло русскую религиозную и политическую культуру»²⁹⁵.

Ильин начинает с «удаления плевел из мысли, чувства и воли» (главы 1—8)²⁹⁶. Он показывает множество неверных, на его взгляд, посылок в статьях Л.Н. Толстого. Например: «теперь уже нет тех особенных насильников, от которых государство могло защищать нас» и преступники «суть такие же люди, как и все мы, и точно так же любящие совершать преступления, как и те, против которых они их совершают» («Царство Божие»)²⁹⁷. В 1917 г. появился опыт, когда «жертвы эксплуататорского строя» — преступники всех мастей были выпущены из тюрем, полиция расформирована, и страну захлестнул вал самой ожесточённой беспредельной преступности²⁹⁸. Но откуда у писателя была такая уверенность, что «сумма насилия ни в каком случае не может увеличиться от того что власть перейдёт от одних людей к другим» («Царство Божие»)? После революции власть перешла от одних людей к другим, и насилие увеличилось. Мысль Толстого о том, что «государственная власть всегда принадлежит худшим и злым», «злые всегда властвуют над добрыми и всегда насилуют их» («Царство Божие»), «политическая деятельность... правителей и их помощников... есть в сущности самая пустая, притом же и вредная человеческая деятельность» («Закон насилия»), «всякая присяга вымогается у людей для зла» («В чём моя вера») — по мнению Ильина, развращали и разрушали правосознание народа, формировали у общественности негативное отношение к правоохранительным органам и государству в целом, в конечном итоге — подавляли волю к сопротивлению силам зла. А утверждение JI.H. Толстого о том, что «все европейские народы исповедуют одинаковые принципы свободы и братства и потому не нуждаются в защите друг от друга» было поколеблено опытом Первой мировой войны.

Ильин очищает христианское учение о человеколюбии от сентиментального морализма, показывая, как происходит са-мопредание злу. Ведь в буквальном смысле слова о несопро-тивлении злу никто из честных людей и не думает, ибо сама склонность к такому несопротивлению превращает человека из духовного субъекта в объект духовного воздействия. Что означает «непротивление» в смысле отсутствия всякого сопротивления? «Приятие зла, допущение его в себя и предоставление ему свободы, объёма и власти»: несопротивление злу ведёт к «подчинению ему, самопреданию ему, участию в нём и, наконец, превращению себя в его орудие, в его орган, в его рассадник, наслаждению им и поглощению им»²⁹⁹. Жизнь показывает, что тот, кто совсем не сопротивляется злу, тот воздерживается и от порицания его; ибо порицание, пусть даже внутреннее, есть уже сопротивление, чреватое практическими выводами и борьбой. Пока в душе живёт неодобрение или хотя бы смутное отвращение ко злу, до тех пор человек ещё сопротивляется, борется внутри себя, он ещё может восстать против него. Чтобы прекратилось всякое сопротивление злу — внешнее и внутреннее — надо чтобы прекратилось осуждение его. «Поэтому несопротивляющийся злу рано или поздно приходит к необходимости уверить себя, что зло — не совсем плохо и не так уж безусловно есть зло; что в нём есть некоторые положительные черты, что их притом немало, что они, может быть, даже преобладают, — пишет Ильин. — И лишь по мере того, как ему удаётся уговорить себя, заговорить своё здоровое отвращение и уверить себя в белизне черноты, угасают остатки сопротивления и осуществляется самопредание. И когда отвращение стихает и зло уже не переживается как зло, тогда приятие незаметно становится цельным: душа начинает верить, что чёрное — бело, приспособляется и уподобляется, становится сама чёрною, и вот уже одобряет и наслаждается и, естественно, восхваляетто, что даёт ей наслаждение»³⁰⁰. Так просто и ясно философ показывает путь, по которому шли многие те, кто незаметно принимал в себя идеи разрушения, переходил от них к актам террора, а в итоге — к разрушению своей Родины, к унижению и порабощению своего народа.

Поэтому «ставить и исследовать вопрос о сопротивлении злу имеет смысл только от лица живого добра»³⁰¹, предупреждает мыслитель. Ибо найти зло, как таковое, постигнуть его природу и противостать ему, не приемля его самого, и есть задача добра, открытая и доступная только ему. Борьба со злом, ведомая злым существом, в конечном итоге становится не сопротивлением злу, а служением ему и насаждением его.

С христианской точки зрения, напоминает мыслитель, то, что следует любить в ближнем как «самого себя», есть не просто «земной, животный состав человеческий, со всем его животным самочувствием, со всеми его земными потребностями и удовольствиями, со всем его претендующим самодовольством, но «луч Божий в чужой душе, частица Божественного огня, духовная личность»³⁰². Тогда открывается подлинное братство людей — в Боге, и то, что невозможно для человека в силу его неодухотворённого животного инстинкта, становится возможным и неизбежным для него как для духовного существа. Тогда человек поймёт, почему и что необходимо защищать в ближнем.

Вовсе неглупые революционные и либеральные изгнанники, бывшие террористы и хулители «проклятого прошлого», поняли ход мысли философа. Поняли, но не приняли, ибо не захотели, как просил автор в начале своего исследования, смотреть на проблему не с партийных и идеологических позиций, не захотели преодолеть свои старые «заблуждения и предрассудки, на которых строилась идеология прежней русской интеллигенции»³⁰³.

Глава 15.