61. ОПРЕДЕЛЕНИЕ БЛАГА ДЛЯ ПРОСТЫХ СЛУЧАЕВ
61. ОПРЕДЕЛЕНИЕ БЛАГА ДЛЯ ПРОСТЫХ СЛУЧАЕВ
Вместо того чтобы немедленно перейти к применению понятия рациональности в оценке планов, я лучше проиллюстрирую определение, которое буду использовать сначала на простых случаях. Такой подход высветит несколько различений, которые необходимы для ясного понимания его смысла. Определение пойдет в три этапа (для простоты эти этапы сформулированы с использованием понятия блага, а не сравнения «лучше, чем»); (1) А является благом по отношению к X, если и только если, А обладает такими свойствами (в большей степени, чем средний или стандартный X), которые рационально хотеть в X, исходя из того, для чего предметы типа Х используются или предполагаются использоваться и т. п. (с подходящими следствиями); (2) А является благом по отношению к Х для К (где К — человек), если и только если, А обладает такими свойствами, которые рационально для К желать в X, исходя из обстоятельств, в которых К находится, его способностей и жизненного плана (его системы целей), а следовательно, из того, что он намерен делать с X; (3) аналогично (2), но с добавлением, что жизненный план человека К, или некоторая его часть, имеющая отношение к данному случаю, рациональны1. Что означает рациональность применительно к планам, предстоит еще определить, и это будет обсуждаться позже. Но согласно определению, если мы установили, что объект обладает такими свойствами, которые рационально желать для человека с рациональным жизненным планом, то мы показали, что он является для такого человека благом. И если некоторые виды вещей вообще удовлетворяют этому условию для людей, то эти вещи суть человеческие блага. Мы хотим быть также уверены, что свобода и возможности, а также чувство нашего собственного достоинства относились к этой категории2.
Сделаем теперь несколько замечаний по поводу первых двух этапов определения. Мы склонны сделать переход от первого этапа ко второму, когда необходимо учесть особенности ситуации индивида, которые определение полагает существенными. Обычно эти особенности включают его интересы, способности и обстоятельства.
Хотя принципы рационального выбора еще не установлены, обыденное их понимание достаточно ясно.
Вообще, есть достаточно точный смысл в разговорах о хорошем предмете, смысл, объясненный на первом этапе, если, конечно, имеется достаточное сходство интересов и обстоятельств у людей, имеющих дело с предметом данного рода, и поэтому могут быть установлены общепризнанные стандарты. Если эти условия выполнены, то сказать, что нечто является благом, значит сообщить полезную информацию. В этом случае есть достаточный общий опыт и знание, чтобы иметь понимание желательных черт, представленных средним, или стандартным, предметом. Часто имеются конвенциональные критерии, основанные в коммерческой или другой практике, которые определяют эти черты3. Рассматривая различные примеры, мы, без сомнения, можем видеть, как эти критерии развиваются и как определяются нужные стандарты. Существенный момент, однако, заключается в том, что эти критерии зависят от природы рассматриваемых предметов и от нашего знакомства с ними; и следовательно, мы говорим, что некоторые вещи хороши без дальнейшего уточнения, только когда предполагается определенная ситуация или когда установлен определенный контекст. Основные ценностные суждения — это такие суждения, которые делаются с точки зрения людей, исходя из их интересов, возможностей и обстоятельств. Лишь при сходстве обстоятельств мы можем спокойно абстрагироваться от чьей-либо конкретной ситуации. В сложных случаях, когда вещь, которую предстоит выбрать, должна быть приспособлена к особым желаниям и ситуации, мы переходим ко второму этапу определения. Наши ценностные суждения подгоняются к рассматриваемому действующему субъекту, как требует того данный этап.
Эти замечания можно проиллюстрировать, рассмотрев несколько примеров из определенных типичных категорий: артефактов, функциональных частей систем, профессий или ролей. Среди артефактов хорошие наручные часы, например, — это такие, которые имеют свойства, которые рационально желать в часах. Ясно, что кроме способности показывать точное время, они должны иметь еще целый ряд желаемых свойств.
Например, они не должны быть слишком тяжелы. Эти свойства должны как-то измеряться, и им должны быть приписаны соответствующие веса в рамках общей оценки. Я не буду рассматривать здесь, как делаются подобные вещи. Стоит, однако, отметить, что если мы примем определение блага в традиционном смысле как анализ, т. е. как утверждение о тождестве понятий, и если мы предположим, что по определению часы — это предмет, используемый для указания времени, и что по определению рациональность означает использование эффективных средств для достижения своих целей, то будет аналитической истиной, что хорошие часы — это такие часы, которые показывают точное время. Этот факт устанавливается исключительно благодаря истинам логики и определениям понятий. Однако поскольку я хочу принять определение блага не в этом смысле, но лишь как способ построения заменяющих выражений, которые можно использовать для выражения того, что по размышлению мы хотим сказать, я не буду считать эти высказывания аналитическими. Фактически для настоящих целей я опущу этот вопрос совсем и просто буду считать некоторые факты относительно часов (или чего-либо еще) обыденным знанием. Нет никакого повода задаваться вопросом, являются ли высказывания, которые их выражают, аналитическими. С этой точки зрения безусловно истинно, что хорошие часы показывают точное время, и что этого соответствия с обыденными фактами достаточно для подтверждения уместности определения.
