[Грибоедов]

«Горе от ума»

Чацкий. <…> Это характер идеалистического склада: он не принимает ничего того, что не оправдано его убеждениями. К любви он также подходит серьезно и требовательно. Привлекает к Чацкому и его поза одинокого человека, который готов бросить перчатку всему обществу и не боится быть одиноким^{373}.

Существует стереотипное определение: Чацкий — первый лишний человек в русской литературе. Этот термин чисто социологический. Под лишним человеком понимают такого человека, который не сумел определить себя в жизни. Чацкому определено блуждать. Служить он не мог: это был период фаворитов и временщиков. Чтобы преуспеть на службе, нужно было в ущерб делу служить людям. В обществах Чацкий также не мог найти сферу для деятельности: они носили характер фрондерства и политиканства. Здесь Грибоедов задевает не только политические общества, но и литературные. Он видит в них сборище молодых людей, которым нужно забавляться. Итак, для Чацкого все закрыто: он просто по условиям своего времени оказался лишним. Но это положение объясняется и внутренними, субъективными причинами. Во всяком деле есть вожаки и рядовые. Чацкий в качестве вождя, во главе, не задумываясь, пошел бы на любую опасность, но маленькое, кропотливое дело он выполнять не может. Он всюду хочет быть первым. Даже в разговора ищет первенства, равно спорить, равно разговаривать он не хочет. Чацкий — верхогляд и идеалист, который не может войти в чужую психологию и предъявляет ко всем невозможные требования. Это отсутствие живого, реального подхода к людям обрекает его на безнадежность. Если бы они его послушались, то должны были бы сами упразднить себя. Они чувствуют, что Чацкий! их не любит, о них не заботится. В его словах холодность, отсутствие такта, живого восприятия жизни. Отсюда его никто не слушал, никто не понимал. Его борьба с московским обществом — глас вопиющего в пустыне.

Склонны предполагать, что в Чацком воплощен портрет Чаадаева. Чаадаев в молодости начал делать блестящую служебную карьеру, но вследствие обстоятельств ушел со службы. Спустя несколько лет он вновь появился на сцене уже как светско-религиозный проповедник. Он разыгрывал роль святого и был убежден в своей религиозной миссии, но проповедь его была чисто светская. До того переворота, который с ним произошел, Чаадаев был либералом и мизантропом. Это мечтатель (либерализм у него был утопическим), очень далеко заходивший в своих мечтаниях, и вместе с тем скептик. Чаадаев именно характерен соединением «холода и огня», по выражению Пушкина. В Чацком Грибоедов и изобразил Чаадаева либерала и мизантропа. Стареющего Чаадаева второго периода (переход был не случаен и развился органически) изобразил Достоевский в образе Версилова (роман «Подросток»). Характерной особенностью как Чацкого, так и Версилова является разрыв между идеей и действительностью. Но в Версилове эта черта чрезвычайно углублена: доктрина становится для него религиозным долженствованием, кровью и плотью. Так, Ахмаковой он навязывает свой идеал и считает, что она непременно должна соответствовать этому идеалу. Он предъявляет ей совершенно невозможные требования и, видя, что она не соответствует его идеалу, считает ее дьяволом и вполне верит, что она соблазняет подростка. Версилов видит в Ахмаковой или совершенство, или воплощение всех пороков. Середины, что это — простая, добрая, веселая и ничем не замечательная женщина, он понимать не хочет. Нравственные и религиозные требования Версилов предъявляет к всякому, и потому всем окружающим кажется тягостным и назойливым. В его присутствии они чувствуют себя не по себе, их коробит, им неловко с ним, и поэтому они отворачиваются от него. Идеализм заставляет как Чацкого, так и Версилова попадать в трагикомические, донкихотские положения.

От двойственности, от расхождения между идеей и действительностью вытекает их бездомность, космополитизм и бессемейственность. Для них родина там, где они находят наиболее полное выражение своего идеала. Но, тогда как Чацкий, где бы он ни был, изливает свои чувства, Версилов в результате жизненного опыта боится какой бы то ни было экспансивности, боится высказаться от души, боится быть искренним. Версилов отнюдь не перестает быть идеалистом, но это — идеализм, загнанный вовнутрь и поэтому проявляющийся только эксцессами. Так, в святую минуту, а святость минуты он понимает лучше, чем кто бы то ни было, ему хочется свистнуть. Патологическое состояние достигло кульминации в момент, когда он хотел убить Ахмакову. После этого Версилов как-то размягчился, присмирел, и идеализм его стал мягче. Из него образовался елейный тип догорающего идеалиста. Таким образом, в Версилове сквозит вдумчивая и глубокая попытка понять Чацкого не только с социально-политической, но и с психологической стороны.