Приложение ко 2-й главе. Приложение 1. «Эстетическое расположение» и «расположение» в фундаментальной онтологии Хайдеггера
По ходу обоснования важнейших понятий «онтологии эстетических расположений» нельзя обойти вопрос об отношении смыслового содержания «эстетического расположения» к «расположению» в истолковании М. Хайдеггера. Заметим, что нами движет не историко-философский интерес к хайдеггеровской концепции «расположенности» Присутствия, а стремление придать большую ясность ключевому для нас концепту «эстетического расположения» через процедуру его сопоставления с тем значением, которое экзистенциал «расположение» получил в трактате «Бытие и время» [31]. На фоне хайдеггеровского экзистенциально-онтологического анализа «расположения» специфика эстетической данности Другого в ее онтологической и эстетической составляющей получит большую ясность и определенность.
а) Расположение у Хайдеггера.
Экзистенциал «расположение» Хайдеггер вводит в 29 параграфе «Бытия и времени». Напомним, что для Хайдеггера «в расположении экзистенциально заключена размыкающая врученность миру, из которого (из мира. — С. Л.) может встретить задевающее» [32]. Следовательно, суть расположения в том, что оно (вместе с пониманием и речью) «размыкает», а «размыкание» есть то, что конституирует Присутствие как Присутствие: «Сущее, которое по своей сути конституируется бытием-в-мире, есть само всегда свое «вот». <...> Это сущее несет в самом своем бытии черту незамкнутости. Выражение «вот» имеет в виду эту сущностную разомкнутость. Через нее это сущее (присутствие) в одном целом с бытие-вот мира есть «вот» для самого себя. <...> Присутствие от печки несет с собой свое вот, лишаясь его оно не только фактически не есть, но вообще не сущее этой сущности. Присутствие есть своя разомкнутость» [33] .
Анализом «Присутствия как расположения» (п. 29) Хайдеггер открывает рассмотрение «Экзистенциальной конституции вот» (раздел А. пятой главы: «Бытие-в как таковое»). Экзистенциальный анализ расположения имеет своей целью показать, что «сущее с характером присутствия есть свое вот таким способом, что оно, явно или нет, в своей брошенности расположено. В расположении присутствие всегда уже вручено самому себе, себя всегда уже нашло, не как воспринимающее себя-обнаружение, но как настроенное расположение» [34].
В п. 29 Хайдеггер, в соответствии с общей методологической линией анализа Dasein, вводит два термина для обозначения одного и того же феномена; в интересующем нас случае он говорит о «расположении» и «настроении», удерживая (терминологически) образом центральное для «Бытия и времени» онтологическое различие сущего и бытия (различие онтического и онтологического, экзистентного и экзистенциального). Уже первое предложение п. 29 гласит: «То, что мы онтологически помечаем титулом расположение онтически есть самое знакомое и обыденное: настроение, настроенность». То, что онтически дано как настроение, Хайдеггер подвергает онтологическому анализу. Этот анализ обнаруживает, что «...настроение открывает, «как оно» и «каково бывает» человеку. В этом «как оно» настроенность вводит бытие в его «вот». <...> Кажет себя чистое «так оно есть», откуда и куда остается в темноте.» <...> ...Это «так оно есть» мы именуем брошенностью этого сущего в его вот, а именно так, что оно как бытие-в-в-мире есть это вот.»[35]
б) Расположение в его «явности» и «неявности» (онтология эстетических расположений как феноменология «явных» расположений Другого).
Спросим теперь, в чем же состоит сходство и различие понятий «расположение» и «эстетического расположение»? Прежде чем ответить на этот вопрос заметим, что проведение указанного различия осуществляется нами на фоне признания хайдеггеровского понимания человека как Присутствия, а Присутствия (бытия-вот) как расположения, то есть как место-имения, место-место-расположения Бытия. Для нас, как и для Хайдеггера, анализ расположения Присутствия (Dasein) есть анализ онтологический, а не, скажем, психологический или антропологический. Расположение не есть то, чем человек «обладает», не есть то, что он может иметь или не иметь, так как присутствовать (по мысли Хайдеггера) — это и значит как-то располагаться, быть расположенным (=брошенным, введенным в «вот» фактичности бытия в мире); «располагаясь» в мире человек всегда уже принадлежит Бытию, из него он расположен-настроен, из него он понимает и артикулирует в речи свое расположенное понимание [36].
