Российская государственность

В своём творчестве И.А. Ильин раскрывает основные социально-государственные установки российской цивилизации в их историческом развитии.

Для Ильина свободолюбие — стихия русского человека, его основная черта. Он напоминает, что уже в первых византийских и арабских исторических источниках восточные славяне описаны как исключительно свободолюбивый народ, не выносящий рабства, не поддающийся чужому господству и даже друг другу неохотно подчиняющийся. Ильин также подчёркивает русскую склонность к резкой индивидуализации мнений. Более того, он отмечает: «Менталитет нашего народа склонен к чрезмерному индивидуализму и даже к анархизму»⁷⁰³. Это создавало трудности при необходимости объединения. Проблема организации для славян, как и вообще везде, где берет верх индивидуальность и социальная дифференциация, по-видимому, с самого начала разрешалась на авторитарных началах, пишет Ильин⁷⁰⁴. И всей своей историей русский народ продемонстрировал два свойства: «Понимал, что в государстве и для государства он должен нести непомерные тяготы и жертвы, а в душе мечтал о всевозможнейшей свободе от любого давления государства»⁷⁰⁵. Из этих двух побудительных мотивов — порыва к свободе и инстинкта самосохранения, из этих двух сил - центробежной и центростремительной, единства и множества, разъединенности и сплоченности — складывался исторически государственный строй России.

В своих трудах Ильин раскрывает проявление свободолюбия как широкое распространение самоуправления в истории

России. Так, фактически полным самоуправлением пользовалась православная церковь, всегда имевшая автономные структуры управления. И только Петром I и Екатериной П эти отношения были нарушены, когда государство в известной мере отняло у церкви свободу суждений и силу организаторских способностей и, как считает Ильин, это не было благом ни для церкви и ни для государства⁷⁰⁶.

Имела свое непосредственное управление и любая церковная община — священнослужителями и епископатом. Имели свое собственное автономное управление и все прочие христианские конфессии и нехристианские церкви, а также ислам и иудаизм. Причём семейное и наследственное право у мусульман соблюдалось согласно законам шариата⁷⁰⁷.

С древнейшего времени самоуправление существовало в городах и весях России: в городах выбирались сотские и тысяцкие — старейшины из числа граждан в сто и тысячу человек; в крестьянских общинах — сельские старосты. Индивидуализация выражалась в склонности русского народа создавать те общественные формы, отмечает Ильин, которые покоятся на братстве: приход, артель, землячество, монастырь⁷⁰⁸.

И.А. Ильин указывает, что если бы прежнее русское правительство захотело установить централизованную тираническую власть, у него бы с этим не получилось ничего. Само пространство всегда требовало от России децентрализации и самоуправления; и опасность анархии всегда была в России больше, чем возможность авторитарного зажима. К тому же офомнейшее просфанство неуклонно шло навстречу народной жажде свободы и гарантировало ему такую свободу, о которой в Западной Европе не имеют даже представления⁷⁰⁹. Наоборот, указывает Ильин, российский государственноправовой порядок можно было создать только путем узаконенного и поддерживаемого государством самоуправления всех слоев общества.

Учёный показывает и своеобразное использование российским государством замешанного на эгоизме и центробежности народного порыва к свободе. Склонность населения к анархии выливалась в колонизацию на периферию, до природных границ. Но естественная жизненная необходимость пробуждала инстинкт национального самосохранения, превращая анархиствующих беглецов в национальных защитников пограничных рубежей. Именно в казачестве, своеобразном русском рыцарстве, неукротимая любовь к свободе была признана государством и «получила свое консервативное, гражданственнорелигиозное содержание» — охранять рубежи православного Отечества. Казаки же, отмечает Ильин, являли собой живой набор черт российского культурно-исторического типа — инициативность, отвагу, прилежание, самоуправление и воинственный дух⁷¹⁰.

В казачестве российский культурно-исторический тип осваивал одновременно два «бремени» России — «бремя земли» и естественно присоединявшееся к нему «бремя народности»: «до ста восьмидесяти различных племён и наречий» должны были уживаться в России, подчёркивает И.А. Ильин. В лице казачества отразилась способность русского человека, с одной стороны — к уживчивости, с другой — к освоению социо-культурного богатства окружающих народностей. Опыт казачества весьма важен при рассмотрении российского культурно-исторического типа⁷¹¹.

