Русский научный институт в Берлине

В октябре 1922 г. Ильины прибывают в Германию и отправляются в Берлин, где они проживут 16 лет и переживут новые потрясения.

В Берлине Ильин сразу же принимает активное участие в работе над созданием Русского научного института. «Я полагаю, что мне и нам (Франку, Бердяеву, Кизеветтеру) вернее, правильнее осесть в Берлине, где русского духовно-культурного очага ещё нет, где его надо создать, где для этого уже открыты и разработаны все пути и возможности и где мы уже каптированы целым рядом переговоров и соглашений,—отвечает из Берлина Иван Александрович приглашающему его в Прагу П.Б. Струве. — Здесь уже открывается нами философско-религиозная академия на средства американско-христианского союза и русский институт на средства голландско-христианского союза; последний институт научный и популяризаторский. При таком положении вещей набиваться всем в Прагу, где дело уже поставлено, было бы просто духовно-ошибочным шагом, не вызываемым никакими объективно-верными мотивами. Конечно — твёрдая валюта приятнее; конечно — легче там, где всё уже налажено; конечно — студенческий материал в Праге лучше; конечно — профессура в Праге квалифицированнее, деньги обеспеченнее... Всё это — не говоря о сердечном влечении к друзьям. Но — это всё не главные весомые в вопросах духовного строительства.

Но если, что не исключено и чего нельзя предвидеть, — здесь всё разлезется (ну хотя бы eventuell от Kommunisten-Putsch’a²⁶¹) и мы освободимся от принятых на себя обязательств, то мы, кораблекрушённые, постучимся, быть может, в Прагу, и роль наших пражских друзей будет выручающая. Вот что мы трое (Бердяев, Франк и я) считаем правильным, и о чём каждый из нас напишет Вам особо. Я изложил это по-своему; faciant aliter volentes²⁶².

Мы выехали из России столь же бодрые и духовнонапряжённые, сколь сидели там. Эти пять лет я считаю для себя не меньшею милостью Божиею, чем завершительное “изведение” из темницы. Я жил там, на родине совсем не потому, что “нельзя было выехать”, а потому, что Наталия Николаевна и я считали это единственно верным, духовно необходимым, хотя и очень опасным для жизни. Мы бы сами и теперь не уехали бы, ибо Россия в своём основном массиве — там там она болеет, там же находит и найдёт пути к исцелению. От постели больной матери, лежащей в беспамятстве и судорогах, — sua sponte²⁶³ не уезжают; разве только — оторванные и выброшенные.

Если Вы думаете, что там у нас был духовный застой, — то Вы глубоко ошибаетесь. Нет, там была огромная адская кузница духа; молот сатаны отбирал драгоценные камни от шлака и уцелевшие под его ударами получали новый луч — чёрный, в своём первоначальном, белом сверкании. Без этого чёрного луча — все души бессильны бороться с сатаною.

— чёрный, в своем первоначальном, белом сверкании. Без этого чёрного луча — все души бессильны бороться с сатаною.

Я каждый день благодарю Бога за то, что он приобщил меня этому трагическому процессу, этой сатанинской плавильне, исполненной мистериозно-космического значения. Это духовный опыт ohne seines gleichen²⁶⁴. И по приезде сюда мы чувствуем себя не заморенными обывателями, потерявшими пять лет жизни, а (страшно сказать) миссионерами, прошедшими через чистилище и обременёнными великою и, может быть, непосильною ответственностью. Может быть — мы малы, слабы, не справимся, но данное нам, взятое нами и заданное нам

— исключительно по своей значительности. И с болью смотрели мы оттуда, недоумевая, — почему так идейно пустынна и бесплодна русская эмиграция...

Будущее покажет, чем кто из нас бременеет; но “порожним” выехал только тот, кто при всяких условиях был бы не способен к духовному зачатию.