Теперь перейдем к рассмотрению тех пунктов, в которых наш подход к расположению отличается от подхода, реализованного Хайдеггером.
1) Вслед за Хайдеггером мы готовы повторить: Присутствие всегда уже как-то расположено, но в то же время мы должны спросить: всегда ли Присутствие знает о том, что оно расположено? Ответ будет отрицательным. Очень часто человек не знает о том, что он «расположен», то есть не обнаруживает себя как «настроенного» определенным образом. О том, что он «как-то» расположен, человек знает в своих настроениях (то есть в таких расположениях, которые осознаются им как такие-то настроения, состояния [37]), то есть он знает об этом тогда, когда у него есть какое-то особенное расположение с эмоциональным знаком «плюс» или «минус». Только тогда, когда человек имеет дело с «каким-то» расположением (настроением), он отдает себе отчет в том, что он «расположен» («не расположен»), «настроен» («не настроен»). И если для Хайдеггера важно подчеркнуть, что «присутствие всегда уже как-то настроено»[38], то для нас важно акцентировать внимание на том, что «всегда уже настроенность» Присутствия — есть вывод из онтологической аналитики настроений, в то время как непосредственно нам даны лишь те расположения; которые замечены человеком как «такие-то-вот» настроения.
«Частая затяжная, равномерная и вялая ненастроенность», на которую ссылается Хайдеггер как на «настроение», если только она (в качестве ненастроенности) не попала в поле внимания Присутствия, не есть (феноменально) настроение (расположение): то, что не кажет само себя как настроение — не есть настроение. Несознаваемая Присутствием ненастроенность есть настроение (расположение) только для философско-онтологической рефлексии над расположенностью Присутствия, которая уже установила, что Присутствие из-начально расположено и нацелено на выявление его онтологического смысла. Не замечающая себя ненастроенность онтически не есть не-настроенность как настроение. Если же ненастроенность замечена нами и воспринята как особое настроение, то в этом случае она будет фиксироваться как «тягостное настроение», как «рассеянность», как «тоска» или как «расстройство»... Пожалуй, если спросить человека, в каком настроении он сейчас находится, то во многих случаях он так или иначе («как-то», «как-нибудь на него ответит, но этот ответ не будет словом самого настроения, не будет его заявлением о себе.
Таким образом, в узком смысле о расположении (о расположении как опыте расположенности) можно говорить тогда, когда оно оказалось замечено человеком, когда настроение обратило на себя внимание и открылось ему в качестве такого-то-вот настроения, когда он понял себя как так-то и так-то настроенного (расположенного). Соглашаясь с хайдеггеровским тезисом о всегдашней расположенности Присутствия, мы хотим подчеркнуть, что расположение не всегда есть феноменально «явное» («явленное») расположение (то есть настроение), и что Хайдеггер не обращает особого внимания на это различие в употреблении термина «расположение» и использует его и в значении экзистенциального априори, и в значении настроения как расположения, которое дано, открыто человеку.
При этом сам Хайдеггер, когда он хочет детальнее разъяснить суть такой «бытийной черты» Присутствия как «расположение», прибегает к анализу феноменов «страха» и «ужаса», то есть к анализу «явных» расположений (расположений-настроений), в которых всегда-уже-расположенность человека опознана им как некоторое «общее чувство», как особенное «расположение духа». Отдельное расположение (модусы расположения, например, страх) у Хайдеггера раскрывает (размыкает) брошенность (фактичность) человеческого существования, «врученность» человека «миру» только потому, что Присутствие всегда уже расположено, всегда уже разомкнуто в мир (разомкнуло мир). Все сказанное с необходимостью ведет нас (в видах задач, которые стоят перед онтологической эстетикой как феноменологией эстетических расположений) к необходимости акцентировать различие «явной» и «неявной» расположенности Присутствия. У Хайдеггера, — хотя специально этот момент им не артикулируется [39], — речь идет о расположении (настроении) в двух смыслах:
1) как о «конститутивном способе быть своим вот», о «бытийной черте» бытия-вот, «сущностно экзистенциальном способе быть»[40], о расположении как об экзистенциальном априори;и
2) как о вы-явленном, «явном» для человека расположении, о «настроенном расположении».