Рассматривая проблему государственно-правовых отношений и национального правосознания И.А. Ильин отрицает все обвинения в том, что якобы у русского народа нет непосредственного правосознания. Оно есть, утверждает учёный, и это доказывает тысячелетняя история развития государства на одной шестой части земли, а также своеобразие культуры во всех областях жизни. Проявляется же это правосознание в российской культурно-историческом типе как «сознание долга, социально-морфологическая глубина, организаторская способность»⁷¹².

И.А. Ильин отмечает как один из даров православия привнесение в Россию христианского правосознания — волю к миру, волю к братству и справедливости, лояльности и солидарности; чувство достоинства и ранга, способность к самообладанию и взаимному уважению⁷¹³. Он выделяет также характерную черту российского правосознания: внутреннюю свободу, для которой не существует искусственно придуманных запретов⁷¹⁴.

И всё же российскому правосознанию недостаёт прочной формы и силы, отмечает Ильин. Он напоминает, что в истории России принципиально не было эпохи ранней европейской кристаллизации и консолидации на основе римско-правовой и римско-церковной культуры⁷¹⁵. Римское право с его основательной, но жестко отшлифованной культурой частной собственности и римская церковь с её дисциплиной воли и культурой власти — «две эти принципиальные предпосылки западноевропейской культуры» в России места не имели, чего не следует забывать при изучении русского правосознания⁷¹⁶. Не следует забывать и последствия монголотатарского ига для национального правосознания. Почти трёхвековая угроза всегда заново строить на пожарищах и начинать с нуля, утрата перспектив честного и напряженного хозяйствования нанесли непоправимый ущерб правосознанию, подчёркивает Ильин. В ходе столетий народ привык относиться к своему состоянию и к чужой собственности безразлично, как к чему-то ненадёжному, не заботясь о бережливости и экономии. Отсюда возник недостаток твердого лояльного правосознания в личном, так же как и в общественном отношении, фривольное обращение с правопорядком⁷¹⁷.

Однако, пишет Ильин, отсталость в области правосознания стала преодолеваться в России в XIX в. В это время появилась академически образованная интеллигенция и в течение столетия было достигнуто немало такого, что со временем стало образцом, вошло в российскую традицию⁷¹⁸. И хотя культура законности и свободы ещё нуждалась в России в дальнейшем совершенствовании, к началу XX в. народ России имел в основном посильную для него свободу, считает Ильин⁷¹⁹. В будущем же России ещё предстоит выполнить историческую задачу обретения «дисциплины желаний и мысли» — воспитать, приобрести, добиться в борьбе глубины правосознания⁷²⁰.

В немалой степени учёный занимался проблемами культуры государственной власти в истории России. Он считал, что «постигнуть жизнь и смысл государственной формы невозможно помимо правосознания», так как государственная форма есть порождение правосознания⁷²¹. Источником монархизма в русской душе явилось выдержанное в патримониальном духе правовое сознание, которое в ходе веков и привело российское государство к монархический форме, пишет Ильин⁷²². Из созерцательно-чувственного характера у русского человека родилась потребность переживать и свою государственность не абстрактно, а живой персонификацией, что привело к монархическому сознанию⁷²³. Именно созерцательность и предрасположенность к индивидуализации привели русский народ к тому, что он должен персонифицировать государство и иметь во главе государства такого человека, которому требуется от народа любовь и доверие и которому народ имеет все основания оказывать любовь и доверие. Для этого он должен связать себя с государством в религиозном плане, чувствуя себя в конфессиональном единении с главой государства. Такое религиозное, выдержанное в патримониальном духе правовое сознание в ходе веков привело русское государство к монархический форме, заключает И.А. Ильин⁷²⁴.

Естественно, что у народа с цельным характером связующим звеном между царем и народом должна была стать религиозная вера, чтобы обе стороны похоже смотрели на мир и похоже выражали свои устремления, пишет Ильин. Так в истории России и было: между царем и народом устанавливалась «религиозно-нравственная пуповина», «духовноорганическая связь»⁷²⁵.

