4

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

4

4*. «Но в то же время» — этот ходячий оборот речи здесь и далее в ряде мест книги у М.М.Б. служит формулой того расширения авторского сознания в творчестве Достоевского, которое позволяет вместить другое, чужое сознание» не как объектный «образ», а как полноценное «слово» и «голос», «вместить в произведение полноту чужой мысли и неослабленный чужой акцент» (с. 64). Полифоническое «вместить» в этом смысле антиномично в мире понятий М.М.Б. монологическому «втиснуть»: «Пытаясь втиснуть показанную художником множественность сознаний в системно-монологические рамки единого мировоззрения…» (с. 15). Эта необычайная художественная способность «вместить» означает для М.М.Б. преодоление как естественных ограничений нашего опыта и «естественного» закона нашего восприятия другого человека как объекта восприятия, так и «естественного» как бы тоже художественного закона построения образа человека — «завершения» образа героя автором; эстетическая проблема здесь сливается с философской проблемой «чужого "я"», разработанной в петербургской школе неокантианства (А. И. Введенский, Н. О. Лосский, И. И. Лапшин), — проблемой, о которой уже в 40-е гг., возвращаясь к рефлексии над Достоевским, приведшей в конце концов ко второй редакции книги, М.М.Б. заметит: «Сейчас это узловая проблема всей философии» (га. 5, 72). В упомянутой в предыдущем примечании работе Н. И. Николаев называет «вторым философским открытием» М.М.Б. в 1920-е гг. переключение воспринятой в неокантианской школе философской проблематики в плоскость философской эстетики и отождествление традиционных категорий «я» и «другого» с художественными категориями автора и героя, следствием чего стало утверждение этих последних в качестве философских категорий. Как такие художественно-философские категории они и действуют в ПТД. Расширение авторского сознания у Достоевского, согласно идее книги, находится на границе возможного в художественном произведении вообще. Поэтому на дальнейших страницах книги, пользуясь формулой фантастического стенографа из предисловия к «Кроткой», М.М.Б. называет фантастической и установку автора у самого Достоевского (с. 51). В ППД в параллель расширению авторского сознания вводится тезис об «активном расширении сознания» читателя Достоевского — «но не только в смысле освоения новых объектов <…>, а прежде всего в смысле особого, никогда ранее не испытанного диалогического общения с полноправными чужими сознаниями и активного диалогического проникновения в незавершимые глубины человека» (ППД, 92–93).