Размышления о призвании

Вопрос: Ваше представление о счастье?

Карл Маркс: Борьба.

Весенним солнечным днем к зданию городской мэрии города Трира быстро шел коренастый черноволосый, счастливо улыбающийся человек. На руках он держал запеленатого младенца. Через несколько минут он предстал перед чиновником, который, задав подобающие в таких случаях вопросы, привычно заскрипел пером по бумаге:

«В году тысяча восемьсот восемнадцатом, седьмого мая, в четыре часа пополудни передо мной – государственным служащим гражданской мэрии Трира в округе Трир – явился господин Генрих Маркс, тридцати семи лет, проживающий в Трире, по профессии адвокат высшей апелляционной коллегии, показал мне ребенка мужского пола и заявил, что этот ребенок произведен на свет пятого мая в два часа утра от господина Генриха Маркса, адвоката по профессии, проживающего в Трире, и его жены Генриетты Пресборк, что этого ребенка они пожелали назвать Карлом».

Поставив подпись, чиновник передал в руки отца свидетельство о рождении, не подозревая, что это – исторический документ, узаконивший появление на свет человека, который по достижении зрелого возраста вынужден будет покинуть родину и который больше чем кто-либо другой ее прославит.

Не подозревал, конечно, об этом и счастливый отец. Он возвращался домой, спешил к небольшому двухэтажному дому на Брюккенгассе, 664, и еле успевал отвечать на вежливые поклоны и приветствия встречных.

Генриха Маркса знали и уважали в этом городе за высокую образованность, безупречную честность, доброжелательность, за готовность помочь безвинно попавшему в беду человеку – помочь всеми своими «юридическими талантами». Будучи выходцем из семьи раввинов, Генрих Маркс, единственный из всех своих родственников, нашел в себе мужество порвать с иудаизмом и принять лютеранство. Это был шаг, свидетельствующий о желании выйти за замкнутые рамки еврейской культуры, а также облегчить судьбу детей.

В доме Марксов религиозный культ почитался умеренно. Больше поклонялись Вольтеру, Шиллеру, Расину, Руссо, Локку, Лейбницу, Гете, Лессингу, Спинозе, Канту. Генрих Маркс впитал в себя щедрое наследие европейской культуры и дал его в наследство своему любимому сыну Карлу. Благодаря этому многочисленные таланты, «положенные музами в колыбель Маркса» (Меринг), сызмальства получили полный простор для своего развития.

Счастливым подарком судьбы для юного Маркса явилось то обстоятельство, что его семья была дружна с семьей тайного советника барона Людвига фон Вестфалена. Трое из этого семейства прочно вошли в его жизнь: это прежде всего сам глава семейства, ставший Марксу вторым отцом, затем его младший сын Эдгар – добрый товарищ мальчишеских игр и гимназических увлечений (в конце сороковых годов он одно время примыкал к Союзу коммунистов) и, наконец, сестра Эдгара Женни – будущая жена Маркса и верный спутник жизни[1].

Людвиг фон Вестфален представлял собой колоритную фигуру. Потомок именитых шотландских и немецких дворян, он был одним из образованнейших людей своего времени, большим любителем поэзии. И если отец знакомил Карла с Вольтером и Расином, то Людвиг фон Вестфален читал ему (а также Женни и Эдгару) Гомера и Шекспира, которых он знал наизусть. Именно старик Вестфален привил Марксу вкус к поэтическому слову, развил его эстетические задатки. От него же Маркс впервые услышал о Сен-Симоне.

Вероятно, Вестфален впервые настроил мысль Маркса на социальные мотивы, пробудил критическое отношение к существующим порядкам. Не случайно свой дебют на поприще науки – докторскую диссертацию – Маркс посвятил ему как «дорогому отцу и другу». В посвящении он характеризует Вестфалена как человека, «который приветствует всякий прогресс времени с энтузиазмом и серьезностью, присущими истине», который «никогда не отступал в страхе перед мрачными тенями ретроградных призраков». Несомненно, что в «старом вестфаленском доме» юный Маркс находил не менее богатую духовную пищу, чем в собственной семье или в гимназии.

Гимназия сама по себе не могла дать Марксу особенно много в смысле духовного развития. Гимназическая система обучения того времени велась в «старых, добрых традициях» долбежки и натаскивания в знаниях. Учителя больше всего ценили в гимназистах способности к бездумному запоминанию и точному воспроизведению готовых знаний: богословских текстов, исторических фактов, математических формул. Лучшим учеником считался тот, кто мог без запинки пересказать заученное и красивым почерком вывести непреложные истины священного писания. Самостоятельность суждений, смелый полет фантазии, оригинальный подход к решению задач – все это считалось скорее недостатком, чем достоинством.

