2. Идеальные формы
2. Идеальные формы
Установив наличие формально-идеальных элементов бытия, особенно отношений, следует поставить вопрос: транссубъективны ли отношения или они внесены в состав познаваемого предмета самим познающим субъектом?
В моей книге «Мир как органическое целое» (глава третья) подвергнуты критике важнейшие психологически-субъективистические теории отношений (Милль, Липпс, психологистически-феноменалистическое кантианство). Здесь возвращаться к этому вопросу незачем не только потому, что он уже решен в указанной книге, но ещё и потому, что решение его предопределено содержанием главы о чувственной интуиции. В самом деле, если установлено, что чувственные данные транссубъективны, то и отношения, которыми они пронизаны и без которых их содержание неосуществимо, тоже транссубъективны. Мышление не создаёт их, а находит их в предмете, открывает их путём интеллектуального созерцания. В составе предмета они образуют его строение, ту системность его, без которой невозможно было бы знание о нём. Но так как идеальность формальных аспектов предмета резко отличает их от реального временного содержания, то является вопрос, какое основание и каким способом обусловливает сочетание отвлеченно-идеальных форм с реальным содержанием. Найти ответ на эти вопросы необходимо для того, чтобы достигнуть понимания структуры предмета: только проникнув в самые тайники творения реального бытия, можно устранить бесчисленные недоумения и ложные теории.
Реальное бытие, событие, творчески осуществляется субстанциальным деятелем, конкретно-идеальным началом. Естественно предположить, что и оформляет содержание события тот же субстанциальный деятель. В книге «Мир как органическое целое» (глава третья) именно это учение и развито мною, но теперь нужно дополнить его рядом подробностей.
Подвергнем анализу какой-либо определенный случай события, творимого субстанциальным деятелем. Положим, я отталкиваю дурно пахнущую ветку гниющего растения. Само я, источник действования, есть сверхвременное и сверхпространственное начало; именно поэтому оно и может творить процесс отталкивания, придавая ему пространственновременную форму, т, е. осуществляя его как бесконечное множество внеположных друг другу отрезков «прежде» и «после», «ближе» и «дальше». В самом деле, благодаря своей сверхвременности и сверхпространственности я творит сложное содержание своего проявления, не будучи само отделено от частей его или связано с ними отношениями прежде после, близко, далеко: оно объёмлет их сверхвременно и сверхпространственно, придавая даже и внеположности их то единство, которое выражается в идее единого времени, единого пространства и в бесконечном множестве временных и пространственных отношений, связующих все со всем. Временные и пространственные отношения, сочетающие всякий момент, всякую точку и всякую часть реальной пространственно-временной раздробленности, суть не действования субстанциального деятеля, а те способы его действования, те «как» его творчества, которые обусловлены его идеальною природою, объёмлющею все сверху: эти способы его действования сами идеальны, они невременно и непространственно связуют внеположные части, моменты и точки в одно целое.
Отсюда понятно, что творимое конкретно-идеальным деятелем реальное бытие никогда не бывает только реальным, оно необходимо должно быть идеально-реальным, в нём есть отвлеченно-идеальный аспект: динамическая активность деятеля, реализующая раздробленные, внеположные друг другу части бытия, не только не дала бы никакой связности событий, но даже не осуществила бы и внеположности его частей которая уже есть некоторый низший вид связности, если бы она не имела тех идеальных форм, которые называются отношениями.
Пронизанность реального бытия отношениями не есть синтезирование дискретных элементов бытия. Благодаря своей сверхвременности и сверхпространственности субстанциальный деятель способен творить реальное событие отталкивания как сплошной пространственно-временной. процесс, следовательно, такой, в котором содержится актуальная бесконечность внеположных моментов и точек: оно вовсе не принуждено сначала творить дискретные отдельности и потом синтезировать их прикладывать их друг к другу извне, связывая их отношениями прежде после, близко, далеко; высший тип бытия творит низшее так, что оно сплошно растет и каждый малейший отрезок его, целостно объёмлемый высшим, оказывается актуальною бесконечностью, которая с точки зрения низшего, пространственно-временного бытия и средствами его не осуществима, напр., не может быть получена путём сосчитывания во времени.
Согласно излагаемой мною теории, субъект, именно субстанциональный деятель, есть источник отношений и вообще всех идеальных форм. Чем же отличается эта теория от интеллектуалистической теории Канта и его преемников, от априоризма трансцендентальной философии?