А пока немцы всемерно идут нам навстречу, поставили нас, изгнанных, в особливые условия (паспортные, налоговые, жилищные, академические) и уже заводятся переговоры об экстра оплачиваемых эпизодических курсах по-немецки в разных немецких университетах. Такими условиями было бы непозволительно пренебречь»²⁶⁵.

«Наш “изгнаннический” Берлин варит разные планы и затеи в 25 котлах, — продолжает делиться планами с П.Б. Струве И.А. Ильин. — Все хотим “фигурировать”; не вышло бы, что всего-навсего “рируем фигу”... Впрочем — я никуда не тороплюсь и больше всего хочу найти спокойные две-три комнаты и уйти в качественное созерцание и прилежное проращивание глубинных злаков»²⁶⁶.

К началу 1923 г. структура института сформирована. «Институт имеет 4 отделения: культурно-философское, правовое, экономическое и естественно-агрономическое. Задача его: дать русским о России духовно-научное видение и знание, т.е., прежде всего, произвести опыт национального само-осознания в беде и к возрождению, — отмечает философ в письме к А.В. Карташову. — Во главе стоят профессора, изгнанные этой осенью из Москвы и Петрограда. Философско-религиозная интенция преобладает, но есть и вечно-слепые атеисты типа Прокоповича»²⁶⁷.

17 февраля 1923 г. на открытии Русского научного института в Берлине декан юридического факультета²⁶⁸ профессор Ильин произносит программную речь «Проблемы современного правосознания»²⁶⁹, в которой определяет современную эпоху как «эпоху великого духовного разоблачения и пересмотра», а главную причину мировых потрясений — духовное оскудение, вырождение духовной культуры человека²⁷⁰. «Разложение современного правосознания так велико, и коренится оно столь глубоко, что продолжение этого процесса грозит гибелью всей цивилизации и всей культуре... Необходимо поставить перед собою задачу верного воспитания верного правосознания в наших детях и детях наших детей; чтобы избавить их и их внуков от того горя и того стыда, в котором ныне медленно сгорают наши души... Пусть главным источником нашего вдохновения в этом трудном и ответственном деле будет глубокая и предметная любовь к нашей чудесной и страдающей России!»²⁷¹.

Профессор Ильин читает на русском и немецком языках ряд курсов: энциклопедия права, история этических учений, введение в философию, введение в эстетику, учение о правосознании и другие. Он становится всё более известен в европейских научных и культурных кругах. В 1924 г. русского учёного избирают членом-корреспондентом Славянского института при Лондонском университете. В 1926 г. Ильина приглашают в Кёнигсбергский университет для прочтения публичного доклада «О правосознании и правопорядке в современной России». С тех пор он, наряду с преподаванием в Русском научном институте, выступает с публичными лекциями в самых разнообразных аудиториях Европы — в Германии, Швейцарии, Франции, Бельгии, Чехословакии, Австрии, Югославии, Латвии, Эстонии... Основные темы лекций: энциклопедия права, история этических учений, методология юридических наук, система этики, введение в философию, введение в эстетику, история греческой философии, философия немецкого идеализма, логика, философия религии, учение о правосознании, философия Гегеля, религиозная идея восточного православия, о духовных причинах революции в России, современная русская изящная литература, сущность и судьба коммунизма, о формах государственного устройства, основы советского государства. За время, с 1926 по 1938 гг., Ильин выступил в европейских аудиториях около 200 раз на русском, немецком и французском языках. Его статьи выходят в разных эмигрантских изданиях — «Возрождение», «День русского ребёнка», «Новое время», «Новый путь», «Православная Русь», «Россия», «Русский инвалид», а также в германской и французской прессе.