Гимназическая система обучения не столько развивала личность, сколько подавляла ее. Она могла привить не любовь к наукам, а скорее отвращение к ним, как к собранию скучных догматов. Бесспорность, безусловность, абсолютность преподаваемых знаний развращает ум учащихся, развивает леность и паразитизм мышления, привычку повторять чужие мысли, поклоняться тому, чему «принято» поклоняться. Школа, таким образом, подрывала авторитет науки в глазах учащихся, ибо прививала авторитарный характер мышления – мышления в канонах «иже не преступишь». Вместо верности истине она воспитывала веру в непреложность прописных истин. Вместо исследовательского «мучения мысли» в поисках самостоятельных решений она предлагала муку бессмысленного заучивания.

Трирская гимназия, в которой учился Маркс, могла считаться одной из лучших, так как в ней господствовал более или менее либеральный дух. Среди гимназических учителей Маркса были довольно известные в своей области личности, например Иоганн Гуго Виттенбах (директор гимназии) – приверженец идей французских просветителей, историк Трира, гордый личным знакомством с самим Гёте. Он стремился воспитывать в своих питомцах «священную веру в прогресс и облагораживание». Под подозрением у полиции находился учитель математики и физики Иоганн Штейнингер.

Однако существенным образом изменить характер, цели и методы преподавания эти педагоги, конечно, не могли. Прусское правительство зорко следило за благопристойностью образа мыслей преподавателей и гимназистов. С этой целью оно назначило содиректором гимназии некоего Вистуса Лёрса, известного своими реакционными взглядами. Трирская гимназия должна была поставлять государству просвещенных филистеров – оплот короля и отечества. И она с этой целью справлялась.

В классе, где учился Маркс, к моменту окончания гимназии числилось тридцать два ученика, причем большинство из них переростки: от девятнадцати до двадцати семи лет. Эти великовозрастные недоросли были ленивы, оставались чуть ли не в каждом классе на второй срок. Тринадцать человек из них, со скрипом дотянув до «оберприма» (высший класс), провалились на выпускном экзамене.

Будучи выходцами из мелкобуржуазных, крестьянских семей, многие соученики Маркса находились целиком во власти тупого религиозного благочестия: должность священника казалась им высшим пределом мечтаний. Судя по выпускным работам, из двадцати пяти католиков, учившихся в классе, добрая половина жаждала посвятить себя богословию.

Их надежды оправдались. Выпуск трирской гимназии 1835 года дал Пруссии тринадцать католических священников, семь присяжных поверенных и высших чиновников, а также двух врачей. Кто бы мог подумать тогда, что этот же выпуск даст миру Карла Маркса!

Меньше всех на это были способны его учителя: Карл отнюдь не считался блестящим учеником. Его успехи почти по всем предметам были средними, ниже всего педагоги оценили познания будущего творца исторического материализма на экзамене по истории.

В этом не было ничего удивительного. Те мерки, с которыми педагоги подходили к Марксу, были скроены не по нему. Оригинальность его суждений пугала их. Его стремление проникнуть в глубь вопроса, широко охватить предмет, дать образное, не банальное выражение своим мыслям порицалось ими. Они видели в этом «преувеличенную погоню за изысканными выражениями», «перегруженность ненужным», «многословие». Особенно они сетовали на неразборчивый почерк. «Какие каракули!» – жаловался учитель латинского языка, и ему сочувствовали также другие педагоги.

Вынесенное со школьной скамьи отвращение к нравоучениям и педантизму подобных «наставников молодежи» Маркс сохранил и впоследствии. Характеристику одного из таких педантов Маркс дал в 1862 году в письме к Энгельсу. Внешне это респектабельный человек, гордящийся своей эрудицией, но никогда он не сможет выйти за рамки учения и преподавания заученного. Его ученость сводится к натаскиванию отовсюду уже готовых ответов. Он знает всю математическую литературу, но не понимает математики. Если бы этот педант был честен, то он мог бы быть полезен своим ученикам. Лишь бы он не прибегал ни к каким лживым уловкам и сказал напрямик: здесь противоречие, одни говорят так, другие – эдак; у меня же по существу вопроса нет никакого мнения; посмотрите, не можете ли вы разобраться сами! «При таком подходе ученики, с одной стороны, получили бы известный материал, а с другой, был бы дан толчок их самостоятельной работе». Маркс, однако, тут же оговаривается, что выдвигает требование, которое противоречит природе педанта.