Это различие имеет для нас принципиальное значение, поскольку оно очерчивает область расположенности Присутствия, которую мы отнесли к области эстетических расположений, отделив «эстетическое расположение» от расположения как «бытийной черты» Присутствия.
Хайдеггер, конечно, знает об этом различии, но в «Бытии и времени» им не руководствуется, так как его интересует расположение как конститутивный для Присутствия «способ быть своим вот». Что же касается проделанного им в трактате анализа таких «явных» расположений как настроения «страха» и «ужаса», то он подчинен задаче экзистенциальной аналитики Dasein (Присутствия), а не задаче рассмотрения явных расположений как их особого региона.
Совсем иначе работает наше внимание тогда, когда основной задачей оказывается феноменологическая аналитика тех настроений, которые явственно захватили Присутствие. Область явных расположений как раз и представляет собой область интересов онтологической эстетики[41]. Если расположения страха и ужаса интересуют Хайдеггера не сами по себе, а лишь как средство феноменального раскрытия экзистенциальной осново-структуры Присутствия, то наше внимание фокусируется на самих этих расположениях как событиях чувственной данности другого.
С задачей проведения экзистенциальной аналитики Присутствия как таковой (аналитики, нацеленной на выявление его базовых структур) связано и то обстоятельство, что Хайдеггер оставляет без внимания возможности, которые анализ расположения как размыкания Присутствия в его брошенности предоставляет эстетике. Брошенность Присутствия раскрывается Хайдеггером как его фактичность, как «так оно есть и имеет быть». Поскольку фактичность следует понимать как способ бытия сущего уже втянутого в экзистенцию, то понятие фактичности связывает сущее и Бытие, сущее и Другое. Расположенность — это выдвинутость в Бытие (в Другое в модусе Бытия), это то, что делает сущее «человек» Присутствием. Важно то, что через Присутствие Другое оказывается расположенным в «неприсутствиеразмерном сущем», которое тем самым оказывается — в точке эстетического события — место-имением Другого, а потому и «присутствиеразмерным сущим» (Хайдеггер такого вывода не делает, но мы его делаем, отправляясь от со-расположенности человека-и-вещи в хронотопе эстетического события). Хайдеггер отмечает, что «фактичность не эмпирия чего-то наличного в его factum brutum, но втянутая в экзистенцию, хотя ближайшим образом оттесненная бытийная черта присутствия. Так оно есть фактичности никогда не обнаруживается созерцанием.» [42] Таким образом, во-первых, «эмпирия чего-то наличного», втянутая в экзистенцию, перестает быть голой эмпирией, входит в расположение Присутствия (в поле присутствия человека как места открытого Другому, места, в котором имеется Другое), а во-вторых, эта фактичность «ближайшим образом оттеснена», то есть втянута в экзистенцию так, что экзистенциальная основа «эмпирии» не выявлена, а, напротив, скрыта, «спрятана» в «падении присутствия».
Однако фактичность Присутствия (втянутость эмпирии в экзистенцию, в том числе втянутость в экзистенцию душевно-телесного, эмпирического человека) далеко не всегда скрыта, оттеснена его падением в мир сущего; время от времени человек (например, в таких приоритетных для Хайдеггера феноменах как страх или ужас) имеет дело с фактичностью собственной брошенности в свое «вот», в «так вот оно есть». И тут вещи очевидным для Присутствия образом кажут себя не в своей подручности или наличности, а в своей вовлеченности в экзистенцию в качестве того, что «угрожает», «страшит», «ужасает». Здесь открывается широкое поле для онтолого-эстетического анализа расположений, которые можно назвать «явными» расположениями, расположениями, в которых Присутствие оказалось явственным для него образом брошено в «так оно есть» своей фактичности, а лучше сказать, оказалось поставлено перед условной или безусловной данностью Другого.