Хотя обе теории ссылаются на субъекта как на источник отношений различие между ними громадно. Оно состоит в следующем,
1. Согласно развиваемой мною теории, оформление событии осуществляется не мышлением субъекта, не его теоретическою познавательною деятельностью, а практическими творческими актами субъекта теми его актами, которые суть его жизнь; это – акты воли или аналоги волевых актов, пронизанные чувствами или аналогами чувств; таково напр., отталкивание человеком неприятно пахнущей ветки растения а также и отталкивания, производимые атомом кислорода.
2. Под словом «субъект» здесь разумеется не трансцендентальное единство апперцепции, не гносеологическое я и т. п., а индивидуальная сверхвременная и сверхпространственная субстанция как творческий источник и носитель своей жизнедеятельности.
3. Познающий, мыслящий субъект не конструирует познаваемый предмет, внося в него категориальное оформление своим мышлением, а интуитивно созерцает предмет, находя в нём системность (между прочим, и категориальную оформленность), обусловленную своею собственною, предшествующею знанию жизнедеятельностью (напр., если познающий субъект наблюдает свои собственные действия отталкивания) или жизнедеятельностью других субстанциальных деятелей (если познающий субъект наблюдает внешний мир, напр. отталкивания, производимые другими существами).
4. Таким образом, субъект познает «вещи в себе», само живое подлитое бытие, а не «явления», конструированные его знанием, не «феномены» в кантовском смысле слова.
5. Согласно Канту, познаваемый предмет состоит из апостериорного материала и априорной формы, внешним образом соединенных друг с другом, именно из чувственных данных а, b, с…, синтезируемых мышлением, т. е. упорядочиваемых им наподобие мозаичных камешков [CCLV]; согласно развитой мною теории, созерцаемый предмет, напр. живой процесс отталкивания, творится и со стороны своего содержания и со стороны своей формы сплошно одним и тем же субстанциальным деятелем,
6. Отсюда следует, что, согласно интуитивизму, познавательная деятельность, т. е. интуиция, не вмешивается в состав предмета, не создаёт ни его формы, ни его содержания, она относится к нему пассивно, чисто созерцательно: она только открывает, находит то, что уже есть в предмете, не преобразуя его.
Неумеренные активисты, которых много развилось в наше время скажут пренебрежительно; «Это – созерцательная философия, пассивная, а нам нужна философия, творчески преображающая мир». Они не учитывают того, что именно для успеха практической деятельности творчески преобразующей мир, нужна предварительная теоретическая деятельность, знание об активности, повсюду разлитой в мире. Но знание об активности может быть достигнуто не иначе как, путём созерцания (интуиции), направленного на активность, пассивного в смысле невмешательства в жизнь наблюдаемого предмета. В самом деле если бы познавательная деятельность преобразовывала, конструировала и т. п. предмет, то познанное было бы не активностью самого предмета а продуктом моей активности. Только после того, как путём созерцания приобретено знание о подлинной мировой активности, можно планомерно и творчески вмешаться в неё и направить мировые силы на новые пути. Правильный пассивизм в теоретической деятельности (не отвергающий, конечно, активности экспериментирования) вооружает к правильному активизму в практической деятельности. Активист, презирающий созерцание, напоминает не в меру ретивого денщика, который когда офицер хочет послать его купить папиросы, вместо того чтобы спокойно выслушать приказание и тогда исполнить его, при первых словах «Иван, сбегай-ка ты»… начинает бежать и слышит окрик офицера: «Стой, дурак! послушай, за чем сбегать».
Идеальные формы реального бытия не временны: они суть не действования, а способы действования субстанциального деятеля. Отсюда становится понятным такое свойство идеальных форм, как общность каждой из них, т. е. возможность, напр., для одного и того же отношения быть упорядочивающею формою множества различных предметов хотя бы это были, напр. события, осуществляющиеся в разные времена и в различных местах пространства. Примером может служить отношение принадлежности: я теперь радуюсь, через минуту, получив известие о смерти дорогого мне человека, печалюсь, далее желаю написать письмо родным и т. п.; события радости, печали, желания связаны с моим я отношением принадлежности; событий было три, но отношение принадлежности существует здесь не в трёх экземплярах; три события, происшедшие в разное время, связаны с я буквально одним и тем же, численно тожественным не временным отношением принадлежности, одним и тем же способом действования, присущим субстанциальному деятелю.