Трудно сказать, насколько гимназические учителя Маркса приближались к этому образу. Возможно, что в личном плане они и не были педантами. Но дело не в индивидуальном психическом складе личности, а в той системе, которая неизбежно порождала педантизм и мертвящую скуку гимназического обучения.

Духовный мир Карла Маркса формировался скорее не благодаря, а вопреки гимназической системе обучения, – в самостоятельной и очень интенсивной умственной работе, в общении с небольшим кругом приятелей, понимающих хорошую поэзию и хорошую шутку, в общении с семейством Вестфаленов и, конечно, с отцом.

Будучи председателем трирской коллегии адвокатов, Генрих Маркс по долгу службы должен был принимать участие в процессах политического характера, он близко сталкивался с вопиющими фактами социальной несправедливости, о чем, очевидно, рассказывал сыну.

А что это были за факты, можно составить впечатление из статьи Карла Маркса «Оправдание мозельского корреспондента», опубликованной им в 1843 году на страницах «Рейнской газеты». Желая доказать, что население примозельского края не имело возможности откровенно и публично выражать свое мнение, Маркс рассказывает о судебных процессах, относящихся к 30-м годам, то есть годам своей юности.

Один житель, пользовавшийся особой любовью за свое добродушие, сказал в шутливом тоне служанке высокопоставленного государственного чинуши, «который накануне вечером усердно прикладывался к рюмке в веселой компании, праздновавшей день рождения короля: „Ваш хозяин был вчера немного навеселе“. За эту невинную шутку он был предан публичному суду исправительной полиции в Трире, однако, как этого и следовало ожидать, был оправдан».

Возможно, этот процесс потому так свеж был в памяти Маркса, что в нем принимал участие в качестве адвоката его отец, безупречная честность и юридические таланты которого помогли добиться оправдания пострадавшего.

Когда несколько земледельцев из округа Трир захотели подать наследнику престола петицию через депутата ландтага, то против этого депутата было возбуждено уголовное дело. «Появившаяся несколько лет тому назад… статья профессора камеральных наук Боннского университета Кауфмана „О бедственном положении виноделов примозельского края“ была запрещена правительственной властью».

Эти факты характеризуют политическую атмосферу, которая окружала юного Маркса.

В Трире в 30-х годах в кругах интеллигенции возникла либеральная оппозиция прусскому правительству, одним из деятельных участников которой был отец Карла Маркса. В начале 1834 года проводились собрания и манифестации либералов с пением «Марсельезы» и «Парижанки», с речами, в которых чуткое полицейское ухо могло услышать отзвук Французской революции. Генрих Маркс тоже пел «крамольные» песни и держал речи, правда вполне умеренного характера. Этого, однако, было достаточно для привлечения его к следствию.

Карл Маркс нежно любил отца. Светлое воспоминание о нем не покидало сына и в зрелые годы: он даже умер с фотокарточкой отца в кармане (фотоснимок со старинного дагерротипа). Однако Генрих Маркс при всем своем религиозном и политическом либерализме оставался все же прусским патриотом и благочестивым христианином. Поклонник Шиллера, он сам напоминал одного из его героев – доброго и сентиментального отца семейства, все счастье которого в благе детей. Он сумел рано оценить блестящее дарование своего любимого сына, но он мечтал, что Карл пойдет по его пути, выберет себе скромную, но «благородную» профессию, которая позволит занять «достойное место» среди уважаемых бюргеров и стать примерным отцом семейства.

Такая перспектива вдохновляла юного Маркса гораздо в меньшей степени, чем его отца. Уже в гимназические годы в нем начала пробуждаться острая неприязнь к благополучному идеалу филистерского существования – даже в его интеллигентски рафинированной форме.

Первое тому подтверждение мы находим в выпускном сочинении семнадцатилетнего Маркса – «Размышления юноши при выборе профессии».

Любопытно, что в отличие от большинства своих сверстников Маркс увидел в этом сочинении не повод для рассуждений на сугубо личную тему: «Кем я хочу стать», а повод для более широкой социальной постановки вопроса об объективных и субъективных условиях выбора профессии, о соответствии личных способностей призванию. Уже здесь «мелькнули зарницей» (Меринг) в юном уме Маркса мысли, которые в зрелом возрасте получат полное и яркое освещение.

«Мы не всегда, – пишет он, – можем избрать ту профессию, к которой чувствуем призвание; наши отношения в обществе до известной степени уже начинают устанавливаться еще до того, как мы в состоянии оказать на них определяющее воздействие».