Вещи («эмпирия чего-то наличного»), втянутые в расположение Другого, в экзистенцию, превращаются из неприсутствиеразмерных вещей в присутствиеразмерные вещи. Как втянутые в экзистенцию они оказались (как и человек) местом присутствия Бытия. В этом (эстетическом) «направлении» Хайдеггер свое рассуждение о «присутствии как расположении» не развивает, нам же оно представляется (в видах разработки онтологии эстетических расположений) тем концептуальным руслом, двигаясь в котором можно осмыслить понятие «расположения» в онтолого-эстетическом ключе. Таким образом, поскольку чувство и вещь берутся не в аспекте их наличности, а в аспекте их вовлеченности в расположение, постольку в горизонте данности в них Бытия (Другого), мы можем говорить о философской эстетике как феноменологии эстетических расположений, для которой существенна не только онтологическая подоплека того или иного расположения, но и описание того чувства и той вещи, «в которых» Присутствие поставлено перед своим «вот». Хайдеггер, как кажется, сознательно опускает вопрос об онтической предрасположенности Присутствия и неприсутствиеразмерных вещей к «вовлечению» в те или иные расположения, а если и говорит о таких «предрасположениях», то лишь походя, вскользь.[43] Что касается онтологии эстетических расположений, то для нее анализ этих предрасположений имеет существенное значение. Вещи и люди некоторым образом могут быть онтически предрасположены к тому, чтобы быть захваченными тем или иным расположением (настроением). Если рассматривать их в перспективе их возможной вовлеченности в то или иное расположение, то такое описание и анализ фактичности будет законным моментом онтологии эстетических расположений. Только что упомянутая предрасположенность будет рассмотрена нами ниже под именем «преэстетической» расположенности вещи и человека. О «преэстетических» (пред)расположениях речь может идти поскольку, поскольку мы говорим о тех вещах, которые уже «размечены настроениями», которые уже показали себя как «эстетические», то есть как особенные, отмеченные своей втянутостью в Другое.
в) Эстетическое расположение как явное расположение в его особенности и самозамкнутости.
Продолжим наши усилия по вычленению из экзистенциально-онтологической трактовки расположения того, что мы называем «эстетическим расположением». Выше мы отделили явные расположения от неявных и связали эстетические расположения с областью явных расположений. Теперь попытаемся уже внутри «явных» расположений отделить эстетические расположения от неэстетических.
Для начала выясним, какие различения в области «явных» расположений делает сам Хайдеггер. Для Хайдеггера человек по способу своего бытия настроен мета-физически, он всегда уже расположен в мире, всегда как-то присутствует в нем. Эта исходная метафизическая настроенность Присутствия сказывается в настроениях, которые им осознаются, то есть в явных, само-явленных расположениях. Эти последние разделяются Хайдеггером на простые модусы расположения (в качестве примера Хайдеггером рассматривается «модус» страха), и основорасположения (из которых Хайдеггер подробно рассматривает «фундаментальное настроение» ужаса). Модусы расположений могут иметь свои «модификации» (так страх может представать в модификациях «испуга», «жути», «ужаса», «застенчивости», «стеснительности», «боязливости», «ступора»[44]). Каждый модус и модификация Присутствия как расположения есть, конечно, особое настроение (расположение), поэтому ужас, будучи модификацией такого настроения как страх, выступает как основорасположение, из которого феномен «страха» только и может быть понят онтологически основательно. Основорасположения (а Хайдеггер — «в общем» — признает их возможную множественность) размыкают Присутствие «отличительно», поскольку уединяют его и ставят пред разомкнутостью как таковой перед чистой возможностью присутствия в мире. «Это одиночество возвращает присутствие из его падения и показывает ему собственность и несобственность как возможности его бытия. Эти основовозможности присутствия, которое всегда мое, кажут себя в ужасе словно на самих себе, незаслоненно внутримирным сущим, за которое присутствие ближайшим образом и обычно цепляется» [45].
Таким образом, «основорасположения» имеют безусловный, а «просто расположения» условный характер, поскольку в последних «само Бытие» равное «ничто и нигде» как чистая возможность человеческого присутствия в мире заслонено внутримирным сущим. Всякое расположение размыкает каждый раз полное бытие-в-мире по всем его конститутивным моментам (мир, бытие-в, самость)[46], но не всякое расположение делает это по настоящему основательно, фундаментально, исходно.
Отправляясь от этого различения можно предположить, что множество настроений, выходящих за рамки разобранного Хайдеггером отличительного расположения ужаса, и некоторые другие расположения упомянутые Хайдеггером на страницах «Бытия и времени»[47], следует, по Хайдеггеру, отнести к просто расположениям как модусам исходного мета-физического настроения-расположения человека.