Поэтому, когда я мысленно абстрагирую (отвлекаю) от состава конкретного бытия отношение принадлежности, я имею в сознании общее многому. Общность сознаваемого предмета не создается моим абстрагированием, она принадлежит самой природе такого предмета как отношение принадлежности. Посредством анализирующей абстракции, как это указал Гуссерль, я могу сделать предметом наблюдения это единичное, напр., «этот оттенок красного цвета» без вещи, которой он принадлежит, так что сознаваемый предмет, несмотря на свою отвлеченность, окажется единичным, а не общим; чтобы в сознании было общее, нужна абстракция, направленная на общее идеальное,
Поразительнее всего то, что даже и события, произведенные различными субстанциальными деятелями, имеют тожественные общие формы: моя радость и восторг ребёнка – два различные переживания принадлежащие двум различным я, но отношение принадлежности тожественно для обоих случаев. Это тожество вовсе не ведёт к хаотическому сплавлению бытия в один сгусток: два деятеля совершают самостоятельно и независимо друг от друга два различные действия но способ совершения, именно совершения события, как принадлежности я, тот же. Отсюда следует, что субстанциальные деятели не абсолютно обособлены друг от друга по своему бытию. Как источник самостоятельных творческих сил, они отличны друг от друга по бытию но поскольку формальные принципы их действований тожественны они имеют в своём бытии тожественный аспект; в этой стороне своего бытия они единосущны. Поэтому они способны жить общею жизнью; в отличие от монад Лейбница, которые не имеют «ни окон ни дверей», они так сращены друг с другом, что жизнь каждого деятеля существует непосредственно не только для него, но и для всех остальных: все имманентно всему.
Точно так же все математические формы числа, величины и т. п. тожественны для всего мира. Семь моих желаний, семь колебаний какого-либо атома, семь кукований кукушки – это три конкретные семерки, но здесь нет трёх экземпляров самого числа семь, т. е. самой формы семиричности. Семиричность есть форма определенностей, существующая раз навсегда для всего мира, но она может быть наполнена любым содержанием биллионы раз.
Тожество формальных основ мира, как тожественных способов действия всех субстанциальных деятелей, и связанное с этим глубокое единство мира особенно наглядно обнаруживается в таких общих рамках мирового процесса, как единое время и единое пространство. Когда я произвожу отталкивание, я придаю содержанию этого события временную и пространственную форму; точно так же и субстанциальный деятель, стоящий на гораздо более низкой ступени бытия, напр. какой-либо атом кислорода, производит отталкивания других атомов, придавая этому своему действию временную и пространственную форму. Это не значит, что каждый деятель создаёт некоторый объём пространства и из совокупности таких объёмов мозаично складывается целое мирового пространства. В действительности, мировое пространство может быть не иначе как целым, и каждый деятель совершает те или иные пространственные действия (напр., притяжения согласно закону тяготения), простирающиеся на весь мир, так что эта форма есть общий тожественный способ действования всех деятелей вместе, и пространство, реализуемое этим общим способом действия, есть единая тожественная для всех мировая форма. То же самое следует сказать и о времени.
Единосущие деятелей, найденное нами, можно назвать отвлечённым так как оно сводится лишь к тожеству форм, содержание же стремлений и действий, реализуемых в этих формах, может быть не гармонически единым, а даже враждебно противоположным, взаимно стеснительным и разрушительным. Таковы, напр., две силы, стремящиеся привести в движение точку А, но действующие в противоположных направлениях таковы, напр., такие действия, как предвыборная агитация одних лиц за кандидата А, а других – против него и т. п. Такую противоположность между элементами мира мы назовем противоборствующею. Поскольку она существует между событиями и вещами пространственно-временного мира, она может быть названа реальною. В основе её лежат вневременные и внепространственные, т. е. идеальные формы, напр. отрицательная и положительная величина, также имеющие характер противоборствующей противоположности, поскольку они стали формами реального. Следовательно, эта противоположность имеет две стороны: реальную и идеальную.