В то время как его соученики напыщенно рассуждали о преимуществах военной профессии перед профессией купца или о благах, которые дает пост богослова и священника, Маркс пишет о ложном блеске профессий, который возбуждает тщеславие и которым увлекается демон честолюбия, об «иллюзиях», разукрашивающих будущую профессию в своей фантазии. Отсюда, по его мнению, проистекают заблуждения относительно наших способностей, а эта «ошибка мстит за себя», «причиняет нам более страшные муки, чем те, какие в состоянии вызвать внешний мир», порождает презрение к самому себе, вечно растравляет и гложет сердце, наполняет его ядом человеконенавистничества и отчаяния.

При выборе профессии легко впасть в «самообман», если выбор основан на ложных идеях. Наиболее опасными для юноши, у которого еще нет твердых принципов, прочных и непоколебимых убеждений, являются те профессии, «которые не столько вторгаются в самую жизнь, сколько занимаются абстрактными истинами».

Это интересное признание приоткрывает завесу над духовным миром Маркса тех лет. Оно говорит, вероятно, о его неудовлетворенности схоластической наукой, о пробуждающемся стремлении сочетать «абстрактные истины» с «вторжением в самую жизнь».

Филистерскому идеалу собственного благополучия Маркс противопоставляет следующее: «Если человек трудится только для себя, он может, пожалуй, стать знаменитым ученым, великим мудрецом, превосходным поэтом, но никогда не может стать истинно совершенным и великим человеком».

Да, конечно, самосовершенствование человека – это та цель, по отношению к которой всякая профессия является средством. Но человек может достичь своего усовершенствования, «только работая для усовершенствования своих современников, во имя их блага». Благо человечества (а значит, и наше совершенствование) является «главным руководителем», направляющим нас при выборе профессии.

В подтверждение своей мысли Маркс ссылается на исторический пример тех великих людей, которые, трудясь для общей цели, сами становились благороднее: «…опыт превозносит, как самого счастливого, того, кто принес счастье наибольшему количеству людей».

На пороге своего самостоятельного пути Маркс формулирует тезис, ставший, по сути, девизом его жизни: «Трудиться для человечества». Он отдает себе отчет, что этот путь усыпан не розами, а терниями, но они не страшат его. Он осознает всю тяжесть «великой ответственности» этого выбора.

Но выбор сделан. «Если мы избрали профессию, в рамках которой мы больше всего можем трудиться для человечества, то мы не согнемся под ее бременем, потому что это – жертва во имя всех». И тут Маркс снова противопоставляет «жалкую, ограниченную, эгоистическую радость» обывательского бытия такой жизни, счастье которой будет «принадлежать миллионам».

Конечно, эта работа во многом еще ученическая. Здесь, как в фокусе, виден итог предшествующего духовного развития Маркса, чувствуется влияние Канта и французских просветителей, проскальзывают еще сентиментальные и романтические нотки, имеются ссылки на «божественное руководство», «призывы божества», но вместе с тем во всей рукописи звучит уже и собственная мелодия автора, в стилистической форме и содержании ощущаются та самобытная сила и целеустремленность духа, которые составляли счастливую особенность характера Маркса.

В этой юношеской работе – целая программа жизни, хотя и выраженная в общей форме. Маркс словно предсказывает свою собственную судьбу.

В гимназическом сочинении о выборе профессии еще нет каких-либо указаний на пробуждение политических устремлений Маркса. Однако в нем уже зрела неприязнь ко всему реакционному. Эту неприязнь, как мы видели, он черпал не только из книг, но и из окружающей его действительности.

Известно, например, что еще в 1833 году в трирской гимназии была обнаружена запрещенная литература, политические стихи, а один из учеников был даже арестован. Это не могло не вызвать брожения в умах гимназистов, не могло не отразиться на мироощущении Маркса. Когда, получив аттестат зрелости, он покидал родной город, чтобы отправиться в Боннский университет, он демонстративно отказался нанести прощальный визит содиректору гимназии Вистусу Лёрсу, который имел специальное задание – осуществлять политический надзор за гимназистами. Отказываясь от визита, Маркс проявил твердость характера, пошел из-за этого, вероятно, даже на конфликт со своим отцом.

В одном из первых писем к сыну Генрих Маркс упрекает его за этот шаг. Из письма мы узнаём, что вместе с Карлом отказался от визита к Лёрсу еще один гимназист – Генрих Клеменс. Отец Маркса, дабы загладить «провинность» сына, которую Лёрс воспринял очень зло, вынужден был пойти «на невинную ложь»: сказать Лёрсу, что «мы были там в его отсутствие».

Настоящее столкновение с жизнью и наукой ждало, однако, Маркса еще впереди.