Опять-таки, совершенно ясно, что буква «X» во фразе «хороший X» часто должна замещаться каким-то существительным в зависимости от контекста. Так, обычно недостаточно говорить о часах, только как о хороших, поскольку мы часто нуждаемся в более подробной классификации. Нам приходится оценивать наручные часы, секундомеры и даже часы, подходящие, скажем, к вечернему платью. Во всех подобных случаях особые интересы приводят к определенным подходящим классификациям и стандартам. Эти усложнения обычно проистекают из обстоятельств и явным образом упоминаются, если это представляется необходимым. Рассматривая вещи, которые не являются артефактами, обычно приходится вводить некоторые усложнения для объяснения их значения, поскольку оно не обеспечивается просто указанием на предмет. Так, например, утверждению, что Вайлдкэт — это хорошая гора, может потребоваться добавление, что она хороша для лыж. Или утверждению, что сегодня хорошая ночь, может потребоваться пояснение, что ночь хороша для наблюдения за звездами, поскольку небо ясное и темное. Некоторые термины подсказывают подходящее добавление. Например, если мы сравним утверждение, что перед нами хорошее мертвое тело (corpse) с утверждением, что перед нами хороший труп (cadaver), очевидно, что смысл первого утверждения неясен, в то время как во втором случае указывается на возможность анатомического изучения трупа. Хороший труп здесь означает мертвое тело, обладающее некоторыми свойствами, которые рационально хотеть для данной цели4.
Заметим, что мы можем понять по крайней мере часть того, что подразумевается под характеристикой чего-нибудь как хорошего, даже если мы не знаем, каковы желательные черты оцениваемого предмета.
Всегда есть контекст (background), в котором с некоторой точки зрения, не указываемой обязательно явно, оценивается артефакт, функциональная часть или роль. Такая ситуация характеризуется указанием людей, потребности которых существенны для оценки, а также описанием интересов, которые они полагают в предмете. Например, при рассмотрении частей тела (функциональных частей систем) мы обычно принимаем точку зрения самого человека, о котором идет речь, и допускаем, что именно его интересы служат нормой. Так, хорошие глаза и уши — это такие, которые имеют свойства, которые рационально хотеть для собственных глаз и ушей, когда человек хочет хорошо видеть и слышать. Аналогично с животными и растениями: когда мы говорим, что у них хороший мех или хорошие корни, мы, по всей видимости, принимаем точку зрения животного или растения. Без сомнения, имеется некоторая искусственность в таком подходе, особенно в случае растений. С другой стороны, возможно, имеются другие точки зрения, которые объяснят эти суждения более естественным образом. Но само определение, вероятно, будет более подходящим для одних случаев, чем для других, и этот факт не должен беспокоить нас слишком сильно, поскольку он удовлетворителен для целей теории справедливости. Переходя к категории профессий, мы замечаем, что, хотя в некоторых случаях желательные свойства людей представлены их профессиями, люди, точку зрения которых мы принимаем, имеют другие профессии. Так, хорошим считается врач, имеющий навыки и способности, которые рационально его пациентам желать во враче. Навыки и способности принадлежат врачу, а интерес в восстановлении здоровья, с помощью которого они оцениваются, принадлежит пациенту. Эти иллюстрации показывают, что точка зрения варьируется от случая к случаю, и определение блага не содержит никакой общей формулы для того, чтобы ее установить. Эти вопросы объясняются по мере того, как возникает необходимость, и все необходимое подсказывается контекстом.
Дальнейший комментарий заключается в том, что нет ничего необходимо правильного, или морально корректного, в точках зрения, с которых вещи оцениваются как хорошие или плохие5. Можно сказать о человеке, что он хороший шпион или хороший убийца, не одобряя тем самым его навыков. Наше определение в этом случае истолковывается как утверждение, что обозначенный человек обладает атрибутами, которые рационально желать в шпионе или убийце, если исходить из того, что должны делать шпионы или убийцы.
Обычно убийц и шпионов используют правительства и заговорщики. Мы же просто оцениваем некоторые способности и таланты с точки зрения правительств и заговорщиков. Вопрос о том, является ли шпион или убийца хорошим человеком, — это совсем другой вопрос; чтобы получить ответ на него, мы должны оценить причины и мотивы его работы.
Такая моральная нейтральность определения блага представляет собой как раз то, что мы должны ожидать.
Понятие рациональности само по себе не является адекватным основанием для понятия правильности, и в договорной теории последнее выводится совсем другим образом. Более того, чтобы построить концепцию морального блага, принципы правильности и справедливости должны быть уже введены. Легко видеть, что для многих профессий и ролей моральные принципы занимают важное место в характеристике желаемых качеств. Например, хороший судья обладает сильным стремлением к установлению справедливости, к честному рассмотрению дел в соответствии с требованиями закона. Он обладает добродетелями юриста, которых требует его положение: он беспристрастен, способен оценить честно свидетельства, лишен предрассудков и не движим личными интересами. Эти качества могут быть недостаточными, но они обычно необходимы. Характеристики хорошего отца или жены, друга или коллеги и т. п. основаны на теории добродетелей и, следовательно, предполагают принципы правильности. Эти вопросы принадлежат к полной теории. Чтобы концепция блага как рациональности подходила к понятию морального достоинства, нужно, чтобы добродетели были качествами, которые рационально хотеть для людей друг в друге, когда они принимают требуемую точку зрения. Ниже я попробую показать, что это так и есть (§ 66).