Основным и онтологически обоснованным делением явных расположений у Хайдеггера надо признать двухчленное деление на просто расположения и основорасположения (у Хайдеггера в качестве таких «фундаментальных» настроений получили свое феноменологическое описание ужас и тоска[48]).
Но в каком же отношении находится это деление явных расположений, обнаруженное в хайдеггеровском анализе Присутствия, с тем, что мы определили как «эстетическое расположение»? Можно ли говорить о совпадении области явных расположений с областью эстетических расположений? Нет, нельзя. Далеко не в каждом явном расположении человеку дано (дано непосредственно, в чувстве, а не в понятии) Другое. В каждом явном расположении (настроении) раскрыто-разомкнуто Присутствие, но не в каждом из расположений явлено Другое. Мы же изначально очертили область эстетического как область встреч с другим как с чем-то особенным в наших чувствах.
Хотя без присутствия Другого невозможно никакое расположение человека в мире, но далеко не в каждом расположении человек непосредственным образом имеет дело с Другим как с открытым в своей другости как особливости захватившего его чувства, восприятия, состояния. Повседневная озабоченность протекает в форме смены самых разнообразных настроений: кратковременных и долговременных, выраженных сильнее или слабее... Все эти настроения — суть те модусы расположенности Присутствия, которые сопровождают (когда сопровождают!) человеческую жизнь в ее заботах и «делах», и такие «сопроводительные» настроения не имеют самостоятельного значения, а потому и не могут быть признаны эстетическими расположениями. У Хайдеггера, например, упоминаются такие настроения как «уравновешенность», «расстройство», «затяжная, равномерная и вялая ненастроенность», «приподнятость» «веселость», «радость», «воодушевление»... Это всё настроения, которые возникают «по ходу дела», которые могут требоваться от нас «делом», вызываться им, исходить из «интересов дела». Они могут помогать или мешать нам и мы можем попытаться волевым образом «преодолеть» или «сформировать» (ради достижения успеха в каком-то деле) эти настроения. Что же позволяет отделить эти расположения (настроения) от эстетических расположений? Прежде всего, то обстоятельство, что «просто расположения» — это каждый раз особые, но не особенные расположения, что они имеют вполне определенную причину (какое-то дело, то, чем человек озабочен; предстояние «дела» формирует и отправляет запрос на определенное настроение, удачи и промахи сопровождающие «дела» в свою очередь также сказываются на нашем самочувствии-настроении) в то время как эстетические расположения никогда не могут быть объяснены простым указанием на явление, обстоятельство как на причину того или иного расположения. Кроме того, неэстетические настроения сами по себе не находятся в фокусе внимания человека, когда человеком владеет какое-то дело, какая-то забота, какое-то желание, в то время как эстетическое расположение самодостаточно и целиком захватывает его. Эстетическое расположение всегда событие, изменяющее способ бытия Присутствия, переводящее его в эстетический регистр существования.
Таким образом, от «фоновых» настроений мы отличаем эстетические расположения, специфика которых такова, что в них сами чувства, сами вещи, входящие в расположение «занимают» человека силой своей Другости, особенности[49]. Следовательно, эстетические расположения отличаются от прочих расположений как особенные, полные особенных чувств, как расположения, маркированные своей условной или безусловной другостью и отделенные для нас от обычных, повседневных настроений Присутствия. В этом смысле все эстетические расположения (не только ужас) можно назвать отличительными расположениями постольку, поскольку в них центром внимания становится само чувство, в котором (и которым) кажет себя Другое в том или ином своем модусе. Причем одни эстетические расположения даны нам как относительно особенные, а другие как абсолютно особенные, что делает оправданным их деление на условные и безусловные расположения. Эстетические расположения включают в себя все «основорасположения» (у Хайдеггера описано только два таких расположения — ужас и тоска), то есть все безусловные расположения и те из «простых» расположений, которые несут на себе печать «особости», Другости.
Эстетические расположения — это расположения, через фактичность которых просвечивает Другое, благодаря чему простая наличность вещей и ощущений преобразуется в эстетическую данность с самопроизвольными эффектами отталкивании-от сущего («отшатывания») или влечении-к сущему («притяжения»). Эстетические расположения — это расположения, сочетающие чисто эстетическую (=онтологическую) заинтересованность в них человека как Присутствия (включенного в расположение Другого) с незаинтересованностью в чем-либо помимо чувственной данности Другого.