И.А. Ильин даёт феноменологическое описание этой религиозно-нравственной взаимосвязи, своеобразного духовного обмена между царем и народом. Обоюдная любовь и доверие диктовалась инстинктом самосохранения нации, укореняясь в общей христианско-православной вере и совести и укрепляясь общей молитвой друг за друга и друг с другом; так они становились зримыми в реальном сотрудничестве, в церковных обрядах и церемониях двора⁷²⁶.

И.А. Ильин пишет, что «образ царя формировал и укреплял правосознание народа» и поясняет: в мире есть только один Бог, в семье — только один отец. И оба — Бог на небесах и отец на земле — зримы только сердцем, в сердце существуют. Более того, по отношению к обоим применителен художественно-идентифицирующий процесс. Бога я ношу в себе и образ моего отца генетически во мне; и оба во мне — через любовь, доверие и созерцание. В молитвенном созерцании — по отношению к Богу, ощущаемого не как образ перед собою, но как образ во мне: Он управляет мною и превращает мою волю в Свою. В процессе инстинктивно-любовного созерцания по отношению к отцу, я себя художественно идентифицирую с ним и продолжаю линию своего рода с его кровью и духом во мне⁷²⁷. Аналогичное происходит в русской душе и по отношению к монарху, указывает Ильин. Подобно тому, как на небе есть только один Бог, а в семье только один отец, так у народа есть только один царь. Народ ощущает его в своей праведной вере, в религиозной ответственности, в очищении совести, в национальном инстинкте самосохранения, видит в нем помазанника Божия — отца государства и высказывает ему любовь, преданность и верность⁷²⁸.

И.А. Ильин указывает, что в душе монархически созерцающего русского человека происходит религиозно обоснованный художественный процесс идентификации с идеальным образом царя — далеко не поверхностный и не простой, — с конкретным, исторически существующим в данное время образом царя⁷²⁹. Он описывает «глубокие обстояния» духовноорганической связи царя и народа:

1. Своеобразие русского духовного уклада, не совмещающегося с западно-европейским укладом и властно требующего ассимиляции;

2. Православная вера, вовлекающая в религию главное чувствилище человеческой души и не мирящаяся с формальной обрядностью и условным ханжеством;

3. Особенность русской государственной судьбы, которую «надо понять трепетом сердца и принять совестью и волею»;

4. Сила нравственного излучения, исходившая от «монархически чувствующего и водящего народа»;

5. Чуткая даровитость русских государей, религиозно осмысливающих своё служение и вдохновлявшихся верою в русский народ, а также любовью к нему⁷³⁰.

Таким образом, «величайшая и труднейшая загадка русской культуры» — согласие «стихийности свободы и свободолюбия русской души и русского духа» с «исторически данной формой государства» — разрешается на религиозно-духовном уровне сознания и социальности⁷³¹.

Как важнейшее социокультурное явление в истории России И.А. Ильин отмечает древнюю традицию «соединения и разделения церкви и государства»⁷³². По его мнению, в течение XIII — XVII вв., когда «закладывался фундамент русской культуры, складывался национально-творческий культурный акт, православной церкви пришлось определять и выказывать свое собственное лицо, а это имело прямое отношение к государству»⁷³³.

История России, отмечает Ильин, свободна как от цезаре-папизма, когда государь руководит и как первосвященник и как глава церкви, так и от папо-цезаризма, когда глава церкви одновременно является правителем и верховным главой государства⁷³⁴. Так, по католическому учению, папа римский имеет верховную власть над всем миром, ибо он ведет своё главенство от первоверховного апостола Петра. В католической церкви государи, императоры и короли являются наместниками папы римского в земных политических делах, его вассалами, поэтому им судятся, даже смещаются. Ещё Ю.Ф. Самариным было описано, каким образом Римский престол обосновывал такие притязания: «В католицизме господствовала та мысль, что церковь, предписывая своим членам их обязанности... отвечает в то же время за строгое их исполнение и в случае нужды прибегает к принудительным мерам... Поэтому она добивалась мирской власти»⁷³⁵. Православная же церковь всегда — в Московской Руси, в императорской России — понимала, пишет Ильин, что «только искреннее верование полноценно и что только свободное верование может быть искренним», поэтому не вмешивалась в дела политического правления⁷³⁶.