Наличность противоборствующей противоположности не только не увеличивает богатства и содержательности мира, а, наоборот, понижает число возможных комбинаций и проявлении жизни. Во-первых, сами противоборствующие противоположности парализуют друг друга, а во-вторых, также и все события, законосообразно связанные с ними, становятся несовместимыми друг с другом, хотя бы сами по себе они не исключали друг друга. Наиболее понятные примеры этих отношений можно найти в области человеческой душевной жизни. Так, эстетическое созерцание лунного сияния на море и чтение «Федона» Платона не могут быть совмещены не потому, что они непосредственно противодействовали друг другу, а только потому, что некоторые средства для выполнения этих деятельностей прямо исключают друг друга (напр., различные положения глаз). Даже и последовательно во времени некоторые деятельности не могут сочетаться друг с другом. Так, после усиленной гребли виртуоз-скрипач не может исполнять с обычным совершенством сонату Бетховена. Особенно в области психической жизни под влиянием противоборствующей противоположности могут выпадать целые сложные области деятельностей и переживаний. Так, если X ненавидит Y, то в присутствии его он замыкается в себе, как бы душевно умирает или, по крайней мере, перестает свободно обнаруживать все богатство своей душевной жизни, боясь злобной критики или не желая доставить своему противнику удовольствия дарами своего духа и т. п. Имея в виду это стеснение жизни, можно сказать, что, поскольку в мире есть противоборствующие противоположности, он содержит в себе царство вражды [CCLVI]; наоборот, поскольку в мире этих противоположностей нет, поскольку в нём содержатся только дифференцирующие противоположности, которые, как это было разъяснено выше, совместимы в одном и том же времени и пространстве, постольку мир образует или может образовать царство гармонии, царство любви. Сочетаясь друг с другом, дифференцирующие противоположности создают богатство, сложность и разнообразие мира. Аромат ландыша, голубой цвет и гармоничные звуки могут наполнять одно и то же пространство и сочетаться воедино, не утрачивая своей определенности. Несколько субстанциальных деятелей сочетая свои творческие силы, создают целое, бесконечно более богатое содержанием, чем то, что может создать каждый в отдельности при враждебном противоположении другим. В опере «Сказание о невидимом граде Китеже и о деве Февронии» музыка Римского-Корсакова, литературное произведение В. И. Бельского и декоративная живопись Коровина образуют единый, полный смысла и красоты волшебный мир. Когда множество оркестрантов и певцов исполняют такое произведение, каждый из них дополняет своим творчеством красоту целого. Индивидуальное своеобразие многих деятелей, стремящихся осуществить единое целое, приводит не к разобщению, а к восполнению друг друга; так в здоровом организме глаз, сердце, мышцы руки гармонически сочетают свои деятельности. Условие такого объединения заключается в том чтобы два или более деятелей действовали не только согласно тожественным формальным принципам, но ещё и стремились бы совместно к одной и той же общей цели. Наибольшая целость общей деятельности достигается тогда, когда несколько деятелей усваивают стремления одного, более высокоразвитого деятеля и под его руководством творят жизнь более сложную, чем жизнедеятельность существ, не сочетающих своих сил. Таков, напр., организм человека, в котором биллионы низших субстанциальных деятелей подчинены человеческому я и согласно его стремлениям осуществляют общую жизнь высокого типа. Это подчинение многих существ одному, более высокому, есть своего рода vinculum substantiate * (термин Лейбница), субстанциальное объединение, ведущее к тому, что многие деятели совершают действия столь целостные, как если бы они были произведены одним деятелем. Вступление на такой путь развития есть зародыш конкретного единосущия. Оно сопутствуется хотя бы частичным прекращением борьбы между несколькими деятелями. Однако поскольку стремления их сохраняют хотя бы малейшую примесь эгоистической исключительности, союзы их не могут быть совершенно прочными. Предельное и уже неразрушимое единство деятелей возможно лишь под условием взаимного целостного приятия ими индивидуальности друг друга, т. е. в случае их подлинной любви друг к другу. Совершенное согласие нескольких существ, имеющее характер полного единодушия, осуществимо лишь в том случае, если все они совершенно свободны от эгоистических стремлений и всю свою деятельность направляют только на осуществление абсолютных ценностей красоты, истины и т. п.
Таково своеобразное строение мира: с одной стороны, частичное тожество деятелей, создающее формальные общие рамки мирового единства, в пределах которых совершается общение деятелей; с другой стороны, совершенная свобода и самостоятельность деятелей, дающая возможность наполнять эти общие рамки любым содержанием, – возможность такого обособления деятелей друг против друга, при котором они вступают в отношения крайней вражды и противоборства или же наоборот, такой интимной близости друг к другу, такой совершенной любви, при которой они достигают полного единодушия. В первом случае деятели вносят в мир зло, во втором они творят добро. Общие формальные рамки мира суть арена, как бы предназначенная именно для того, чтобы субстанциальные деятели свободно созидали царство добра или царство зла.