3. Предметы чувственного восприятия и предметы научного знания как действительное бытие
3. Предметы чувственного восприятия и предметы научного знания как действительное бытие
Природа как предмет чувственного восприятия так глубоко отличается от природы как предмета научного знания, что эти два аспекта её как полагают многие философы, не могут быть вместе транссубъективною действительностью. Эта кажущаяся несовместимость их приводит к следующим трем типам учений: 1) одни философы (напр., Локк материалисты и др.) утверждают, что весь состав чувственного восприятия субъективен, а предметы, мыслимые наукою, суть копия транссубъективной реальности; 2) другие философы утверждают, что состав чувственого восприятия внешних предметов есть сама транссубъективная реальность, а предметы, мыслимые наукою, суть конструкции мышления, производимые с практическою целью (таков, напр., сенсуалистаческий реализм Маха и некоторых современных реалистов); 3) наконец третьи утверждают, что чувственные восприятия суть индивидуально-психические субъективные переживания человека, а предметы, мыслимые наукою, суть связанные с этими индивидуальными переживаниями конструкции мышления, общеобязательные для человеческого мышления (учение Канта).
Английский философ С. Е. М. Тоад в своём докладе «Современная наука и религия» [CCCXVI] утверждает, что мир состоит из многих различных царств бытия, которые все одинаково реальны и что удовлетворительный ответ на вопрос о бытии и знании может быть дан лишь такою философиею, которая показывает, что и чувственное восприятие, и научное мышление, и мистический опыт дают сведения, правда, о весьма различных, но одинаково подлинно сущих царствах бытия.
Интуитивизм, как это видно из предыдущих глав и будет дополнено в главе о мистическом опыте, есть именно такое философское учение, которое решает задачу, намеченную Тоаdом, утверждая к тому же, что все царства бытия познаются субъектом непосредственно, путём различных видов интуиции.
В чувственном восприятии, осуществляемом с целью практической ориентировки в среде, человек имеет дело с мертвыми «вещами» (т. е. с бытием, поскольку оно есть продукт, а не продуцирование, не творческая активность) преимущественно в юс перспективном аспекте, т. е. в их отношении к телу наблюдателя. Научное мышление сосредоточивается преимущественно на неперспективных, нечувственных сторонах предмета или на перспективных сторонах его, однако таких, которые существуют не в отношении к случайному положению наблюдателя в пространстве и времени; при этом наука исследует преимущественно идеальные аспекты предмета и, подобно практическому чувственному восприятию, отвлекается от живой динамики бытия; даже изучая творческую активность, она исследует только омертвелые отношения и формы изменения, а не само живое действование. Только целостное мифически-художественное восприятие, проникающее вплоть до творческой активности бытия и видящее всюду в природе жизнь, освобождается от односторонностей как чувственно-практического восприятия, так и научного мышления. В мифически-художественном восприятии, впитавшем в себя знание ученого, каждый природный индивидуум, небесное светило, растение, кристалл предстоит как живое целое, включающее в себя как свои органы множество более мелких, но тоже деятельных единиц, осуществляющих свои нечувственные деятельности, пронизывая их чувственными телесными переживаниями и воплощениями.
В таком восприятии материальная природа, даже и на низших её ступенях, предстоит перед нами, выражаясь языком Шеллинга, как совокупность таких деятельных единиц, из которых каждая есть не просто объект, а субъект-объект, – правда, субъект-объект без самосозерцания [CCCXVII]. Это те субъект-объекты, которых Лейбниц называет сонными монадами.
От учения Шеллинга развиваемая мною философия материальной природы глубоко отличается: Шеллинг выводит противоположные силы её из условий возможности наглядного представления (Anschauung) т. е. из условий познавательной деятельности, тогда как я исхожу из конечной цели каждого субъекта достигнуть абсолютной полноты жизни и из возникающей отсюда, в случае отпадения от Бога, коренной противоречивости всех его действий, – с одной стороны, изолированности его вследствие эгоистического самоутверждения, а с другой стороны, необходимости для него сохранять хотя бы в минимальной степени связь со всем миром. Цель, для свободного достижения которой сотворены субстанциальные деятели, предполагает в их сущности не только наличность Логоса (отвлеченного), но также Воли и Эроса.