Православие в допетровской России мудро разрешило труднейшее задание — найти правильное соотношение между церковью и светскою властью, с которым не справилась Западная Европа, католицизм. Согласно древней русской традиции, церковь и государство гетерогенны, неодинаковы — по духу, положению, достоинству, цели и практическому образу действия, пишет Ильин. У церкви нет ни светской власти, ни меча; она заботится об откровении и занимается миссионерской деятельностью; она милует, учит, совершает таинство обряда, обосновывает догматы и отстаивает их, рукополагает священников, способствует Царству Божию на земле. Дело меча — не её дело, ни во время войны, ни в процессе обращения людей в свою веру, ни в наказание за злодейство или ересь⁷³⁷. Обычно меч и любовь, политика и обряд таинства — вещи для православного человека несовместимые, но при определённых обстоятельствах земной жизни, когда дело касается служения замыслу Божию, воин и монах, князь и митрополит объединяются, пишет Ильин⁷³⁸. Государство и церковь, великий князь и митрополит московский в течение многих поколений совместно заботились о своем народе, рука об руку боролись за освобождение Руси и церкви от монголо-татарского ига. В ходе истории возник и укрепился своего рода их «симбиоз»: православная церковь не пыталась присвоить себе мирскую власть, а великие князья и русские цари не пытались подчинить себе церковь¹⁴⁸. Происходил процесс взаимной поддержки при взаимной лояльности.

Для православного мировоззрения князь есть правоверный и благочестивый христианин. Он старается нести свою службу по-христиански, хочет служить царству Божию на земле, он выслушивает советы, как лучше поступить, ставит свою мирскую власть в услужение Богу. А церковь старается по совести напутствовать правоверного князя и способствовать в делах национально-православного государства.

Таким образом, Ильин описывает «симфонию властей» — «органический симбиоз между церковью и государством» — как совместную защиту: государством — своего христиански -верующего народа и святынь церкви, церковью — своей православной паствы, поддерживая при этом государство молитвой и советом. Он даёт образы идеи сослужения церкви и государства в Древней Руси: «Для государства — “пусть твое служение и твой меч будут как молитва”; для церкви — “пусть твоя молитва будет как сила и меч”»⁷³⁹. «Церковь учит, ведёт, наставляет, советует и помогает: укрепляет, благословляет и очищает; но не посягает, не властвует, не повелевает и не порабощает. Она блюдёт свободу... она — власть, но не от мира сего; она — духовник и ангел-хранитель, — пишет Ильин. — А государство бережёт, обороняет, покоит церковь и предоставляет ей всё необходимое; проверяет себя голосом церкви, ищет совета, духовного умудрения и совестной чистоты»⁷⁴⁰.

Рассматривая Покровский храм на Красной площади как символ российского социального сознания, Ильин отмечает, что в нём зодчие «осуществили блестящую идею дать единство в многообразии; соединить нечто невообразимо разнородное, максимально дифференцированное, особенное, богатое, изобилующее декором в одно целостное, единственное в своем роде», и тем выразили главную идею России: « ...беречь и сохранять единство, ценить индивидуальность, не подавлять её — дать человеку и народам возможность процветания в свободе и независимости и из каждого отдельно цветущего множества создавать великолепие единства»⁷⁴¹. В России признается принцип индивидуальности, и человек, даже политически не свободный, духовно и культурно свободен. Так будет и впредь, утверждает Ильин.

Таким образом, Ильин отмечает специфику российского общественного и государственного устроения, раскрывает его формирование на основе культурно-национального уклада и особенностей исторического развития. Дух свободы способствовал колонизации пространства и широкому общественному самоуправлению; государственная необходимость вынуждала к расширению и дисциплинировала стихийных, самовольных колонизаторов. Именно из этих двух побудительных мотивов — порыва к свободе и инстинкта самосохранения, из этих двух сил — центробежной и центростремительной, единства и множества, разъединённости и сплочённости — складывался исторически государственный строй России. Оценивая специфику социальной организации российского культурно-исторического типа, Ильин делает важный вывод: история России была и остаётся упорной борьбой между порывом к свободе и жёсткой государственной необходимостью, между склонностью к анархии и инстинктом национального самосохранения.

Глава 26.