Иван Александрович, считающий себя белым воином с дней попытки Л.Г. Корнилова остановить скатывание России в пропасть революционной братоубийственной войны, по приезде в Берлин сразу же устанавливает связь с вождём белого русского воинства Петром Николаевичем Врангелем. Он отправляет Главнокомандующему Русской армии письмо: «В армии, руководимой Вами, мне всего дороже её живое вдохновение, уже превратившееся в волевой характер. Это вдохновение в корне своём религиозно; этот характер в строении своём рыцарственен. История человечества обогатилась новым орденом; Россия рухнула потому, что такого ордена у неё не было; без такого ордена Россия не возродится; падение большевиков и конец революции не должны быть концом его, но укреплением. Идея этого ордена должна быть осознана, выговорена, раскрыта во всей её государственнопатриотической силе. В разложении мировой политики, культуры и религиозности — это гнездо духовного здоровья. Драгоценнее всего — блюсти его внутренний, вполне не насилуемый и вполне необходимый рост. Я сам — глубоко убеждённый монархист; я считаю подлинную монархию одним из самых чудесных достижений духовной жизни. И в то же время я считаю глубоко правильною позицию Главного Командования в этом вопросе: бутон не расковыривают, он расцветает сам; и когда расцветёт — явит красоту»²⁷². Действительно, Пётр Николаевич оказался духовно и идейно близок Ильину, они стали единомышленниками. И когда 1 сентября 1924 г. Главнокомандующий П.Н. Врангель преобразовал кадры Русской армии в зарубежье в воинское братство, названное «Русским Общевоинским Союзом», Иван Александрович установил с ним тесное сотрудничество. Для белых русских воинов он становится как бы внепартийным идеологом Белого движения. Позже Ильиным была написана статья «Что такое Русский Общевоинский Союз»²⁷³.

В начале 1927 г. Ильин инициирует переписку и с Иваном Сергеевичем Шмелёвым, в творчестве которого он увидел

глубоко русское явление. Философ первым отправляет писателю письмо: «Из самой сердечной и духовной глубины шлю Вам благодарность за чудесный рассказ “Свет разума”. Это самое необходимое, это самое живое, это незабываемое! Истинное искусство всегда философично, всегда метафизично и религиозно — горит, и жжёт, и очищает душу. Я не один раз перечитал Ваш рассказ; и душа плакала слезами умиления; а воля крепла. “Сухая слезинка, выплаканная во тьме беззвучной”... Это не слова, а осиянные, пророческие глаголы. Да утешит и да соблюдёт Вас Господь! Так хотелось бы иметь все Ваши творения.

Мы не встречались с Вами, но я давно духовно люблю Вас и горжусь Вами. Жена моя, Наталия Николаевна шлёт Вам привет. С новым годом!

Ваш И.А. Ильин. 1927.1.19.

Berlin — Wilmersdorf Sudwestkorso 18 Parterre»²⁷⁴.

И.С. Шмелёв мгновенно откликается: «Дорогой Иван Александрович! Большим, истинно светлым чувством отозвалось в моей душе письмо Ваше. Всегда хорошо на душе, когда получаешь отклик, подтверждение, что не впустую твоя работа, что словом пробуждается доброе... Но когда слышишь привет и похвалу от человека, которого почитаешь, которому глубоко веришь, которым восхищаешься и гордишься... — у меня нет слов сказать всё, что я вижу и чувствую в Вас! — тогда крепнет и утишается душа. Не раз, не раз порывался я написать Вам, приветствовать Вас за стойкость, за блеск дарованья Вашего, за мужество в борьбе, за великую честность перед Россией, за высокую и одухотворённую человечность — русскость! За ту горькую и такую нужную нам всем правду, которую Вы ищете, находите и поясняете всем. Вы один из первых — нужнейших родине, нет, Вы - исклю-чительнейшее, сколько я могу чувствовать, явление, светлейшее — в страшном и подчас великом разнобое, царящем в эмиграции — и повсюду. Я вас так (!) чувствую! Вы не страшитесь вскрывать гнойники интеллигентщины (всё ещё!) русско-интернациональной, хронической болезни, одурь-дурман и — ложь! И много зато у Вас врагов. Но, — знаете Вы и сами, — и друзей, невидных сейчас, пока, — много! И будет всё больше. Да, Вы такой — единственный у нас. И что важно

