а) Преступление

а) Преступление

Что касается преступления, то оно, как мы уже видели, есть название для всеобщей категории согласного с собой эгоиста, для отрицания Святого, для греха. В приведенных антитезах и уравнениях, в которых рассматриваются примеры Святого (государство, право, закон), отрицательное отношение Я к этим святыням – или связка – могло тоже быть названо преступлением, подобно тому как по поводу гегелевской логики, которая также является примером Святого, святой Санчо может сказать: Я – не гегелевская логика, Я – грешник по отношению к гегелевской логике. Так как речь шла о праве, государстве и т.д., то он должен был бы продолжать следующим образом: другим примером греха или преступления являются так называемые юридические или политические преступления. Вместо этого он вновь подробно повествует нам о том, что эти преступления являются

грехом против Святого,

грехом против навязчивой идеи,

грехом против призрака,

грехом против «Человека»

«Преступник является таковым только по отношению к чему-либо святому» (стр. 268).

«Уголовный кодекс существует только благодаря Святому» (стр. 318).

«Из навязчивой идеи возникают преступления» (стр.269)

«Мы видим здесь, что опять-таки „Человек“ создает также понятие преступления, гpexа, а тем самым и права». (Раньше говорилось обратное.) «Человек, в котором Я не узнаю Человека, есть грешник» (стр. 268).

Примечание 1.

«Могу ли Я допустить, что Некто совершает преступление против Меня» (утверждается наперекор французскому народу периода революции), «не допуская при этом, что он должен поступать в соответствии с тем, чт? Я считаю правильным? И такого рода поступки Я называю осуществлением Справедливости, Добра и т.д., отклоняющиеся же от этого поступки – преступлением. Поэтому Я думаю, что другие должны были бы стремиться вместе со Мной к той же самой цели… в качестве существ, которые должны повиноваться какому-нибудь „разумному“ закону» (Призвание! Назначение! Задача! Святое!!!). «Я устанавливаю, чт? такое Человек и чт? значит поступать истинно по-человечески, и требую от всякого, чтобы для него этот закон стал нормой и идеалом, в противном же случае он окажется грешником и преступником»… (стр. 267, 268).

При этом он проливает скорбную слезу на могиле тех «особенных людей», которые в эпоху террора были обезглавлены суверенным народом во имя Святого. Он показывает далее на одном примере, как могут быть конструированы с этой святой точки зрения названия действительных преступлений.

«Если, как в эпоху революции, этот призрак, Человек, понимается как „добрый бюргер“, то вместе с этим понятием человека устанавливаются известные „политические проступки и преступления“» (Санчо должен был бы сказать: это понятие и т.д. само устанавливает известные преступления) (стр. 269).

Когда Санчо, злоупотребляя синонимикой слова citoyen[315], превращает санкюлотов революции в берлинских «добрых бюргеров»), то это – блестящий пример легковерия, которое вообще является преобладающим качеством нашего Санчо в главе о преступлении. Согласно святому Максу, «добрые бюргеры и честные чиновники» – это понятия, неразрывно связанные друг с другом. Выходит, что «Робеспьер напр., Сен-Жюст и т.д.» были «честными чиновниками», между тем как Дантон явился виновником недостатка средств в кассе и растратил государственные деньги. Святой Санчо положил хорошее начало истории революции, написанной для прусского бюргера и поселянина.

Примечание 2. – Представив таким образом политические и юридические преступления в виде примера преступления вообще, а именно, сфабрикованной им категории преступления, греха, отрицания, вражды, оскорбления, презрения к Святому, недостойного поведения по отношению к Святому, – святой Санчо может теперь смело заявить:

«В преступлении эгоист до сих пор утверждал себя и издевался над Святым» (стр. 319).

В этом месте все совершенные до сих пор преступления относятся за счет согласного с собой эгоиста, записываются в графу «кр?дит», хотя впоследствии мы должны будем снова перевести некоторые из них в графу «д?бет». Санчо думает, будто до сих пор совершали преступления только для того, чтобы издеваться над «Святым» и чтобы утвердить себя не против вещей, а против Святого, воплощенного в вещах. Так как кража, совершенная каким-нибудь горемыкой, присвоившим себе чужой талер, может быть подведена под категорию преступления против закона, то поэтому наш горемыка совершил воровство из одного удовольствия, доставляемого нарушением закона. Точь-в-точь, как выше Jacques le bonhomme вообразил, что вообще законы издаются только во имя Святого и что во имя Святого и сажают воров в тюрьму.