— с таким блеском, с таким искусством живого и яркого слова, с такой широтой и духовной глубиной знаний! Для меня несомненно, что Вам выпала — и по праву! — доля высокая

— представительствовать за Россию, за духовные её ценности, — наследие от лучших из тех, кто эти ценности обрели в ней, развивали, очищали, вносили в жизнь мира. Воистину, за эти ценности должно душу свою отдать. И защищать их, — Божье дело, — Крестом — Мечом! Понятен мне весь фальшивый вой-вопль, поднятый слева, и вся эта эквилибристика, с опорой на Закон Христов! — вплоть до Бердяева! Понятно всё, — страх за содеянное понятен, и “круговая порука” в шулерстве. Непонятно лишь буквоедство и софистика гг. философов. Не могут понять, что и “всему применение бывает”! И если, для меня, самая математическая истина, применённая к живому, к вечно формирующемуся духу, губит его, я обязан эту формальную истину отвергнуть. Ибо — не в лаборатории я и не у доски, а при живом! И — живу, и сам, мучаясь и принося жертвы, ищу истину. Великая свобода дана нам, великая carte blanche — глубина безмерная: “Суббота — для человека!” И всякий меч, да, Крестом осиянный, направленный против Зла — сам — Крест! Правда — в людях, не книжная. К людям Христос пришёл и не книжное принёс, а — жизнь, именно

— Свет Разума. Так я чувствую. Иначе — рабы умствований и... похоти! Этого иным нужно. И — пугают, и путают умы. И давно запутались. И — про себя-то — говорят: немножко ещё попутаем, а там — “оттянем”. От-тя-нуть — иным хочется. Ибо — страх. Ибо — чувствуют. Тошна до ужаса — неизбывае-мая человечья подлость. Нехристиане, никакие христиане, когда полезно, за Христа хватаются, дьявольски во Христа облекаются! Чего — дальше?! Одно ясно: “собаки лают, значит едем!”

Вы простите меня. Говорю, м.б., как язычник. И одно утешает: ведь к язычникам тянулся Христос, и — “с мытарями и грешниками” трапезовал. Не приемлю “святости” иных, непогрешимости их. Сам ищу, и совесть говорит мне: кривою дорогой — дальше иди прямей!

Вы ревнуете о России и её Правде. И если бы народ наш всего знал Вас, он сказал бы: благослови, Господь!

Я не мыслитель, не политик. Я — русский человек и русский писатель. И я стараюсь прислушиваться к правде русской, т.е. к необманывающему, к совестному голосу духа народного, которым творится жизнь. Я принял от народа, сколько мог, — и что понял — стараюсь воссоздать чувствами. И в этом деле столько созвучного нахожу в творчестве-деле Вашем! И Ваше письмо поэтому для меня великая радость!

Будьте здоровы, бодры, крепки, несокрушимы! Славьте Россию, громите палачей её, не сдавайте “Крепости”! Учите интеллигентщину, образуйте из молодых — подлинно русских людей, — настоящую русскую здоровую интеллигенцию — духовных водителей и работников для России»²⁷⁵.

Так началась и не прекращалась всю жизнь переписка двух русских гениев, всё своё творчество посвятивших будущему возрождению Великой России. Почти через год, осенью 1927 г., произошла их первая встреча: «Милый и дорогой Иван Сергеевич! Незабываемо для меня впечатление от нашего свидания! Я по-новому увидел строгую, скорбную и вдохновенную силу Вашу. Я не знал издали, что в Вас столько грозы и муки: в писании они тонут в нежной и сияющей глубине; в беседе — лучи светят сквозь бурю. Храни Вас Господь! Пишите и жгите; но не перегорайте сами!»²⁷⁶ Во всех тяжёлых испытаниях, которые ждали их во множестве впереди, два великих патриота, «два Ивана, российских сына»²⁷⁷ всегда находили поддержку друг У друга.

Глава 14.